Противостояние между непримиримыми сторонами чувствовалось во всем. Они рвали сына надвое, поселяя в нем кошмарную мысль «Лучше бы я был сиротой». Если отец пытался закалить хилого с детства мальчишку и засовывал под ледяной душ, то бой с веником в руке неизменно выигрывала мама, после чего уносила синего Марка на руках и начинала пичкать лекарствами, чтобы жертва геноцида смогла пойти в школу, и таки набраться мудрости. Если отец собирался показать сыну горы, чтобы тот почувствовал дух свободы, то жена выпускала дитя из дома только при условии, что Альберт возьмет с собой все, что она посчитает нужным. В итоге пики оставались непокоренными, так как тяжелый рюкзак не позволял подняться выше двадцати метров над уровнем моря. Циля умудрялась вместе с любимыми мужчинами отправить в поход трехлитровый термос с какао, кастрюльку с рыбой, приготовленной на пару, пуховое одеяло, сменную обувь и три пары теплых кальсон, чтобы мальчик мог иметь наследников после безумной папиной авантюры.
Даже гантели, принесенные отцом, надеющимся, что они все-таки помогут стать сыну хотя бы тенью знаменитого Арнольда, пригодились лишь для того, чтобы стать грузом при засолке капусты.
Марк долго не мог понять, почему слабая женщина на раз уделывала пусть жилистого, но сильного мужчину, пока не вычитал – все дело в мамином имени. Интернет предлагал разные трактовки, но одно определение явно было списано с его родительницы, потому как в нем указывалось, что имя Циля означает потребность доминировать. Всегда и везде, и вне зависимости от того, насколько оправдано такое стремление в конкретных обстоятельствах. «Конфликт с тем, кто заведомо сильнее, Цецилию не пугает, а скорее наоборот – раззадоривает» - это уже точно про нее.
Задору Циле хватало, как и стойкости – Альберту, поэтому, как только Марк окончил школу, перебрался на вольные хлеба. Он не выучился на стоматолога, как мечтала мама, не пошел на мехфак, как советовал папа. Дриз получил диплом экономиста и усердно работал, собираясь достичь высот в бизнесе, чтобы жить так, как хочется ему, а не родителям. Ну и заодно делать то, чего не удавалось в прыщавой несовершеннолетней жизни - покорять самых красивых девчонок на свете. Усердное самосовершенствование, бездна обаяния и хорошо подвешенный язык превратили еврейского (да, как бы папа не сопротивлялся, община таки признала Марка евреем) мальчика в интересного молодого мужчину.
Дриз себя сделал и с удовольствием пожинал плоды – получал неплохие деньги, став правой рукой директора компании «Стройдом», позволял родителям вмешиваться в свою жизнь лишь дважды в году (как подарок на их дни рождения), и легко укладывал в постель самых красивых женщин, порой даже замужних. Доставшиеся по наследству энергия мамы и стойкость отца сделали из Марка великолепного любовника.
И лишь однажды в его налаженной жизни вышла осечка: лучшая на заводе девчонка не влюбилась в него с первого взгляда.
Он заметил Глашу в день собеседования. После Скворцовской аварии Марк практически исполнял роль директора и сам занимался отбором значимых сотрудников.
Глазунова пришла раньше времени и тихо сидела в приемной. Острые коленки, узкие щиколотки, аккуратные стопы, упакованные в лакированные туфли на шпильке - именно на них обратил внимание Дриз. Женские ноги – его слабость. Это потом он оценил и круглые бедра, и тонкую талию, и высокую грудь. А после, стоило кандидатуре на пост замзавлаба заговорить, уже не мог оторвать взгляда от ее губ. Таких чувственных, едва подкрашенных. Ему хотелось провести подушечкой пальца по их контуру, чтобы ощутить природную мягкость, потом прижаться губами, пройтись языком...
Марк знал, что это будет невероятно чувственно, на грани оргазма, и шаг за шагом шел к намеченной цели. Он дважды убирал с ее губ след от пены и лишь однажды нежно поцеловал и до сих пор помнил свои ощущения. А теперь желал большего. Гораздо большего. И не мог простить боссу, что тот за раз и в пьяном угаре сделал все то, о чем Марк мечтал целых восемь месяцев. Смял Глашины губы, попробовал их на вкус и… забыл. Он, Дриз, никогда не забыл бы.
Марк наблюдал за Глазуновой и томился в ожидании. Запах ее духов кружил голову, близость тела возбуждала, смех проходился по нервам упругой волной.
Если бы не Скворцов, день рождения Глафиры мог закончиться совсем по-другому. Она сдалась бы Марку и провела с ним ночь. А уж он никогда бы Глашку не отпустил. Женщины из его постели добровольно не уходили.
Но Леонид опять все испортил.
Как испортил когда-то отношения с Ольгой, влез, соблазнив падкую на деньги модельку. Конечно, та выбрала директора, а не его помощника, который первым подкатил к ней на выставке и уже вечером отгулял в ресторане, а потом и в гостиничном номере.
Теперь Ольга звонит, просит помощи, уверяет, что добьется своего, а он и рад. Пусть отвлекает Скворцова, пусть дурит ему голову, злит, что-то вынюхивает, лишь бы босс не разглядел новую пассию Марка и не отобрал, даже не подозревая о присутствии в ее жизни иного мужчины.
Ту испорченную Скворцовым ночь Марк провел в объятиях заводской медсестры, которую привез домой. Они занялись сексом чуть ли не у порога - до такой степени Дриза жгли обида и желание. Он закрывал глаза и представлял, что не другая lady in red лежит под ним, а Глаша. Ее грудь подставляется под мужскую ладонь, ее дыхание смешивается с его, и она кричит в ночи, доведенная ласками до исступления.
Но Скворцов и здесь запорол. Позвонил, заставил сдерживать дыхание, зажимать рот медсестре, чтобы та не выдала своего присутствия.
- Да, босс. Откуда мне знать, почему у вас расстегнута ширинка? Может, отлить ходили?
А когда полупьяный Леонид положил трубку, Марк трахал, трахал и трахал, заставляя ту, что вчера тоже была в красном, кричать и стонать под его неудержимым напором.
Медсестра уходила пошатываясь. Оглянулась в надежде, что мужчина скажет приятное, поцелует на прощание, обмолвится о новой встрече, а он лишь похлопал по заднице.
- Ну, все. Иди-иди. Такси ждет.
Марк вез Глафиру на дачу, предварительно узнав, что Скворцов не приедет, заручившись поддержкой у Ольги, которая обещала, что в субботний вечер произойдет нечто такое, что навсегда отвратит Леонида от мыслей о других женщинах. Так это будет или не так, Дризу по барабану, главное, чтобы в субботу Леонид не появился. Сауна, закрытый бассейн и джакузи, легкий флирт и легкое же вино сделают свое дело – Глаша проснется в объятиях Марка. А дед, Светлана Захаровна и ее старшая дочь Маша, которая зайдет «прибраться» рано утром и застанет сладкую парочку за горячим сексом, засвидетельствуют, что Глафира Глазунова принадлежит Марку, она ЕГО девушка.
Пять лет назад, когда Скворцов начал прикупать участки рядом со старым дедовским домом, Дриз тоже вложился в дело. Леонид сам предложил помощнику и другу отстроить небольшой коттедж в общем периметре, чтобы у Марка была своя берлога, и он мог приезжать, когда вздумается и с кем вздумается, не стесняя и не стесняясь. Даже подъезд к «личным апартаментам» был отдельный. Дриз свободно пользовался и пристанью, где стояли катер и пара лодок, и парковой зоной, со знанием дела устроенной ландшафтным дизайнером, и спортивным комплексом, куда входили двенадцатиметровый бассейн, тренажерный зал и конюшни.
Фазенду обслуживал штат деревенских работников, а охраной занимался все тот же Петр Иванович, натыкавший повсюду камер и поддерживающий прямую связь с деревенским полицейским участком.
И на эти камеры Дриз тоже делал ставку: пусть Скворцов увидит их с Глашей отношения. Марк со своей новой пассией постарается засветиться под каждой из них.
Если бы Леонид знал, что Дриз первым застолбил Ольгу, вряд ли бы сделал своей любовницей. Он отступился бы. Во второй раз друг и помощник такой ошибки не допустит: не даст женщине выбирать, с кем остаться. Он заранее вывесит флаги «моя», прежде чем босс догадается, кого зажимал тем вечером в туалете.
Глаша смеялась, вела себя раскрепощено, не отнимала, словно недотрога, пальцы, когда Марк грел их своим дыханием, не вздрагивала от каждого прикосновения, и все шло хорошо, пока на Дриза не напал Уругвай.
Он повалил старого друга на землю и зацеловал до смерти.
Дернуло же Марка научить ротвейлера целоваться! Теперь он отворачивался и отплевывался от слюнявого собачьего языка, пытался выбраться из-под семидесятикилограммового пса, которому ненамного уступал в весе, и ругался отборнейшими словами, но только еще больше раззадоривал Уругвая, считающего, что с ним играют.
Глаша вскрикнула от испуга, когда черная тень перемахнула через скамейку и повалила на дощатый пол ее кавалера, а потом, поняв, что здесь все свои, смеялась до икоты, не в силах помочь извивающемуся под собакой Марку.
- Уругвай! К ноге! – послышался грозный окрик и собака замерла. Нехотя слезла с жертвы своих поцелуев и отошла к хозяину. Сев у его левой ноги, вскинула голову, словно ища одобрения. Мужчина в бушлате и армейских ботинках погладил пса по голове и протянул руку лежащему в изнеможении Марку.
- Привет, брат.
Глава 17. Властный Пластилин и его секретная комната
- Здравствуйте, Глафира Степановна, - мужчина, скинув капюшон, закрывающий его лицо, с улыбкой посмотрел на застывшую с открытым ртом Глашу. «Химичка» сделала шаг назад и неловко опустилась на скамейку, словно ноги ей только что отказали. Скворцов присел перед ней на корточки, положил ладони на ее подрагивающие колени и внятно произнес: – Кукушка кукушонку купила капюшон. Он в капюшоне так смешон?
Глафира в оцепенении смотрела в серьезные глаза Леонида. Так, наверное, себя чувствовали бандерлоги, увидев великого Каа. И так же, как бандерлоги вторили своему гипнотизеру, ответила и Глаша: медленно, почти не соображая, что произносит:
- Глашкина компашка: Глашкина мамашка, Глашкин папашка и сама Глашка, - и сглотнула ком, который делал ее голос хриплым.
- Мы что, упражняемся в скороговорках? – между делом поинтересовался Дриз. Он с недовольным лицом отряхивал свое дорогое пальто. Его челка, залакированная слюнявым языком Уругвая, стояла колом, и теперь блондин, чей разворот плеч был сильно преувеличен фасоном верхней одежды, напоминал нахохлившегося попугая какаду.
Скворцов, убрав горячие руки с колен девушки, молча распахнул ее куртку и достал из внутреннего кармана сигареты. Сунув одну из них в рот, похлопал по остальным накладным карманам, коих на мужской куртке оказалось превеликое множество, и, нащупав зажигалку, демонстративно ее вытащил. Щелкнув, посмотрел через огонек на закаменевшую «химичку», и не торопясь прикурил. Все так же не произнося ни слова поднялся и пошел по темной аллее, заставив взбешенного Марка и растерявшуюся Глашу смотреть ему вслед.
- Я что, сижу в куртке босса? - смогла, наконец, произнести Глафира, когда огонек от сигареты растворился в темноте. – И как Леонид Сергеевич вообще здесь оказался?
- Черт принес, - ругнулся Дриз, прекратив попытки вернуть челку на место. Безуспешность занятия показала, что собачий лак можно только смыть. – Снимай куртку! - строго приказал он, стягивая с себя пальто. И как только Глафира вытащила руки из просторного пуховика, облачил «подругу» в свою одежду, с особой тщательностью застегнув на все пуговицы.
- Я как Фестер из семейки Адамс, - оглядела себя Глазунова. В плечах пальтишко было велико, а вот бедра обтягивало так, что последняя пуговица грозилась оборваться. – «Надо худеть», - мелькнула беспокойная мысль. - А мы, вообще, где находимся? Разве это не что-то вроде дома отдыха?
Глаша вспомнила, как дородная женщина лет тридцати, погремев связкой ключей, открыла дверь коттеджа и помогла занести сумку, на ходу объясняя, где находится душевая, а где спальная комната. Кровать поразила размерами и явно предназначалась для семейной пары.
- Да, можно и так сказать, - выдал Дриз, все еще не понимая, что за спектакль устроил Леонид. – Но не беспокойся, больше ты с боссом не встретишься. Территория дачи огромная, а тот дом, где мы оставили вещи, лично мой.
«Вот как раз здесь и следует побеспокоиться», - Глаша с подозрением посмотрела в честные-пречестные глаза Дриза, но вслух ничего не произнесла. Ее колени до сих пор ощущали тепло рук Скворцова.
Леонид шел вдоль ручья и насвистывал. Уругвай то пропадал в кустах, то выскакивал на тропинку, чтобы вновь пуститься в бега, когда хозяин подойдет ближе.
- Так вот кто у нас жених, Глафира Степановна, - сказал самому себе Скворцов, рассеянно отправляя окурок в воду. – Он же, наверное, и есть тот самый очень большой директор. Ну что же, - демоническая улыбка осветила лицо босса, - большому кораблю - большое плавание, - и направился в секретную комнату, где, в отличие от мобильной связи, всегда работала прямая линия, связывающая фазенду с отделом охраны компании «Стройдом».
Ни Дриз, ни тем более Глаша, не подозревали, что Леонид уже побывал в «бункере» и просмотрел все записи с момента прибытия своего помощника на дачу. Тогда же краем глаза зацепил, как Магарыч, на полусогнутых перебегая от места к месту, спрятал три из пяти бутылок. О судьбе остальных двух можно было только догадываться, но и здесь Уругвай пришел на помощь: ткнул носом в тумбочку, а потом под кровать плотника.
- Да-да. Проверьте, есть ли у Глазуновой загранпаспорт, - Леонид крутился в кресле на роликах и лениво просматривал камеры. Найдя своих сотрудников, хмыкнул. Дриз трясся от холода, но куртку, снятую с Глаши, не надел – оставил на скамейке у реки. – Да вот хочу ее и Марка отправить за пределы Родины. Пусть повеселятся. Заслужили.
***
Глаша шла в неудобном Дризовском пальто и с волнением вспоминала тепло пуховика, принадлежащего Скворцову. Эх, знала бы она, в чьей куртке расхаживает по даче, переживала бы о другом, а не о том, как повежливей намекнуть Марку, что романтический вечер с поздним ужином при свечах и свиданием у реки закончится не в общей постели.
- А тот пожилой мужчина в клетчатом пледе Леониду Сергеевичу кем приходится?
- Родным дедом по матери, - раздраженно ответил мерзнущий Марк. Вот чего-чего, а говорить о Скворцове и его родственниках ему хотелось меньше всего.