Предстоял трудный разговор: помощник мог заартачиться и отказаться от командировки, не соответствующей его уровню. Леонид сильно рисковал: в случае неповиновения, ему пришлось бы уволить Марка. Решительный настрой давал надежду, что план по удалению бывших любовников с поля боя сработает. Скворцов не желал, чтобы они путались у него под ногами.
Конечно, существовало множество других вариантов, более «нервозатратных», причем не столько для Леонида, сколько для Марка и Ольги. Но зачем плодить врагов? Дриз не глупый. Увидев бывшую жену директора в своем номере, он сразу поймет, что Скворцову известна их прошлая связь, и сочтет за лучшее держаться от босса подальше. Леонид, зная Марка, ни на минуту не сомневался, что он и Ольга найдут утешение в постели.
Вечером, уже опаздывая на занятия танго, Леня вспомнил о Глашином телефоне и к своему удивлению не обнаружил его на месте. Скворцов хотел передержать его у себя до отбытия сладкой парочки в Азербайджан, надеясь таким образом оградить Глафиру от Ольги и прощальных звонков Марка.
- Куда же ты подевался? – Скворцов в задумчивости осматривал полки, выдвигал ящики, шарил рукой под шкафом, полагая, что мобильник закатился туда, но аппарат словно провалился сквозь землю. Чтобы пропажа обнаружила себя, не оставалось ничего другого, как набрать номер Глазуновой: вполне могло случиться, что Виктория или уборщица переложили телефон в другое место. Вызвать подчиненных Леонид не мог - заводчане расходились по домам в пять.
После нескольких гудков трубку неожиданно подняла Глаша.
- Да?
Ее голос был тих и печален.
«Черт, как он к ней попал?»
- Говорите, я слушаю, - так и не получив ответа, через паузу повторила: – Алло?
- Глафира Степановна, здравствуйте. Это Скворцов.
- Д-да…
- Как вы себя чувствуете?
Глафира помолчала, подбирая нужные слова. А действительно, как себя чувствует безответно влюбленный человек?
- Мне плохо.
- Врача прислать? – испугался Скворцов. – Я сейчас ему позвоню.
- Нет. Спасибо. Не надо врача, мне уже лучше.
«Лучше? Что я несу?» – Глаша прижала дрожащие пальцы к губам.
Леонид, не зная того, повторил ее жест – тоже прижал пальцы к губам.
- Я переживаю за вас.
- Спасибо.
Паузы между словами становились все длиннее. Обоим говорить было трудно. Тоска заставляла Глашу сжимать зубы, чтобы не вырвался всхлип-стон, а Леонид сдерживал себя, страшась бушующих в нем чувств.
- Глаша…
- Да?
«Дай мне время», - мысленно попросил он, а вслух произнес:
- Все будет хорошо. Выздоравливайте, Глафира Степановна. Увидимся через неделю…
Она первая положила трубку.
«Увидимся через неделю», - Глашино лицо сморщилось. Она силой удерживала слезы, понимая, что Дриз не обманул – Скворцов уезжает с женой на неделю.
А Леонид сидел и тупо пялился в темноту за окном.
«Увидимся через неделю, когда ты, наконец, выздоровеешь».
В стекла стучал дождь. Старые деревья тревожно размахивали ветвями, словно задались целью стряхнуть с себя последние листья.
- Алло, магазин «Гудвин»? Я хотел бы послать цветы. Что-нибудь яркое, солнечное. Запишите адрес...
Ночь выдалась беспокойной. Сначала Леонид ждал звонков и криков возмущения из Баку, а когда так и не дождался, и устал просчитывать, что будет дальше, не смог заснуть. Мотался по квартире неприкаянной душой, стоял у окна, наблюдая за пульсацией рекламы на соседнем таком же высоком здании, прислушивался к шагам на лестнице, тихой музыке за стеной.
Ноги сами привели к комоду. Леня рассеянно выдвинул средний ящик, еще не понимая почему именно этот, сунул в него руку и извлек на свет красное платье, которое тут же развернулось во всю длину.
- Глашка…
Он забыл его вернуть. Вообще забыл, что оно у него дома.
Накрутил вокруг шеи, чтобы все время чувствовать полюбившийся запах, и лег в постель.
Закрыл глаза.
Открыл глаза.
«Фетишист чертов!»
Стянул с шеи платье и бросил рядом с собой. Даже отвернулся от него, сложив ладони как в детстве – под щекой.
Вздохнул, пошарил рукой за спиной, притянул не дающую покоя вещь к лицу, подышал и заснул.
***
Пока Скворцов спал с платьем в обнимку, в Баку вовсю шла Четвертая мировая война. На этот раз в драке сошлись представители немецкой и еврейской диаспоры в лице Марка Дриза и горячий украинский народ в лице красавицы Ольги Полищук.
Оба были голыми и сплелись в единый узел: Ольга пиналась и вырывалась, а Марк, обхватив ее со спины, мастерски выполнял две сложные задачи: увертывался от ударов и мешал обретению свободы разъяренной женщине. Ему хватило вырванного клока волос и фингала, что болезненно наливался под глазом, рисковать прочими частями тела он не желал.
А началось все тихо-мирно. Ничто не предвещало столь сурового побоища.
Ольга, уверенная, что Скворцов прибудет следующим рейсом, готовила ему сюрприз: разделась догола и нырнула под покрывало сразу, как только ее любимый открыл дверь и вкатил чемодан в номер.
Между тем, ничего не подозревающий Дриз, бросив чемодан у двери, шаткой походкой направился в душевую. Он только что вернулся из ресторана, куда его, как самого дорогого гостя, повезли сразу после аэропорта. Марк шумно и душевно отметил начало работы вместе с инженерами Сулеймана, и теперь находился в приподнятом настроении, на что значительно повлияла дегустация местных вин.
Решив, что разберет вещи утром, Марк обмотал бедра гостиничным полотенцем и бодро поскакал в сторону кровати. Правда, добежал до нее в чем Циля Давидовна родила.
Нырнув под одеяло и почувствовав, как рядом с ним что-то зашевелилось, сначала был сильно удивлен. В считанные мгновения успел перебрать в уме двадцать три причины аномального движения постельного белья, начиная с «а вино крепче, чем я думал!», заканчивая «ай, здесь крыса!».
Марк остался в постели только потому, что еще со времен сурового отрочества выработал тактику застывать в минуты опасности. Он скорее прикинулся бы мертвым, чем потратил ограниченные физические силы на бег, пробуждая тем у неприятеля охотничьи инстинкты. «Смерть останавливает, побег подогревает ярость».
Когда из-под одеяла выпросталась тонкая рука и провела подушечками пальцев по Дризовской спине, неожиданно звонко шлепнув по заднице, состояние «сильно удивлен» переросло в «приятно удивлен». «Вот это сервис!» - подумал Марк и ужом запустил свою руку в теплую темноту, где нащупал женскую грудь с возбужденным соском.
Послышался игривый смех, нимфа скинула с себя покров и широко раскрыла глаза. В свете, пробивающемся через незакрытую дверь ванной комнаты, Ольга разглядела светловолосый чубчик и застывшую улыбку не менее шокированного помощника директора.
Ольга и Марк закричали одновременно. Рука Дриза, застывшая на девичьей груди, рефлекторно сжалась и напомнила бывшей жене босса, что ее щупает вовсе не босс.
Крик дуэтом перешел в крик соло – Марк больше не держался за чужую грудь, он прикрывал глаз, второй рукой отбиваясь от пришедшей в ярость женщины, дерущей его за великолепный, годами лелеянный чуб.
Освобождение волос произошло только тогда, когда оба, запутавшись в одеяле, оказались на полу. Ольга вскочила первая и пнула Дриза. Он увернулся и сделал подсечку, мгновенно оседлав Ольгу. Она вывернулась змеей и вновь напала.
- Уймись же ты, дура!
- Пусти, пусти, гад!
Разгоряченные битвой тела покрылись испариной и скользили в местах наибольшего соприкосновения, осложняя задачу противоборствующих сторон.
Схватка продолжалась без малого четырнадцать минут и успела вымотать обоих, что подтвердило истину, когда-то поведанную миру и собственной жене инженером Альбертом Дризом: «Гантели не должны служить капустным прессом, у них другое предназначение».
Царица подиума тоже не отличалась богатырским телосложением, поэтому, как только яростный запал, превративший ее в обезумевшую кошку, иссяк, обмякла в уставших руках захватчика.
Оба в изнеможении упали на кровать.
- Ты как здесь оказалась? – тяжело дыша поинтересовался Дриз. Хоть руки его занемели, размыкать объятия он не спешил: мысленно считал овечек, надеясь, что к тому моменту, когда Ольга очухается и найдет в себе силы освободиться, все в его организме вернется на место. Марковский «флагшток» так и норовил поднять флаг, на котором крупными буквами было бы написано «Готов к перемирию и прочим приятным штучкам».
- Ленечка снял для меня этот номер... Для нас с ним… Обещал прилететь позже…
- Ленечка снял для меня этот номер, - передразнил ее Дриз противным голосом. – Ха! Так поэтому ты разделась догола? Хотела встретить его во всеоружии? Дура. Судя по всему, Ленечка снял этот номер для нас с тобой. Убрал со своего пути. Чтобы не мешались. К твоему сведению он прилетит в Баку только через месяц.
- Да что ты такое говоришь? Да он… Да я... Пусти, гад! – Ольга дернулась скорее от озарившей ее догадки, чем от желания освободиться. Хорошенькая головка модели была занята совсем другим – укладывала в картинку последние пазлы. По всему выходило, что на даче третьей лишней была не та белобрысая девчонка, а она, Ольга. То-то Скворцов так с ней возился…
- Сто одна, сто две, сто три…
- Что ты там бубнишь? – бывшая жена босса попыталась развернуться.
- С-с-с-с… Ну вот, придется считать сначала, - напряженно выдохнул Дриз и вернулся к овечкам. – Одна, две, три…
- Ах! Гад! Подлец! Извращенец! – Ольга, почувствовав неладное, активно задвигала задом, желая отстраниться от Дриза, но достигла обратного эффекта: Марк, старясь удержать модельку, переместил одну руку выше, и весьма неудачно (или удачно, смотря с какой стороны посмотреть) – путь вновь завершился на небольшой, но плотной женской груди. Дризовский палец быстро обнаружил, что сосок на той груди снова превратился в жесткую горошину. Чтобы не опростоволоситься и убедиться в этом доподлинно, потрогал еще раз, а потом и вовсе надавил. Видимо сцепка «мужчина – женщина» действительно стала единым организмом, поскольку на нажатие чужой «кнопки» моментально среагировал его флагшток. Он уже не стеснялся и вовсю развевал флагом, на котором из всего первоначального выражения осталось одно слово «Готов!».
- Да что ты себе позволяешь? – зашипела Ольга и повернула единственное, чем еще могла вертеть, - голову. Их губы оказались рядом.
Дриз всегда целовался хорошо. Это помнила и Ольга. Повторение – мать учения. Или просто мать… Твою мать…Твою… ма-а-а-ать…
Напрасно утром звонил Сулейман, желая лично отвезти помощника Скворцова на завод. Трубку подняли, уронили и вновь подняли с третьего раза. Марк дышал тяжело и отвечал отрывисто. Сказал, что заболел. Телефон не скрыл приглушенный женский смех. Видимо кто-то кому-то зажимал рот.
«Сладил с помощником», - догадался Сулейман и широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами.
Посланный им портье вернулся с сообщением, что на указанной двери висит табличка «Не беспокоить!».
- Алло! Привет, Леонид! Нет, еще не на заводе. Марк сильно занят. Просил не беспокоить. О чем разговор? Конечно, не будем его отвлекать от важного дела. Дорогой, какие между нами могут быть счеты? Разве что закажешь тот пресс, который приглядел на выставке в Москве. Тебе, как другу, пятнадцать процентов скидка. Ха-ха-ха!
Все вокруг остались довольны. И Леонид, получив важное известие и хорошую скидку, и Сулейман, боявшийся, что Скворцов запросит двадцать процентов, и портье, прячущий в карман десятидолларовую купюру.
А уж как была довольна та парочка, что не выбиралась из номера до пятницы, и говорить не следовало. Работа и красоты Баку подождут, когда на кону стоит счастье стольких людей.
Глава 25. Пятничные чудеса
- Гладя, посмотри, какие красивые цветы тебе принесли, - Анастасия Кирилловна ласково погладила дочку по голове.
Солнце, лениво высунувшись из облаков, мазануло рассеянным светом по занавескам и вновь спряталось. Дождь, словно барабанщик-неумеха, тоскливо застучал по железному подоконнику. В комнате заметно потемнело.
- Опять? – Глафира лежала лицом к стене и ковыряла обои, которые когда-то сама клеила.
Тогда она любила Мельникова и хотела от него детей. Потом она полюбила Скворцова и наивно мечтала родить от него ребеночка.
Глаша тяжело вздохнула и натянула одеяло на голову.
«Ну почему я такая несчастливая?»
- Глашка, ну, посмотри же!
Марка она совсем не любила и не хотела от него даже цветы.
Анастасия Кирилловна потянула за пододеяльник и повертела букетом перед дочерью. Холодные капли с кончиков стеблей упали на ладонь, и Глафира поспешно спрятала ее под одеяло, точно боялась, что мама заставит взять цветы в руки.
- Правда, замечательные? Их принесли поздно вечером. Мы с папой не стали тебя будить.
Букет полыхал сочными красками осенних цветов. Он действительно был замечательным, но…
- Опять Дриз расстарался?
- Не-а. Не угадала. Я подглядела, когда расписывалась в получении. Цветы от Скворцова!
Глаша закрыла глаза.
- Можешь взять их с собой. Вы ведь уже собрались? Я видела ваши сумки у порога.
- Глаш, не обижайся. Температуры у тебя нет, уколы делать не надо. Пей таблетки и спи. Я наготовила-напекла, тебе на неделю хватит. А нам пора домой. Отец на маленьком диванчике совсем измучился.
- Я понимаю…
- Если хочешь, поехали с нами. Будешь спать в своей комнате, как когда-то в детстве.
- Нет, мамуль, спасибо, - Глафира откинула одеяло и спустила с кровати ноги. – Мне здесь привычнее. А вы поезжайте.
Мама обняла дочку, цветы, шурша, прижались к Глашиной щеке.
- Ты звони, если что…
- Хорошо, мам.
- А папа уже внизу, машину заводит.
- Передавай ему привет, - чтобы мама услышала, Глаше пришлось повысить голос. Где-то в недрах коридора металлическая ложка для обуви звонко стукнулась о кафельный пол. - И скажи, что я очень люблю вас.
- И мы тебя, дочка, - мама выглянула уже в пальто. Улыбнулась, послала воздушный поцелуй и скрылась. Хлопнула входная дверь.
На Глашу навалилось всем своим неподъемным телом одиночество.
«Наверное, зря я с ними не поехала», - подумала она, надевая тапочки. Пошаркала в туалет как столетняя старуха. В коридоре чуть не наступила на букет, забытый мамой. Он лежал у порога, словно приблудившийся щенок, который с надеждой смотрит на хозяев: «Вдруг впустят?».
Глаше стало стыдно, ведь цветы не виноваты, что превратились в пустую формальность внимания директора к заболевшей сотруднице.
Она забрала букет с собой, положила на подушку и заботливо укрыла влажные стебли одеялом. Легла рядом и смотрела на цветы долго-долго. Пока не заснула.
***
- Паспорт с визой принесу ближе к вечеру. Прилет в Пекин утром в десять, через четыре часа из того же терминала самолет на Хайнань, - Петр Иванович раскладывал на столе копии электронных билетов.
- Она успеет? – Скворцов взглянул на настенный календарь, передвижная рамочка на котором напоминала - сегодня уже пятница!
- Не беспокойтесь, Леонид Сергеевич. В Пекине ее встретит Софья и будет рядом до самой посадки в самолет.
- Гуревичи уже там?
Глава охраны посмотрел на часы.
- Два час как.
- Спасибо. Отличная работа. Теперь бы сама Глафира Степановна не подвела. Что говорит врач?
- Так это… Глазунова уже на работе. Я видел ее, когда шел к вам.
Последние слова Петр Иванович произнес в пустоту. Скворцов выбежал за дверь, словно ему сообщили, что на заводе пожар.
В приемной глава охраны застал растерянную Викторию.
- Что? – коротко спросил он.
- Он забрал мои цветы, - секретарь показала на пустую вазу, где еще колыхалась вода. – Их Олежка из лаборатории подарил, а он забрал…
- Красивые были цветы или так себе? – зачем-то уточнил Петр Иванович.
Виктория покраснела.
- Красивые. Очень.
- Значит, еще кому-то влюбленному послужат. Ты-то о своем Олежке уже все поняла?