— Первая полоса. Пад-жии-гай.
Свист — и прямо перед окопами, отрезая их от наступающих чудовищ, тоже полыхнула волна пламени. Раненый тха-охонг, давя своих мелких сородичей, затормозил, развернувшись боком к форту и поддавая задними лапами, будто собираясь прыгнуть, снова встал на дыбы — и тут ему в бок ударила мина, взорвалась, опрокидывая прямо в пылающую нефть, набок. Нефть горела на хитине, накаляя его и спекая внутренности, и тха-охонг вывернулся на спину, уже весь охваченный пламенем, и начал выгибаться и корчиться в агонии.
Метались по горящей полосе под грозовыми тучами на фоне все еще крутящихся смерчей сотни охонгов и несколько гигантов, выбегали на защитников пылающими факелами, падали; кричали их погибающие всадники. Майор Лариди бесстрастно расстреливала тех, кто сумел выпрыгнуть из стены огня. Прямо перед ними выпал на землю охваченный пламенем человек, покатился, вопя от ужаса и боли.
— Эх он как, — пробормотал, морщась, сосед-пулеметчик и посмотрел на серенитку. Та поджала губы и выстрелила. Человек затих.
Нефть догорала.
— Отступаем на следующую позицию, — рявкнул командир, и солдаты засуетились, освобождая окоп.
Люк сверху наблюдал, как один за другим уходят по безопасной тропе меж минных растяжек несколько сотен человек. Огненная полоса уже вовсю чадила, пламя оставалось лишь кое-где, и видно было, как останавливаются у дымящего поля следущие чудовища, не решаясь идти дальше. Позади них ревели смерчи, ловя раньяров — Люк махнул лапой, и один вихрь отделился от остальных, понесся на столпившихся у поля тварей, набирая скорость — и, как клюшкой, столкнул их в полосу огня. Раздался визг — горящие инсектоиды дергались и умирали на затухающем поле. Смерч прокатился по горящей нефти, вбирая в себя пламя, которое тут же подожгло крутящиеся в нем стволы — и начал бросаться на оставшихся инсектоидов, пока не рассеялся.
В атаке наступила пауза. Оставшиеся и сильно прореженные раньяры летели прочь от охотящихся на них смерчей. С десяток тварей решилось облететь воронки над морем — но и туда спустился вихрь, подняв корону брызг, и всосал в себя несколько улепетывающих в разные стороны "стрекоз".
Люк парил над полем боя, предусмотрительно держась выше огня действующей артиллерии, и наблюдал за происходящим. Нефть на двух горящих полосах выгорела и вовсю чадила, и его силы были на исходе. Смерчей осталось два — сверху они напоминали глаза какого-то мифического зверя — а оставшиеся тха-охонги под грохот орудий по-прежнему шествовали вперед. Некоторые падали, остановленные прямыми попаданиями, но оставшихся все еще было больше сотни, Люк подтянул к ним воронки и начал один за другим подхватывать огромных инсектоидов и вместе с всадниками бросать в море. До тех пор, пока последний смерч не истаял, выронив тха-охонга на мелководье у берега и оставив дезориентированное чудовище, увязнувшее в песке, выбираться из воды.
Враги некоторое время перестраивались — их было еще слишком много, — и снова пошли в атаку. Опять заговорила артиллерия. Люк опасливо облетел позиции дармонширцев высоко по воздуху, чтобы не попасть под дружественный огонь, и устало опустился на землю. Лапы дрожали, от грохота орудий закладывало уши, и очень хотелось есть. Нужно было подниматься вверх, подзарядиться, но сначала подкрепиться пищей материальной — иначе вряд ли он сможет противостоять зову первородной стихии.
Но для начала он, сопровождаемый охранниками-автоматчиками и полковником Майлзом, поднялся в одну из башен — орудие там молчало, развороченное напавшим раньяром, рядом лежал прикрытый измочаленный труп — а у башни, внизу, на земле, обугленный инсектоид.
— Пропустили, — хмуро объяснил Майлз. — Смотрите — с левого фланга уже пошли по минным полям. Еще час, и начнется контактный бой.
Действительно, слева, в районе Первого форта, на расстоянии километра от стены раздавались взрывы.
— Справа, у Пятого и Шестого еще не дошли даже до рвов с нефтью, но второй раз, боюсь, не попадутся. Обойдут. Или заранее подожгут.
— Скорее всего, — вяло согласился Люк, разглядывая круживших над дальним, перепаханным вихрями лесом единичных раньяров с почти гастрономическим интересом.
— Они, конечно, продавят нас до фортов, ваша светлость, — проговорил Майлз. — Не знаю уж, сегодня, или до ночи продержимся. Но пока все идет лучше, чем я ожидал. Погибших у нас, по оперативным сведениям, около пятидесяти, под четыре сотни раненых.
Люк на слове "раненые" оглянулся — туда, где километрах в пятнадцати от фортов виднелись шпили замка Вейн. Марину должны были уже увезти.
— Главное, со стрекозами вы нам подсобили. Их несколько десятков осталось из пяти сотен. Остальное не так страшно. Справимся пока.
— Наверняка вызовут подкрепление, — морщась, сказал Люк. — Где там остановились их ближайшие отряды?
— В Раунферте. Дня три до нас. Подойдут — придется туго.
— Значит, до этого времени надо выбить как можно больше тех, кто уже здесь, — к желанию поесть вдруг присоединилась такая сонливость и слабость, будто он махом и натощак выпил литр коньяка.
— Выбьем, ваша светлость, — пообещал Майлз, моргая белесыми ресницами. — Они нас недооценили. Продержимся. А там, дай боги, и Рудлог на помощь придет. И погоним мы их до Лаунвайта.
— Это у вас правильный оптимизм, полковник, — похвалил командира Люк и едва удержался, чтобы не зевнуть.
— Отдохните, ваша светлость, — посоветовал Майлз. — Два часа у вас точно есть. А то и четыре, если бойцы постараются.
— Да надо бы, — пробормотал Люк и облизнулся. Майлз вдруг отшатнулся и слегка побледнел.
— Что? — спросил его светлость подозрительно. — Язык?
— Язык, — осторожно подтвердил командующий. — Раздвоенный. И глаза. С вертикальными зрачками. Может, — он достал отданную на хранение пачку, — покурите, ваша светлость? А то вы так смотрите, будто укусить примеряетесь.
Люк усмехнулся, взял сигарету, задымил с наслаждением. Табак немного приглушил голод. Они еще постояли в башне, наблюдая за боем и обсуждая будущие действия; договорились, что к моменту, когда Люк проснется, его будет ждать подробный доклад о том, сколько орудий повреждено и боеприпасов израсходовано — дабы знать, что ночью добывать в первую очередь. Голод снова проснулся, и Люк под грохот орудий шелестяще попрощался с Майлзом и поспешил за форт — ибо понятно стало, что даже десятью порциями обеда он не обойдется.
Через полчаса оголодавший змей выбросил на песок у моря молодую косатку, уже мертвую — он в воде вырвал ей часть бока и заглотил тут же, давясь от жадности и вкуса крови. На пустынном берегу он и расправился с ней, урча, рывками хватая ее, приседая на передних лапах и топорща перьевой воротник, и потом долго мыл морду и грудь на мелководье, смущенно оглядываясь на огромный череп, обглоданные переломанные ребра и позвоночник. А затем, сонный от сытости и потраченных сил, вернулся в форт, еще раз оценил течение боя — и свалился спать, даже не позвонив Марине — только прочитав сообщение от Леймина, что ее и матушку с Ритой эвакуировали и проблем нет.
ГЛАВА 9
Восемнадцатое марта по времени Туры, Лортах, Алина
Алинке снился Матвей. Он держал ее за руку и басил: "Просыпайся, малявочка. Просыпа-а-ай-ся".
Она не видела его, но ощущала тепло ладоней и как затекло ее собственное тело, и чувствовала лекарственный резкий запах — и рванулась туда, на голос Матвея, стараясь вернуться, как учил ее этому Тротт. Не зря же она пыталась это сделать каждый день.
— Не знаю, что тебе еще рассказать, — говорил Ситников, а она стремилась к нему, одновременно отстраненно удивляясь, что он делает рядом с ней. — То же, что обычно, наверное. Скоро будет два месяца, как ты спишь. Мне сказали, нужно говорить с тобой, это может помочь. Возможно, придется тебя и профессора эвакуировать, враги близко. У нас война, Ал…
— Позвольте, — перебил его женский голос. — Нужно закончить процедуру.
Алина почувствовала, как ей в плечо входит игла, попыталась двинуться, заговорить, закричать — и уже почти сделала вдох своим-туринским телом, как ее швырнуло обратно, словно она наткнулась на упругую стенку — и она проснулась, заморгала, глядя на грубые бревна стены. Скривила губы и закрыла глаза, потому что очень захотелось плакать. С одной стороны ей жутко хотелось вернуться домой, с другой — она не представляла, как оставить здесь половинку себя.
Еще стояла ночь, и она повернулась, глядя на лежащего к ней спиной профессора — одно крыло его свисало с кровати и касалось пола, другим он прикрылся, — и передернула плечами, потому что, несмотря на духоту, ей было зябко.
Алине показалось, что спина его напряглась, и принцесса, отогнав дурное детское желание пойти лечь рядом, плотнее укуталась в рогожку и снова попыталась уйти на Туру. Можно же попробовать, а потом вернуться сюда. Но у нее не получалось, и она, измотанная, так и заснула после очередной попытки с тяжелым ощущением на душе.
Утром Алина сквозь сон услышала, как встает с кровати профессор Тротт и чуть приоткрыла глаза. Она лежала спиной к нему. В доме уже было светло, и с улицы слышалось кудахтанье кур, меканье коз и женские голоса — и принцесса зажмурилась, снова вспоминая все, что случилось накануне, и чувствуя, как начинают гореть щеки. Ни за что не повернется. Сейчас он выйдет, и не надо будет здороваться, смотреть на него и краснеть. По крайней мере, пока.
Если бы она могла не краснеть. Вот ее сестра Ангелина ни словом ни жестом бы не показала своего смущения. И принцесса слушала шаги лорда Тротта и старательно изображала, что спит.
— Вам нужно поработать с дыханием, — от его сухого голоса Алина дернулась и замерла. — Даже ребенок понял бы, что вы не спите, ваше высочество.
— Я сплю, — пробормотала она упрямо и немного жалобно.
Инляндец едко хмыкнул, и Алинка, вздохнув от собственной трусости, повернулась на лавке и села, прижав к груди коленки, положив на них крылья и откинувшись затылком на неровные бревна стены. Дунула на волосы, лезущие в глаза, огляделась. На столе уже стоял нехитрый завтрак — видимо, кто-то из оихар Тротта заходил, когда она спала, — из окна на кувшины и плошки, на строганый пол падали лучи солнца, в которых плясали пылинки. Она настороженно, исподлобья посмотрела на спутника — он одевался, быстро натягивая через голову сорочку, и принцесса почти завороженно наблюдала, как скрываются под грубой серой тканью косые мышцы живота. Подняла взгляд — и щеки запылали еще больше.
— Закончили осмотр? — все с той же обидной едкостью поинтересовался Тротт, без помощи рук выправляя крылья из разреза сорочки. Алина смущенно заморгала, потерла сонные глаза и со стоном сползла обратно на лавку, на бок. Потянулась.
— Я не выспалась, — пробурчала она мрачно. Тротт бросил на нее взгляд и отвернулся. — И вообще я с вами не разговариваю, профессор.
— Я уже понял, — пробормотал он, склоняясь над большим сундуком.
— Мне, конечно, не стоило на вас кричать, — покаялась она.
— Неужели? — с ехидцей откликнулся инляндец, перебирая какие-то вещи.
— А вам не стоило… не с-с-тоило…
— Не стоило, — раздраженно подтвердил он и, повернувшись, кинул ей длинную сорочку и темную юбку. — Позавтракаем, перестирайте свою походную одежду, — он сел на кровать, склонился, надевая ботинки. — Потом подойдете ко мне, я обрежу вам волосы.
Алина подергала себя за волнистую отросшую прядь и кивнула.
— Завтра с утра выдвигаемся дальше, — продолжал он. — Нас будут сопровождать другие дар-тени, сегодня вы их увидите у главы поселения. Помните, что лучше молчать. Придержите свое любопытство и бойкий язык, принцесса.
— Да, лорд Тротт, — пробормотала она, погладила шершавую ткань юбки. — А чье это?
— Далин, — буркнул инляндец, поднимаясь. — Она не будет против.
Алина очень сомневалась, что кому-то было бы приятно, если бы его вещи отдали другому. Но озвучивать свои сомнения не стала. Лучше потом потихоньку спросит.
— Вы ночью просыпались, — сказал Тротт, не глядя на нее. Алина непонимающе нахмурилась — и тут же на нее нахлынули воспоминания, заставившие снова скривить губы и заморгать.
— Мне снилась Тура, — проговорила она тихо. — И Матвей. Будто он рядом. И доктор рядом, делает укол. Я думала, я смогу вернуться туда, лорд Тротт. Наверное, приснилось. Матвей говорил какую-то ерунду. Что у нас война.
— Не приснилось, — Тротт пошел к двери. — Там действительно война, я вчера узнал. Открылись устойчивые порталы, соединяющие Туру с Лортахом, и сейчас там воюет армия императора.
— Вы мне не рассказали, — с упреком произнесла она.
— Не успел, — бросил он сухо, и Алина снова покраснела, глядя на захлопнувшуюся дверь.
Женщины вовсю занимались домашними делами: Венин доила мелкую козу, Далин с крыльца кормила лохматых кур; умывшаяся Алина, воспользовавшись тем, что Тротт пошел к ванрану, тронула слепую за плечо и спросила, можно ли взять у нее одежду.
— Охтор сказал, что отдал ее тебе, — с удивлением и настороженностью сказала слепая. — Зачем спрашиваешь?
— Она же твоя, — с неловкостью объяснила Алинка.
— Он хозяин, — Далин щедро сыпанула курам какого-то мелкого зерна, и те заквохтали, бросаясь на угощение. — Он решает.
Голос ее был грустным, и она как-то тяжело вздыхала, поворачивая незрячее лицо в сторону принцессы. На крыльцо поднялась Венин, держа в руках широкую плошку с молоком, сдула с поверхности шерстинки и, отпив немного, предложила Далин — та взяла с благодарностью, потом протянула Алине. Принцесса не отказалась. Молоко было голубоватым, сладким.
У ворот дома то и дело останавливались жители поселения, заглядывали внутрь, переговаривались.
— Ты ругалась, — сказала Венин, с любопытством глядя на принцессу. — Зачием?
Говорила она куда лучше, чем вчера.
— Ты хочешь оставить его только себе? — осторожно продолжила Далин. — Хочешь подговорить выгнать нас?
Алина чуть не поперхнулась молоком.
— Нет, — сказала она, мучительно вспоминая чужие слова. Потому что от смущения они все вылетели из головы. — Я просто… — она не знала, как сказать "застеснялась", поэтому попыталась объяснить по-другому. — Никогда… нельзя смотреть, как другие это делают. Это плохо.
Венин округлила глаза и что-то быстро проговорила.
— Не понимаю, — призналась Алина.
— Она говорит — ты не была с мужчиной? — спросила Далин медленно.
— Нет, — сказала принцесса, чувствуя, что краснеет еще больше.
От женщин ощутимо повеяло жалостью и при этом они как-то приободрились. Венин коснулась ее руки.
— Ние бо-ойся, — сказала она сочувственно. — Ты краси-ивая. И с крылья-ами. Ты только не кри-ичи больше, и Охтор точно возьмет тиебя себе. А если возьмет, ты вее-едь не будешь просить нас выгна-ать?
Алинка открыла рот, чтобы объяснить все… но слишком много пришлось бы говорить.
— Нет, — сказала она со вздохом. — Не буду. Вы хорошие.
Женщины окончательно повеселели, и в этот момент из ванрана появился Тротт — волосы его заметно укоротились, лицо опять было чисто выбрито. Венин подхватила плошку с молоком, побежала к нему, протянула. Лорд Макс отпил, так и стоя у двери ванрана, что-то сказал, она засияла — и Алинка, нахмурившись и отвернувшись, пошла в дом. Переодеваться.
День тянулся неспешно — она успела и постирать, развесив одежду на солнышке, и неловко обрезать ужасные обломанные ногти коротким ножичком, и, зажмурившись, постоять рядом с молчаливым Троттом, чувствуя, как срезает он ей пряди, аккуратно смахивая пальцами волосы с лица, плеч, крыльев и шеи. А когда открыла глаза — наткнулась на злой, тяжелый взгляд и недоуменно заморгала.
Он вообще большей частью ее игнорировал, а если и разговаривал — то сухо и коротко, и это было очень обидно. Отвел он ее и к главе поселения — там было тесно от присутствующих дар-тени, и Алинка жалась к спутнику, потому что ее бесцеремонно, жадно и с восхищением осматривали, но обсуждали, словно ее здесь нет. Говорили они и о предстоящем путешествии, и о снах, которые им снятся про Туру, про войну, которую там видят. Алина понимала не так много, как хотелось. А отдельные разговоры и вовсе не стоило бы понимать.