Взгляд, полный сомнения, был мне ответом.
Нас еще заставили несколько раз пройти по длиннющему подземному ходу со стенами из красного кирпича, пахнущему сыростью, проверили тайную комнату с воздуховодом, радиосвязью и запасом продуктов на неделю — на случай, если нас блокируют с двух сторон, и, видимо, убедившись, что мы достаточно прониклись, повели обратно в замок. Не знаю, как чувствовали себя леди Шарлотта и Маргарета, а меня кидало от страха к какому-то эмоциональному отупению. Все эти приготовления казались нереальными и немного забавными, будто это не по-настоящему. Впрочем, засмеяться мне не захотелось ни разу.
— Капитан, — тихо позвала я, после того как мы вышли из подземного хода в замковый холл, где привычно уже пахло лекарствами и раздавался гул голосов больных, — а что будет с нашими людьми в замке? Их спасать кто-нибудь собирается?
— Наша первоочередная задача — чтобы вы остались в живых, — опередил Осокина Жак Леймин. И капитан поддержал его:
— Конечно, их не собираются оставлять на убой, моя госпожа. Но это забота отдела господина Леймина, а не ваша.
— Вы ошибаетесь, — сказала я резко, приглушая голос, чтобы не услышали медсестры и пациенты. — Моя. Я должна быть уверена, что и их спасут, и госпиталь вывезут. Вы можете мне это обещать, господин Леймин?
Старый безопасник покряхтел, вращая глазами, но я не устрашилась — остановилась у лестницы, ожидая ответа, и он, наконец, уязвленно сказал:
— Если таково ваше желание, я могу вам предоставить план эвакуации персонала и больных.
Мне не хотелось обижать старика, и я открыла рот, подбирая слова, но тут мне на помощь пришла леди Шарлотта:
— Мы не сомневаемся в вашей компетентности, господин Леймин, — проговорила она мягко.
— Ни в коем случае, — подхватила я, поднимаясь на ступеньку вверх. — Но у меня сердце будет не на месте, если я не увижу, что все под контролем.
— Хорошо, — пробубнил Леймин, проходя вперед, и леди Лотта лукаво улыбнулась мне. — Завтра я покажу вам план эвакуации, моя госпожа.
Дни проходили в хлопотах, заглушающих страх, в новостях с фронтов, в бесконечном приеме раненых и операциях — и я понимала, что счет уже идет на дни, что вот-вот катастрофа разверзнется и здесь. По словам Жака Леймина, который каждое утро сообщал мне обстановку на фронте, тяжелые бои шли уже в двадцати километрах от фортов, и враги должны были достичь герцогства в течение недели. Пару дней назад мы вместе с несколькими медсестрами и ходячими больными, вышедшими покурить, опять бежали в замок от нагрянувшей тройки "стрекоз", а над нами грохотали заговорившие пушки на башнях. Иномирян отогнали, но меня не покидало ощущение, что они и не собирались нападать, просто вели разведку. А если бы напали — то свалили бы наши орудия вниз и убили бы нас всех.
После встречи с Мартином я приняла решение и, поговорив с магом Тиверсом, чтобы подготовить магический договор о неразглашении, напоила и Тиверс, и наших виталистов кровью. Мне это стоило слабости и головокружения, зато теперь целители могли помочь большему количеству раненых и выдержать долгие операции с доктором Кастером. Жаль, что существенно улучшить наше положение не удалось: все замковые специалисты были слишком слабы, но и одного дополнительно спасенного солдата в день было достаточно, чтобы я не жалела.
Мне каким-то чудом удавалось выделить время на посещение палаточных лагерей, которые с моего разрешения разбили в парке замка Вейн, а также на прием как простых просителей, так и мэров городов и аристократов герцогства — им не оставалось ничего другого, как обращаться ко мне. Я была очень занята. И не должно было оставаться сил на эмоции из-за отсутствия Люка. Не должно было — но как же я злилась. Злость моя была иррациональной и очень детской, я прекрасно это понимала, но ничего с собой не могла поделать.
Подарок на его день рождения пылился в гараже — новенький, очень пижонистый и блестящий двухместный листолет со щитом, ускорением, ночным визором, автопилотом и системой ориентирования. Люк выполнил мою просьбу, и мне захотелось порадовать его, хотя в нынешнее время этот подарок казался неуместным. Но ведь война не могла длиться вечно.
В Виндерсе, столице герцогства, был салон спортивных моделей, дорогих, но бесполезных как для перевозки раненых, так и для боевых действий. Оказалось достаточно одного звонка моей горничной, чтобы мне прислали несколько моделей на выбор. Ключи я положила на подушку в кровати мужа, прокравшись в его покои, как будто не имела на это права, — и долго еще бродила там, вдыхая застарелый запах табака и разглядывая знакомую ванну, огромную спальню, бар с темными бутылками и тяжелую пепельницу на столе.
Через три дня я забрала ключи и чуть не вышвырнула их в окно. Люк не отвечал на мои звонки, и я разрывалась между страхом, что с ним что-то случилось, и ощущением, что он просто забыл про меня. Допрошенный Майки Доулсон сообщил, что его светлость будет отсутствовать несколько дней, но где он сейчас, неизвестно.
В любом случае, понимание, что секретарь знает о моем муже больше, чем я, добавляло кислоты в тот коктейль эмоций, что плескался внутри меня.
На четвертый день я после короткого сна между операциями обнаружила несколько пропущенных звонков от Люка и бросилась перезванивать. Но он опять был недоступен. Еще спустя некоторое время на телефоне снова оказались пропущенные звонки и краткое сообщение: "Я улетаю в Пески. Очень занят". Не сказать, что это вернуло мне душевное равновесие, но я написала, что у нас все в порядке, вернула ключи ему на подушку, выдохнула и приказала себе успокоиться. В конце концов мне было чем заняться.
Токсикоз набирал силу, на удивление отступая во время операций — то ли оттого, что я была сосредоточена, то ли от запаха анестетика, который казался мне прекраснейшим на свете. Но и он переставал спасать. У меня начались дикая тошнота, головные боли и обмороки, и обеспокоенная леди Шарлотта попыталась отговорить меня от работы в госпитале — но как я могла не делать даже той малости, на которую была способна? Закончилось тем, что я пообещала держать при себе двух гвардейцев, которые подхватят меня, если я вдруг свалюсь во время процедур, посещать виталиста почаще и бывать на свежем воздухе.
Свежего воздуха было хоть завались — я спала с открытыми окнами, но и это не спасало от утренней изматывающей дурноты, усугубляемой вкалыванием игл. Их оставалось немного, около двадцати штук, но ощущения теперь были такими невыносимыми, что я орала и плакала, уткнувшись лицом в подушку и сжимая ее зубами.
Вот и сейчас я приглушенно мычала в горячую ткань, чувствуя, как мокро лицу и как трясет меня от отголосков боли. Самое страшное на сегодня я уже пережила. Я очень боялась, что это повредит ребенку, и каждый день малодушно оттягивала процесс, пересчитывая иголки с упорством маньяка и говоря себе "через минуту их будет на одну меньше" и "зато Поля жива".
Раздались шаги — я с усилием перевернулась на спину и увидела тревожно взирающую на меня леди Лотту.
— Марина, — она присела на кровать и подняла меня к себе, — девочка… что с тобой происходит?
Объятья ее были теплыми и крепкими. Я прижималась лицом к ее плечу, восстанавливая дыхание. "Ничего", — нужно было сказать мне. Леди Лотта тоже была вымотана, и стыдно было нагружать ее своей болью. Но сил у меня не осталось — слезы текли и текли, пока не переросли в рыдания. Я плакала и жаловалась сквозь слезы чудесной, доброй леди Шарлотте — уж не знаю, могла она что-то разобрать сквозь мои судорожные всхлипывания. Говорила и про иглы, и про выматывающую тошноту, и про то, как я чертовски устала и как обижена на Люка — потому что его нет и потому что ему я должна сейчас плакать в плечо, а не его матери.
Говорила и говорила, пока не затихла, ощущая себя совершенно измотанной, не отлепилась от ее плеча и не рухнула в постель, на бок.
— Останься в кровати, я прикажу подать тебе завтрак сюда, — предложила свекровь, взяв меня за руку. Она не стала комментировать мои словоизлияния, и я была безумно благодарна за это умение промолчать.
— Нет, — сипло отозвалась я, — я сейчас приведу себя в порядок и пойду вниз. Всем нелегко. А буду себя жалеть — еще больше расклеюсь. И так стыдно перед вами.
— Нечего стыдиться, — строго сказала леди Шарлотта. — Я, когда была беременна Люком, рыдала дни напролет. Женщинам иногда необходимо хорошо поплакать. Легче же?
Я прислушалась к себе.
— Легче.
— А сейчас станет еще лучше. Я поднялась сказать, что к нам пришел второй хирург, Марина. Он ждет тебя в гостиной.
Я подскочила, забыв о всех горестях, заметалась по спальне — то к зеркалу, посмотреть объем катастрофы с лицом, то к гардеробу, — но не успела достать платье, как меня настиг испугавшийся слез токсикоз, и пришлось мчаться в ванну.
Возможно, и неплохо, что Люка сейчас рядом нет. Боюсь, в таком состоянии я бы сделала его жизнь по-настоящему невыносимой.
Пески, Люк
Герцог Дармоншир уже забыл, когда спал в последний раз. Полеты в Пески, занятия с Нории, возвращения в герцогство, вылазки за оружием, совещания, разведка, снова в Пески… Хорошо, что, когда он был в змеиной ипостаси, человеческая отдыхала.
Но сегодня уставший мозг все-таки начал выдавать галлюцинации: пролетая ночью вдоль инляндского берега с зажатой в зубах артиллерийской установкой, Люк увидел сначала белесое свечение в скалах, напоминающее то ли призрачный цветок розы, то ли раскрытую в небеса змеиную пасть. Он теперь летал над морем, чтобы избежать встречи с захватчиками, и сейчас даже сменил направление, хотя машина в пасти тянула его вниз, покружил вокруг, настороженно вглядываясь в скалистое побережье, но ничего не разглядел и полетел дальше.
Затем стало казаться, что его окружают странные серебристо-черные змеептицы, взявшиеся играть с ним в догонялки. Видения, когда он отмахивался лапой, рассеивались темным дымом, но лапы и кожу при касаниях простреливало холодом, и от этого было жутко. Но тут из-за туч вышел месяц, и оказалось, что вокруг никого нет. Море под брюхом играло в голубоватом лунном свете, шурша галькой, и от равномерного движения волн глаза начинали слипаться и отчаянно хотелось зевнуть.
Люк доставил орудие к форту и снова поднялся в воздух, не оборачиваясь, хотя от голода уже мог и камень сгрызть. Но ничего, поохотится по пути. Нужно было лететь в Пески. Нории давал ему очень много, а времени с приближением врагов почти не оставалось.
Внизу, в утренних сумерках, показалась громада замка Вейн — он был темен, только редкие окошки светились на нижних этажах. Люк, помотав башкой, чтобы снять оцепенение, спустился ниже, завис перед окнами спальни Марины — они были открыты, но завешены голубыми шторами, расшитыми золотом, и змей, досадливо фыркнув, оставил мысль обернуться и заглянуть к супруге и понесся дальше, набирая высоту. Промелькнули огни столицы герцогства — Виндерса, расположенного в восьмидесяти километрах от замка, через несколько минут остались позади и земли приморского монастыря Триединого, находящегося в Рудлоге, а впереди, очень далеко, уже поднимались заснеженные пики Милокардер, сияющие золотом в рассветном солнце.
Теперь Люк летал в Истаил не над океаном, а через горы, сократив время пути вполовину. Поначалу он побаивался: Милокардеры были куда выше и опаснее Северных пиков, где его тренировал Луциус, и первый раз его чуть не швырнуло высотными воздушными потоками на склон. Он, конечно, рискнул снова, наловчившись ловить высокогорные ветра и ускоряться с их помощью. Но полет все равно занимал больше трех часов.
Остались позади и горы, где ему так и не удалось нормально поохотиться — на зуб попался только один козел, жесткий и такой старый, что, верно, нарочно вышел навстречу змею, дабы прекратить свое существование. Дальше пошла зелень Песков, и, наконец, Люк увидел белые купола и дома полуденного Истаила и через несколько минут опустился в парке дворца Нории. Обернувшись, с усилием потер глаза и, покачиваясь, зашел в беседку, где лежали оставленные сигареты. Ему хотелось есть и курить, а пачка была ближе, чем дворец.
Раздалось посвистывание, и в беседку впорхнула стайка анодари — туманных крылатых то ли котят, то ли четырехлапых совушек, — закружились вокруг его светлости, рассеивая табачный дым. Люк следил за ними слипающимися глазами, вяло шевеля пальцами — ветерок, послушный его воле, щекотал духов воздуха, те радостно взвизгивали, хватались за потоки ветра лапками, качались на них как на качелях. Так он и заснул — под свист анодари, с дымящейся сигаретой в пальцах, лицом на резном столике.
Крылатых воздушных духов Люк увидел в первый же день пребывания в Песках. Они с Нории и Ангелиной добрались из Лонкары в Истаил, и Владыка, уделив должное внимание супруге и государственным делам, пригласил его светлость прогуляться и заодно выяснить, что гость умеет. Через полчаса дракон задумчиво посмотрел вслед очередному смерчу и сказал рокочуще:
— Тебе не хватает умения и точности, хотя сила твоя велика. Мне жаль, что у меня мало времени. Я покажу тебе то, что пригодится в бою. А если ты выиграешь войну — расскажу и остальное.
— Спасибо, — в очередной раз поблагодарил Люк.
— Мне это в радость, — ответил Владыка, сворачивая в апельсиновую аллею. — Пятьсот лет назад змеев воздуха среди белой аристократии было куда больше, несколько десятков. Сейчас ты один. Кровь разбавляется, способности к обороту пропадают. Туре нельзя тебя терять.
— А почему драконы не теряют эти способности? — поинтересовался герцог, разглядывая усеянные оранжевыми плодами деревья. Дух стоял свежий, цитрусовый, даже в носу защекотало.
— Мы потомки двух стихий, — Нории остановился, залюбовавшись цветущей изгородью, как звездочками покрытой алыми махровыми бутонами. — Поэтому способность к обороту есть у всех драконов.
— Берманы тоже все имеют вторую ипостась, — задумчиво пробормотал Люк. Дракон был бесценным источником информации и охотно ею делился, и герцог пообещал себе после войны обязательно прибыть сюда с визитом и послушать все, что может рассказать местный хозяин.
Нории улыбнулся, направляясь дальше по тропинке.
— По легендам, Михаил Бермонт, первопредок династии, был воспитан медведицей и жил со своей женой в облике медведя, поэтому у всех его потомков устойчивая способность к обороту. Но я думаю, дело еще и в том, что берманы очень закрытый народ. Они женятся только на своих, очень редко — на человеческих женщинах или женщинах других стихийных родов. Поэтому их кровь так не разбавлена. Но хватит разговоров. Попробуй сорвать вот тот апельсин, брат.
Нории учил его точечным ударам — и великовозрастный ученик старательно пытался сорвать потоками воздуха плоды с деревьев так, чтобы не шелохнуть листья вокруг. Получалось плохо — они шли по тропинке, а за ними оставались голые деревья с облетевшей листвой. С одного из таких после его неумелых действий и сорвалась стая анодари — Люк от неожиданности выругался, рефлекторно отшвырнул налетевших туманных существ воздушной волной — и только потом рассмотрел обиженно посвистывающих маленьких духов, переливающихся белесым сиянием, как бесконечные ветра над Турой.
— Зачем ты так? — укоризненно пророкотал дракон, подманивая одного малыша к себе и почесывая его пальцем под горлышком. — Они почуяли в тебе свою стихию. Это духи воздуха, анодари. Не обижай их.
— Рефлекс, — покаялся Люк, наблюдая, как духи облепляют Нории, словно голуби — статую одного из Дармонширов в столице герцогства. — Все время жду нападения. Я думал, воздушные духи змееподобны. И умеют говорить.
— В разных частях света по-разному, — Владыка свистнул, и анодари сорвались с его плеч и рук и улетели. — Эти совсем маленькие и недолго рядом с человеком, поэтому речи еще не обучились. Но они всегда будут готовы помочь тебе. Ты им хозяин, запомни, — дракон остановился, оглянулся, обозревая размер разрушений и усмехнулся:
— Ты слишком нетерпелив. Представь, что потоки — это струны фарры. Это такой музыкальный инструмент, — пояснил он, увидев недоумевающий взгляд Люка. — Тебе нужно точно и аккуратно тронуть одну струну.