У Николаши оставалось еще несколько монет, и он пошел вперед кинуть их в лежащую перед музыкантами шапку, а Алексей с Всеволодом снова присели, обмениваясь впечатлениями. Вдруг оглянувшись, Гаршин заметил, что совсем рядом от них сидит Будищев и, не отрываясь, смотрит на девушку. Затуманенный взгляд его скользил по извивам девичьей фигурки, будто раздевая ее. Все это показалось Всеволоду таким неприятным, что он непроизвольно дернулся.
— Что с вами? — удивился Лиховцев и, заглянув ему за плечо, увидел Дмитрия.
— Ничего, — нервно ответил тот, но было поздно.
— Будищев, это вы? Идите сюда, — позвал приятеля Алексей.
— Привет, — не слишком приветливо буркнул тот, будто его застали за чем-то постыдным, но все же подвинулся.
Они обменялись рукопожатиями и сели рядом. Через минуту вернулся Штерн и, широко улыбаясь, вздохнул: — Господи, боже мой, но ведь чудо, как хороша!
— Мы просто давно не видели женщин, — криво усмехнулся Дмитрий, — поэтому любая кажется нам красавицей!
— Вы не справедливы, друг мой, девушка действительно — премиленькая!
— Может быть, — не стал спорить Будищев.
На самом деле, все время пока юная артистка пела, перед его глазами было ужасное видение, той, другой девушки, которую ему показал отец Григорий. Мысль о том, что над этой красотой могут так же надругаться башибузуки, показалась ему настолько невыносимой, что он готов был бежать без оглядки прочь, но не мог оторвать от нее глаз. Он смотрел на ее прекрасное лицо, высокую грудь, ясно видел, как на шее бьётся жилка. Она пела, а ему казалось, что вот-вот откуда-то выскочит турок, взмахнет кинжалом и чиркнет по этой жилке…
Эта мысль так ясно вертелась у него в голове, что когда приятели его отвлекли, ему отчего-то стало так не по себе, будто он оказался в чем-то виноват, чего-то не смог, не успел. Чувство это было непривычным и неприятным, так что хотелось что-нибудь сломать, или наговорить кому-то гадостей, с тем, чтобы непременно после этого подраться и выгнать из себя это.
— Хороша, чертовка! — прошептал Николаша, слушая очередной куплет.
— Угу, так и схватил бы за сиськи, — зло отозвался Дмитрий и решительно поднявшись, зашагал прочь, не забыв прихватить с собой пулелейку.
Штерн удивленно обернулся на него, успев подумать, что мысль, в общем-то, недурна, Лиховцев ахнул, а Гаршин посмотрел с таким видом, будто увидел перед собой мерзкую жабу, собиравшуюся сожрать прекрасный цветок.
— После ранения Шматова, наш друг сам не свой, — подал, наконец, голос Алексей, — я иногда сильно о нем беспокоюсь.
— Поверьте, беспокоиться надо не о нем, — отозвался Всеволод.
— Вы думаете, а о ком?
Но это вопрос остался без ответа.
Поручик Михау стоял перед майором Флоренским, держа в руках список представленных к наградам нижних чинов. Лицо его было несколько бледнее обычного, но в остальном он выглядел как всегда.
— Так что же вам угодно? — снова спросил командир батальона.
— Мне угодно получить объяснения! — твердо, но вместе с тем почтительно отвечал ему поручик.
— Послушайте, что вы так нервничаете! Можно подумать, случилось, бог знает что…
— Да случилось! Я представил своих подчиненных к наградам, а вместо этого…
— Но ведь это же обычная практика. Ваше подразделение отличилось, на него выделено шесть георгиевских крестов. Солдаты сами распределят их среди тех, кого посчитают достойным.
— Да я знаю, обычно все делается именно так, но тут случай совершенно необычный. Охотники начали воевать раньше всех, побывали в огне, захватили пленного! Неужели это недостойно отдельной награды? Я уж не говорю о пленении вражеского генерала и спасении офицера, за что награждение следует прямо исходя из статута знака отличия военного ордена!
— Владимир Васильевич, — голос майора смягчился, — я целиком и полностью разделяю ваш порыв, однако не все так просто.
— Простите, я вас не понимаю!
— По поводу пленного ничего сделать нельзя, это распоряжение Тихменева, сами понимаете.
— Пусть так, но бой у Езерджи!
— Послушайте, голубчик, я ведь тоже там был! И вполне разделяю ваше мнение, действия Будищева заслуживают самой высокой оценки, но…
— Что, но?
— Да эта история, будь она не ладна! Наш старик закусил удила и слушать ничего не хочет. При том, что если Тиньков поинтересуется — непременно случится скандал.
— Послушайте, Василий Николаевич, я решительно вас не понимаю! Можно подумать, что речь идет о производстве в офицеры разжалованного, которого производить запретил сам государь! Это же всего лишь солдатский Георгий.
— Ваша правда, — махнул рукой майор, — развели бодягу на пустом месте! Хорошо, я поговорю со стариком, а нет… скажем, что жребий на него лег.
— Так я могу надеяться?
— Будьте покойны, поручик. Кстати, формально ведь охотники не ваши, что вы за них так переживаете?
Лицо Михау на мгновение потемнело, но несколько раз вздохнув, он вернул себе самообладание и тихо, но вместе с тем твердо, ответил:
— Я повел их в бой, стало быть, мои!
Цесаревич Александр шел вперед, так широко шагая, что свита едва поспевала за ним. Высокий, и при этом довольно плотный, скорее даже грузный человек, в атаманском мундире [52] с генеральскими эполетами, он производил внушительное впечатление. От роду ему было всего тридцать два года. Вот уже месяц он командовал русскими войсками, объединенными в Рущукский отряд, но в настоящем деле пока еще не был, а сейчас направлялся с инспекцией в госпиталь.
Впрочем, инспекцией это называлось только для формы. Разумеется, никто не ожидал, что великий князь примется считать казенные подштанники и сличать их с числом указанным в ведомостях или же проверять, каково приготовлена пища. Хотя, даже если бы ему в голову взбрела подобная блажь, начальник госпиталя Аристарх Яковлевич Гиршовский мог быть абсолютно спокоен. Порядок в его богоугодном заведении был образцовый! Паче того, перед визитом наследника престола все просто выскоблили и привели к крайней степени совершенства, какое себе только можно вообразить.
Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Один из недавно доставленных из действующей армии раненых, имел неосторожность очнуться и попытался встать, чтобы отправиться в нужное ему место. Как на грех, из медперсонала рядом никого не оказалось, потому как сестры милосердия в этот момент тайком глазели на цесаревича и его свитских, а врачи во главе с Гиршовским встречали высокого гостя.
Торопившийся великий князь стремительно преодолел расстояние между приемным покоем и палатой и, вспугнув сестричек, ворвался внутрь и едва не налетел на ковыляющего к выходу солдата с перевязанной головой.
Как ни худо было Федьке Шматову, а то, что перед ним полный генерал он сообразил, а потому попытался вытянуться во фрунт, опираясь при этом на костыль.
— Здравия желаю вашему высокопревосходительству! — отрапортовал он слабым голосом.
Великий князь не без иронии оглядел фигурку в одной нательной рубахе и не слишком чистых кальсонах, но все же остался доволен.
— Кто таков?
— Болховского полка рядовой Шматов.
— Где ранен?
— У Езержи!
— Крепко дали турку?
— Так точно!
— В какой роте служил?
— В охотничьей команде.
Последние слова Федька произнес уже заплетающимся голосом, покачнулся и наверняка бы упал, если бы Александр не помог ему. Свитские тут же бросились на помощь цесаревичу и обратно к кровати Шматова несли великий князь, генерал и два флигель-адъютанта.
— Ну, это сразу видно — герой! — пробасил наследник престола и приколол обеспамятевшему солдату на грудь крест.
— Его в списках нет, — робко шепнул ему Ванновский [53].
— Так внесите, — отозвался тот, — чай молодец не в штабе штаны протирал.
В следующий раз Шматов очнулся уже вечером и слабо застонал.
— Очнулся, кавалер? — наклонилась над ним девушка в костюме санитарки.
— Что вы, барышня, какой я кавалер…
— Георгиевский. Радуйся солдатик, тебя сам цесаревич наградил!
— Эва как… ой…
— Что такое, голубчик?
— Мне бы это…
— Утку?
— Ага, ее.
Начало августа прошло в долгих маршах. Наконец к 9 числу Болховский полк оказался между деревнями Папикой и Султанкиой. Накануне туркам удалось занять деревню Аярсляр, выбив оттуда батальон нежинцев, и теперь русские войска готовились к контратаке.
— Будищев! — кричал во всю глотку молодой солдат, так что его, наверное, слышно было и на турецких позициях.
— Чего тебе? — спросил Дмитрий, материализовавшись у него за спиной.
— Дык это, — вздрогнул от неожиданности тот, — ротный кличет…
— Ну, раз кличет — пошли, — пожал плечами тот, и, закинув на плечо винтовочный ремень, зашагал за денщиком поручика Михау.
— Слышь, Граф, — поинтересовался посланец, — а почему у тебя турецкая винтовка?
— Чтобы ты спросил, — отрезал Будищев не расположенный к разговору.
Но денщика, звали которого Мишкой Маньковым, было так просто не унять. И не подумав обидеться, он продолжал:
— А отчего ты не спросишь, почто тебя ротный позвал?
— Так тебе, откуда знать? — пожал тот плечами.
— А вот и знаю!
— Ну и дальше знай.
— И за что тебя только Графом прозвали, такого нелюбезного?
— Вот именно за это.
Вскоре они добрались до места и застали Михау беседующим с непонятно откуда взявшимся подпоручиком Линдфорсом.
— Ну вот, Иван Иванович, и ваш подчиненный. Вкратце я вам ситуацию обрисовал, а он доложит подробности.
— Здравствуй, Будищев, — широко улыбнулся подпоручик, как будто увидел родного человека.
— Здравия желаю, вашим благородиям!
— Да ты я вижу уже ефрейтор?
— Так точно!
— Чертовски рад тебя видеть.
— Поправились уже, господин подпоручик?
— Если честно, я сбежал, — доверительно шепнул солдату офицер, когда они пошли к месту расположения охотников. — Ужасно надоело в лазарете валяться!
— Ну, тут вас развеселят.
— А что такое?
— Да ничего, если не считать, что турецкие пули частенько долетают до нас. Хорошо хоть на излете и потому не убили никого.
— Как ты стал ефрейтором?
— А я знаю? Михау написал представление, полковник подписал и вот, пожалуйста, пришивай галун к погону. Селиверстова-то от Езерче вперед ногами унесли, а совсем без старшего вроде как нельзя.
— Царство небесное, — стушевался Линдфорс, — а кто еще?
— Еще Лиходеева похоронили, да Шматова с Федотовым в госпиталь отправили, а остальные пока целы. Стрелкам в том деле куда больше досталось. Да и что нам сделается, в поисках больше не были, в рекогносцировку не ходили. Живем как у Христа за пазухой.
— Михау не притеснял?
— Да как вам сказать, ваше благородие, — пожал плечами Дмитрий, — он долго после того боя, будто мешком стукнутый ходил. И своих-то толком не гонял, что уж тут про нас говорить. Даже в рыло до сих пор никому не въехал, аж чудно.
— Я написал на всех вас представление к крестам…
— Покорнейше благодарим.
Остальные охотники так явно обрадовались возвращению Линдфорса, что тот чувствовал себя именинником. Впрочем, понять людей было не трудно, если поручик Михау славился своей строгостью и придирчивостью, то Ванечка, как за глаза называли его солдаты, был человеком не злым, хотя и немного расхлябанным.
— Скоро ли нас пошлют? — задумчиво спросил подпоручик, прислушиваясь к звукам боя. — Ужасно хочется в дело.
Дмитрий в ответ лишь криво улыбнулся и, разложив шинельную скатку, устроился на ней поудобнее. Тем временем, стрельба на Аяслярских высотах усилилась, громыхнуло несколько взрывов и послышались крики атакующих. Над головами снова начали с легким шипением пролетать пули, однако из-за дальности расстояния не могли причинить никакого вреда, а потому вызвали лишь смешки солдат.
— Кажется, наши пошли, — вздохнул Линфорс.
— Невцы с Софийцами, — пояснил Будищев, — а мы сегодня в резерве.
— А ты откуда знаешь? — удивился офицер.
— Я разведчик или где? — пожал тот плечами и надвинул на глаза кепи.
— Право, какой ты все-таки скучный, неужели тебе нет до боя совсем никакого дела?
— Ну почему же нет, ваше благородие, — ответил ефрейтор, поняв что "Ванечка" не отстанет. — Совсем недавно эта высота наша была, только вместо того чтобы окопаться, нежинцы там вола любили. А теперь их турки вышибли и устроили редуты, а мы будем героически в них лбом долбиться, чему я безмерно счастлив.
— Значит, такова была оперативная обстановка, — назидательно заявил Линдфорс. — Начальство лучше знает…
— Кого послать в бой первыми, — продолжил за него Дмитрий и снова надвинул на глаза головной убор.
— Удивляюсь твоему спокойствию, неужели ты сможешь заснуть?
— Солдат спит — служба идет, — рассудительно ответил ему Будищев и добавил: — Солдат ест — служба бежит!
— Ну, зачем ты это сказал? — вздохнул подпоручик, — с утра маковой росинки во рту не было.
— Хреново, — хмыкнул его подчиненный и, пошарив в сухарном мешке, достал оттуда кусок черствой лепешки завернутой в платок и протянул офицеру. — Держите, вашбродь, а то вам с голодухи какая-то фигня в голову лезет.
— Мне, право, неудобно, — попробовал отказаться Линдфорс, но Дмитрий не стал его слушать, а откупорив оплетённую бутыль, протянул ему. — Запейте.
— Спасибо. Что бы я без тебя делал?
— Пропали бы, наверное.
Ночь прошла в томительном ожидании. Известно было лишь то, что атака Невского и Софийского полков увенчалась полным успехом. Им удалось ворваться в наскоро возведенные турками укрепления и стремительным ударом выбить из них неприятеля. На следующее утро, османы подвергли потерянные редуты ожесточенному обстрелу и несколько раз пытались отбить их. Однако русские солдаты и офицеры упорно сопротивлялись, переходя при надобности в контратаки, и отбили один за другим четыре приступа.
На следующее утро, 11 августа, болховцы получили приказ сменить понесших наибольшие потери софийцев и двинулись в путь. Склон по которому они поднимались был очень крут. Идти приходилось по узкой дороге, почти тропе, длинной колонной. Если бы турки обстреляли их в этот момент, потери были бы ужасающими, но по счастью такая идея не пришла их артиллеристам в голову.
То тут, то там виднелись трупы погибших при штурме вражеских солдат. По всей видимости, своих павших русские собрали, а турки остались валяться там, где их застала смерть. Редут оказался недостроенным, причем хуже всего дело обстояло со стороны, обращенной к противнику. Так что высокие потери наших были совершенно неудивительны.
Едва болховцы втянулись на вершину горы, как раздались крики: — "Аллах" и турки предприняли новую атаку. Густые цепи аскеров были уже совсем близко, но вместо измученных и расстрелявших большую часть огнеприпасов софийцев их дружными залпами встретили свежие роты Болховского полка. Затем русские ударили в штыки, и закипела яростная схватка.
Подпоручик Линдфорс первым бросился вперед, размахивая шашкой в одной руке и револьвером в другой. Пристрелив одного противника и рубанув второго, он увлек за собой подчиненных и вскоре противник не выдержал их натиска и побежал.
— Ура! — закричал он, радуясь, и хотел было бежать дальше, но тут его остановил Будищев.
— Куда вы, вашбродь, отбили турка, и слава богу, так что давайте назад, пока они нас из пушек не накрыли.
— Всем возвращаться! — не допускающим возражений тоном приказал Михау.
— Есть, — нехотя отозвался подпоручик и принялся командовать.
Тем временем, Дмитрий по своему обыкновению принялся обшаривать трупы вражеских солдат в поисках патронов. По счастью их сумки были еще полны, и скоро он набрал изрядный запас. Эти его движения привлекли внимание еще не ушедших офицеров Софийского полка, также принимавших участие в отбитии атаки.