— Так странно, — говорит Торик. — Сверху она совсем как человек.
— Есть чем полюбоваться, да?
Он густо краснеет и отводит взгляд от обнаженной груди сирены.
Конечно, я понимаю, о чем он, но где-то посреди морских просторов я разучился испытывать страх. И уже не смотрю дальше плавников и кроваво-алых губ или глаз, сияющих двумя разными цветами. Люди вроде Торика, хорошие люди, видят, кем эти существа могли бы быть: женщинами и девочками, матерями и дочерьми. Но я вижу все как есть: чудовищ, животных, тварей и дьяволов.
Я не хороший человек. И вряд ли был им когда-то.
На наших глазах кожа сирены начинает растворяться. Волосы ее растекаются океанской зеленью, чешуя пенится. Даже ее кровь, не успев запятнать палубу «Саад», начинает бурлить, пока не обращается в морскую пену. А через минуту и она исчезает.
За эту их особенность я благодарен. Умирая, сирены возвращаются в океан, а значит, нет нужды их сжигать. Или сбрасывать гниющие трупы в воду. Может, я и не хороший человек, но мне хватает доброты быть благодарным за самый спокойный вариант.
— Что дальше, кэп?
Кай возвращает шпагу на место и замирает рядом с Мадрид, моей второй помощницей. Кай, как всегда, в черном одеянии, сшитом из кожаных лоскутов, и в перчатках с открытыми кончиками пальцев. Каштановая шевелюра по бокам выбрита, как и у большинства уроженцев Оморфии [5], где эстетичность ценится превыше всего. В его случае даже превыше морали. К счастью для Кая — и, наверное, для всех нас, — Мадрид мастерица пробуждать в людях порядочность. Для профессиональной убийцы она до странного этична, и их отношения смогли удержать Кая от падения на самое дно.
Я одариваю его улыбкой. Люблю, когда меня называют кэпом. Капитаном. Как угодно, только не «господин», «мой принц», «ваше королевское высочество сэр Элиан Мидасский» и что там еще верноподданные выдают между нескончаемыми поклонами. «Кэп» подходит мне так, как никогда не подойдет положенный титул. Несмотря ни на что, я больше пират, чем принц.
Все началось, когда мне было пятнадцать, и за следующие четыре года океан я познал лучше, чем что-либо еще. На Мидасе меня все время клонит в сон. Необходимость вести себя как принц выматывает, и разговоры даже с приятными мне придворными столь утомительны, что глаза закрываются сами собой. А вот на борту «Саад» я почти не сплю. Словно и не устаю вовсе. Внутри все дребезжит и пульсирует. Сила бьет ключом, будто по венам моим мчатся жидкие молнии. Я всегда начеку и так преисполнен волнения, что, пока команда отдыхает, я лежу на палубе и считаю звезды.
Я складываю из них фигуры, а для фигур придумываю истории. О тех краях, где я был или побываю. О морях и океанах, которые мне только предстоит бороздить, о людях, что вскоре пополнят команду, и о дьяволах, коих я еще не убил. Трепет предвкушения всего этого никогда не стихает, даже когда моря несут смертельную угрозу. Даже когда я слышу знакомую песнь, что проникает в душу и заставляет меня верить в любовь как в первый раз. Опасность только обостряет мою жажду.
Как Элиан Мидасский, наследный принц и будущий властитель Мидаса, я скучен до невозможности. Я говорю лишь о своей стране и о богатствах, о предстоящих балах и о том, платье какой из дам красивее всего и есть ли среди них достойные моего внимания. Стоит только причалить к родным берегам и принять навязанную роль, и я чувствую, как время утекает сквозь пальцы. Месяца, недели, дни, которых уже не вернуть. Упущенные возможности и неспасенные жизни. Еще один королевский отпрыск, которого я с тем же успехом мог лично скормить Погибели Принцев.
Но когда я просто Элиан, капитан «Саад», я преображаюсь. К какому бы острову, выбранному для стоянки, ни причалил корабль — покуда у меня есть команда, я могу быть собой. Пить, пока голова не закружится, веселиться с женщинами, чья кожа горяча от работы. Женщинами, которые пахнут розами и ячменем, а услышав, что я принц, хихикают и говорят, мол, это все равно не подарит нам бесплатную выпивку.
— Кэп, — зовет Кай. — Какой курс?
Я резво взбегаю по ступенькам на бак [6], выдергиваю из петли на ремне золотую подзорную трубу и прижимаю ее к подведенному сурьмой глазу. За бушпритом простирается океан. На многие мили вокруг. Даже на эоны. Ничего, кроме чистой воды. Я облизываю губы, так и не насытившись острыми ощущениями.
Во мне течет королевская кровь, но дух приключений сильнее. По словам отца, мидасскому наследнику не пристало размахивать ржавым клинком или уплывать в открытые воды, или исчезать на несколько месяцев, или к девятнадцати годам так и не обзавестись подходящей женой, или носить треуголки и лохмотья с простой шнуровкой вместо золотой.
Не пристало быть пиратом и истребителем сирен, а не принцем.
Я вздыхаю и вновь устремляю взгляд за нос корабля. Кругом океан, но где-то там, слишком далеко, чтобы увидеть, есть земля. Остров Мидас. Дом.
Я смотрю вниз на свою команду. Две сотни моряков и воинов, которые считают мои поиски благородными и отважными. Придворные, услышав мое имя, представляют юного принца, который путешествует, просто чтобы выпустить пар. А эти мужчины и женщины услышали мое имя и поклялись мне в вечной верности.
— Ладно, кучка сиреньих потрохов, — говорю им, — разворачивайте нашу даму влево.
Экипаж одобрительно вопит. На Мидасе я всегда слежу, чтобы у них было вдоволь еды и выпивки. Полные животы и кровати с шелковыми простынями. Роскошь, к которой они не привыкли на «Саад» или на постоялых дворах с соломенными тюфяками, где нам приходилось спать во время плаваний.
— Моя семья явно хочет узнать, как мы поживаем, — объявляю я. — Мы возвращаемся домой.
Палуба дрожит от топота ног. Команда восторженно рукоплещет. Я ухмыляюсь, удерживая радостное выражение на лице. Нельзя колебаться. Это ключевая часть моего образа: никогда не расстраивайся, не злись и не медли. Будь в ответе за собственную жизнь и судьбу.
Корабль резко берет право на борт, разворачиваясь по широкому кругу, пока экипаж носится по палубе в предвкушении возращения на Мидас. Не все они оттуда. Кто-то родом из соседних королевств вроде Армонии или Адекароса. Из стран, что им наскучили или погрязли в беспорядках после гибели местных принцев. Мои люди отовсюду и ниоткуда, но домом считают Мидас, потому что я его так называю. Пусть даже это ложь и для них, и для меня. Команда корабля стала мне семьей, и хотя я никогда не мог сказать об этом вслух, а может, и не должен был, «Саад» — вот мой настоящий дом.
А остров, на который мы плывем, — лишь очередная остановка в пути.
Глава 4
ЭЛИАН
Вода вокруг Мидаса сверкает золотом. Конечно, это иллюзия, и на самом деле она синяя, как любое море, но свет способен на многое. Необъяснимое. Свет умеет лгать.
Над землей возвышается замок в форме огромной пирамиды. Он построен из чистого золота, так что каждый камень и кирпич будто соткан из солнечных лучей. Вдоль горизонта рассыпаны статуи, а дома в нижних городах окрашены в один цвет. Улицы и брусчатка сияют желтым, и когда солнце озаряет океан, он отражает весь этот блеск. Только в самые темные минуты ночи можно увидеть истинную синеву мидасского моря.
Кровь принца Мидаса, моя кровь, тоже должна быть золотой. В каждом из сотни королевств есть свои мифы и легенды о местных властителях. Боги вырезали правящую семью Пагоса [7] из снега и льда, и отныне все их потомки одарены волосами цвета молока и губами синими, как само небо. Короли Эйдиллиона [8] — дети бога любви, потому любой, кого они коснутся, найдет свою вторую половинку. Ну а монархи Мидаса отлиты из чистого золота.
Легенда гласит, что моя семья истекает не кровью, а сокровищами. Естественно, меня частенько ранили — сирены теряют спокойствие, когда из охотниц превращаются в добычу, и руки мои познали остроту их когтей. Я проливал кровь чаще, чем любой принц, и с уверенностью заявляю, что она никогда не была золотой.
Моей команде это известно. Именно они промывали мне раны и сшивали разодранную кожу. И все же они поддерживают эти небылицы, смеясь и неопределенно кивая, когда кто-то говорит о золотой крови. Они никогда не выдадут секрет о моей заурядности.
— Само собой, — скажет Мадрид всякому, кто спросит. — Кэп состряпан из самых ясных кусочков солнца. Узреть его в крови — все равно что заглянуть в глаза богам.
А Кай наверняка склонится и понизит голос до шепота, будто раскрывая все мои тайны:
— После ночи с ним женщины неделю рыдают жидким металлом вместо слез. Отчасти — тоскуя по его прикосновениям, отчасти — чтобы выкупить обратно свою гордость.
— Ага, — завсегда добавит Торик. — А еще он гадит радугой.
Я задерживаюсь на баке «Саад», вставшей на якорь в мидасских доках, встревоженный мыслью о том, что вскоре после стольких недель мои ноги вновь коснутся твердой земли. Так всегда. Еще удивительнее думать, что, прежде чем направиться к пирамиде и своей семье, придется оставить на борту истинного себя. Миновал почти год с моего последнего визита, и пусть я скучал по родным, срок все равно не кажется большим.
Рядом стоит Кай. Остальные уже, будто армия, промаршировали во дворец, но он редко меня покидает, если я не прошу. Боцман, лучший друг и телохранитель. Впрочем, последнюю роль он никогда не признает, хотя отец предложил за нее достойную оплату. Но в то время Кай, как бывалый член команды, уже понимал, что спасать меня не нужно, и, как мой друг, даже не пытался.
И все же золото взял. Он многое брал просто потому, что мог. Так бывает, когда растешь сыном дипломата. И раз уж он решил разочаровать отца, присоединившись к моей охоте на мерзких сирен вместо того, чтобы провести жизнь в политических играх и государственных переговорах, то не собирался останавливаться на полпути. Кай бросил все, что у него было. В конце концов, наследства его уже лишили.
Вокруг меня все мерцает. Здания, мостовые, даже доки. Над головой сотни крошечных золотых фонариков плывут к небесам, празднуя мое возвращение домой. Советник отца из страны гадалок и пророков, потому он всегда знает, когда я появлюсь. И всякий раз к сиянию звезд на небосклоне добавляется драгоценный блеск пылающих фонарей.
Я вдыхаю знакомый аромат родного края. Мидас всегда пахнет фруктами. Одновременно так много разных ноток. Грушевое масло и персиковые косточки, их медовая плоть, смешанная со сладким абрикосовым бренди. А под всем этим затухающий запах лакрицы, что исходит от «Саад» и, скорее всего, от меня.
— Элиан! — Кай закидывает руку мне на плечо. — Пора идти, если мы хотим сегодня поесть. Этим троглодитам дай только шанс, и они нам ничего не оставят.
Мой смех больше похож на вздох.
Я снимаю шляпу. Я уже сменил свой морской костюм на респектабельный наряд, который всегда держу на борту: кремовая рубашка — на пуговицах, а не на шнуровке — и полуночно-синие брюки с золотым поясом. Я даже снял перстень с семейным гербом с цепочки на шее и вновь надел на большой палец.
— Точно. — Я вешаю шляпу на штурвал. — Лучше побыстрее со всем покончить.
— Да ладно, все не так плохо. — Кай затягивает свой воротник. — Ты мог бы наслаждаться раболепием или вообще покинуть корабль, и мы бы все поселились в золотых землях. — Затем взъерошивает мне волосы. — Было бы хорошо. Я люблю золото.
— Истинный пират. — Я толкаю его вполсилы. — Но даже не мечтай. Мы пойдем во дворец, посетим бал, который они наверняка устроят в мою честь, и отчалим до конца недели.
— Бал? — Кай вскидывает брови. — Какая честь, мой господин. — И сгибается в поклоне, прижав одну руку к животу.
Я снова его толкаю. Посильнее.
— Боги, — морщусь я. — Прошу, не надо.
Кай опять кланяется, но на сей раз не может удержаться от смеха:
— Как пожелаете, ваше высочество.
* * *
Семья ожидает в тронном зале. Все здесь украшено парящими золотыми шарами и флагами с мидасским гербом, а огромный стол завален драгоценностями и подарками. Подношениями в честь возвращения принца.
Оставив Кая в трапезной, я с порога наблюдаю за родными, не готовый объявить о своем присутствии.
— Я вовсе не считаю, что он его не достоин, — говорит моя сестра.
Амаре шестнадцать. Глаза ее зелены, что молохея, волосы черные, как у меня, и почти всегда усыпаны золотом и самоцветами.
— Просто такое он вряд ли захочет надеть. — Она берет золотой браслет в форме сплетенных листьев и показывает его королю и королеве. — Вы можете представить Элиана в этом? Я оказываю ему услугу.
— Воровство — это теперь услуга? — спрашивает королева, поворачиваясь к мужу, и косички по обе стороны от ее челки раскачиваются. — Может, сослать ее в Клефтиз [9]? Пусть живет с прочими ворами.
— Если б это было возможно, — вздыхает король. — Отправь туда моего демоненка, и она тут же украдет гербовый перстень, что они воспримут как акт агрессии.
— Чепуха. — Я наконец шагаю в комнату. — Она достаточно умна, чтобы начать с короны.
— Элиан!
Амара мчится через зал и бросается мне на шею. Я обнимаю ее в ответ, отрывая от пола, не меньше, чем она, обрадованный встречей.
— Ты вернулся! — восклицает сестра, едва я опускаю ее на землю.
Я смотрю на нее с напускной обидой:
— Да, пять минут как, а ты уже пытаешься меня ограбить.
Амара тычет меня локтем в живот:
— Самую малость.
Отец спускается с трона, обнажив сверкающие на фоне темной кожи зубы.
— Сын мой!
Он обнимает меня и хлопает по плечу. Следом к нам спускается мать. Она миниатюрная, едва достает отцу до плеча; с тонкими изящными чертами, волосами, ровно обрезанными на уровне подбородка, и зелеными кошачьими глазами, от которых к вискам тянутся нарисованные черные линии.
Король — полная ее противоположность. Огромный, мускулистый; карие глаза темны, как его кожа; челюсть квадратная, сильная, а в козлиную бородку вплетены бусины. Со священными мидасскими узорами на лице он выглядит как истинный воин.
— Мы уже начали волноваться, что ты нас позабыл, — улыбается мама.
— Только если ненадолго. — Я целую ее в щеку. — Но вспомнил, едва мы причалили. Увидал пирамиду и подумал: «О, здесь живет моя семья. Я помню их лица. Надеюсь, они купили браслет, чтобы отпраздновать мое возвращение».
Насмешливо гляжу на Амару, и она вновь тычет в меня локтем.
— Ты поел? — спрашивает мама. — В банкетном зале настоящий пир. Думаю, твои друзья уже там.
— Наверняка сметают все, кроме посуды, — ворчит отец.
— Если хочешь, чтоб они съедали и ее, вырезай столовые приборы из сыра.
— Элиан! — Мама шлепает меня по руке, но тут же нежно убирает волосы с моего лба. — Выглядишь уставшим.
Я целую ее ладонь.
— Я в порядке. Просто последствия сна на корабле.
На самом деле я сомневаюсь, что выглядел уставшим, пока находился на «Саад». Всего один шаг на золотую землю Мидаса, и жизнь покинула меня.
— Попробуй спать в собственной постели почаще, чем пару дней в году, — говорит отец.
— Радамес, — бранит его мама. — Не начинай.
— Я просто общаюсь с мальчиком! Там же нет ничего, кроме океана.
— И сирен, — напоминаю я.
— Ха! — Его смех похож скорее на рев. — И искать их — твоя работа, да? Если не побережешься, то мы закончим, как Адекарос.
Я хмурюсь:
— В каком смысле?
— В таком, что твоей сестре, возможно, придется занять трон.
— Тогда не о чем беспокоиться. — Я обнимаю Амару одной рукой. — Из нее королева явно выйдет получше, чем из меня.
Сестра задыхается от смеха.
— Ей шестнадцать, — упрекает отец. — Ребенок должен наслаждаться жизнью, а не взваливать на себя заботы целого королевства.
— Вот как. — Я скрещиваю руки на груди. — Наслаждаться должна она, но не я.
— Ты старший.
— Правда? — Я делаю вид, что всерьез задумался. — Но во мне еще столько юношеского пыла.
Отец открывает рот, чтобы ответить, но мама нежно касается его плеча: