— Он пойдет. Девушка очень захочет туда пойти. А он не сможет ей отказать, — усмехается Ваха.
— Ясно. Есть еще информация, которую мне нужно знать?
— Пока это все. Можешь отдыхать. Не смею тебя больше задерживать, — мне ни хрена не нравится его слишком приторный и дружелюбный голос. И я до сих пор не могу понять цель своего визита к нему домой. Раньше он вызывал меня в свой офис или в один из своих ресторанов. К чему сегодня нужен был весь этот цирк?
— Как мама? — с интересом спрашивает он, когда я допиваю свой виски и поднимаюсь с кресла.
— Хорошо, — сухо отвечаю я, стараясь держать себя в руках, и не выдать волну раздражения, которая идет по моему телу, перерастая в ярость.
— Хорошо, когда все хорошо, — отвечает Ваха, произнося свою любимую фразу, от которой меня тошнит. Покидаю его кабинет и спешу прочь из этого пафосного, до неприличия дорогого особняка, построенного на чужой крови. Мразь. Мог бы и не трогать мою мать. Не упоминать ее своим поганым ртом.
Всю дорогу гоню домой, еду на полной скорости, дрифтуя на поворотах, сжимая руль до хруста. Завтра я должен был навестить мать. Но чертова девчонка перевернула все мои планы. Злюсь почему-то именно на нее, маленькую, беззащитную, голубоглазую девочку. Хотя она здесь ни при чем. Не виновата она в том, что вся моя гребаная жизнь складывается именно так. Но с ее появлением, в моей жизни прибавилось еще больше проблем, как будто их до этого было меньше. Сука! Кричу на весь салон, и добавляю газу, словно за мной гонятся. Наверное, впервые в своей новой жизни теряю контроль, не в силах оценить ситуацию здраво. Впервые вообще не понимаю, что делать и как действовать.
Сбавляю скорость только когда въезжаю в привычно темный двор своего неблагополучного района. Вылетаю из машины, будто все это время не дышал и только сейчас вышел на воздух. Глубоко дышу, жадно глотая воздух, и не могу надышаться. Смотрю на свои окна и вижу только мелькание телевизора сквозь темные шторы. Как бы смешно это ни звучало, впервые за несколько лет меня кто-то ждет. Хотя вряд ли девочка будет рада меня видеть. Но маленькая пристегнутая ручка уже явно затекла от неудобного положения.
Поднимаюсь на свой этаж, прохожу в квартиру, слышу, как из комнаты доносится музыка. Тихо прохожу в спальню, и вижу, что малышка спит. Вода выпита, все печенья из пачки съедены. Есть она не хочет. Усмехаюсь, замечая, что кровать немного сдвинута. Наивная, вырваться пыталась. Спит беспокойно, длинные ресницы подрагивают, губы розовые приоткрыты, волосы растрепались по моей подушке. Убавляю звук телевизора, убираю пустую бутылку и упаковку от печенья убираю на тумбу. Аккуратно отстегиваю ее руку от кровати. Злата шевелится, переворачивается на спину, раскидывая руки в стороны, но не просыпается. Это все стресс, он погружает ее в глубокий сон. Организм бережет ее от негативных эмоций.
А потом она спала, а я сидел на подоконнике, курил и смотрел на нее, изучая ее тело под задранной рубашкой, стройные ножки, в меру округлые бедра, белоснежную кожу, красивые белокурые волосы. Не знаю, какой черт меня дернул через пару часов созерцания, я просто укрыл ее одеялом и лег с ней рядом. Прикрыл глаза, вдыхая ее чистый запах, от которого становилось легче дышать, и неожиданно почувствовал, как она во сне повернулась и закинула руку на мою грудь. Все, Златовласка, конец нам. Мы себе сегодня подписали приговор, осталось только ждать, когда его приведут в исполнение.
Я давно к этому готов, а вот ты нет. И лучше, наверное, тебе этого не знать.
ГЛАВА 4
Злата
В восьмом классе я влюбилась в парня из одиннадцатого класса. А он, наверное, даже не знал о моем существовании. Я наблюдала за ним издалека, и выводила в тетради его имя. И вот однажды, на новогоднем вечере, я решила первой признаться ему в любви, наивно полагая, что мое признание сблизит нас. Я передала ему бережно свернутую записку с признанием. А он лишь посмеялся надо мной и выкинул записку в урну. Все новогодние каникулы я рассматривала его фото в социальных сетях и рыдала в подушку, когда он выложил кучу фотографий с девушкой из своего класса. Мама тогда мне сказала, что это не настоящая любовь. А я кричала, что она ничего не понимает и он — моя любовь. Я давно забыла про этого мальчика и даже как-то долго смеялась вместе с Катькой, когда рассказывала ей историю своей первой детской любви.
Сегодня мне снился Никита, так звали этого мальчика. Мне снилось, что он гладит мои щеки кончиками пальцев, а мне щекотно и смешно. Когда я проснулась и открыла глаза, то поняла, что мои щеки щекочет глубокое размеренное дыхание Яра. Он спит рядом со мной, а моя рука накрывает его грудь. Я боюсь пошевелиться, отодвинуться и разбудить его. Я просто замираю, затаив дыхание, и рассматриваю его лицо: нос с маленькой горбинкой, густые длинные ресницы. Почему у большинства мужчин всегда такие красивые ресницы? Смотрю на его мужественные скулы и ловлю себя на мысли, что хочу обвести их пальцами. Зажмуриваю глаза, пытаясь отогнать от себя навязчивые, неправильные мысли об этом мужчине. Что со мной происходит?
Я сошла с ума на фоне стресса?! Меня тянет к человеку, который хотел меня убить?! Боже!
Медленно убираю руку с его груди, пытаясь бесшумно подняться с кровати. Зачем он лег спать рядом со мной? Чтобы я не сбежала? Немного отодвигаюсь, хочу подняться, но тут же падаю назад из-за того, что сильная мужская рука сгребает меня в охапку и прижимает к себе. Вскрикиваю от неожиданности, но тут же зажимаю рот рукой, поскольку Яр делает это неосознанно, во сне. Он так сильно меня сжимает, что становится нечем дышать.
Начинаю вырываться, уже не боясь его разбудить, поскольку понимаю, что рубашка на мне задралась, а полотенце, которое я повязывала на бедрах, куда-то исчезло. Но главное — я не чувствую отвращения, внутри меня вновь что-то переворачивается от его объятий и мужественного запаха. Так не должно быть! Только не с ним!
— Ты всегда, так рано встаешь? — спрашивает он, продолжая удерживать меня на месте.
— Отпусти меня немедленно! — требую я, продолжая безуспешные попытки вырваться.
— Не дергайся. Я взрослый мужчина, сейчас утро, а на тебе только рубашка и миленькие белые трусики, — усмехается он. Может я и девственница, но далеко не дура, и понимаю, к чему он клонит.
— Отпусти! — отталкиваю его со всей силы. Он резко разжимает свои объятия, и я почти падаю с кровати, но Яр хватает меня за руку, не позволяя упасть.
Он переводит взгляд на мою грудь, в то место, где рубашка расстегнулась и оголила мою грудь в бюстгальтере. Резко вырываю свою руку, быстро поднимаюсь с кровати и убегаю в ванную. Я бегу не от страха, а потому что мне понравилось, как он смотрел на мое тело. Умываюсь холодной водой, хлопаю себя по щекам, чтобы прийти в себя и не ощущать проклятый жар, который будоражит тело. Быстро снимаю с себя рубашку, надеваю свои джинсы и белую блузку, застегиваюсь на все пуговицы. Приглаживаю волосы и собираю их в хвост. «Злата, веди себя хорошо, но держи его на расстоянии, тебе нужно выбраться отсюда», — говорю я в зеркало и сама себе не верю.
Решительно выхожу из ванной и сталкиваюсь с мужчиной в коридоре. Он осматривает мою одежду, награждает меня пронзительным взглядом, и заходит в ванную, прикрывая за собой дверь.
— Можешь приготовить завтрак! — кричит он мне в след. Завтрак, значит! Хорошо, будет ему завтрак. Интересно у него острые ножи? Усмехаясь сама себе, прохожу на кухню. Но на самом деле внутри меня по-прежнему страх и ужас, но уже от волнения за Кэт и маму. Пока со мной все хорошо, не считая того, что я подвернула ногу и сошла с ума. Но они этого не знают. И я даже не могу просто послать им весточку, что я жива и здорова. Но я пытаюсь не впадать в истерику и отчаяние и не злить Монаха. Хочет завтрак, будет ему завтрак.
Открываю холодильник, достаю яйца, ветчину, помидоры и сливки, решив приготовить омлет. Ставлю чайник, нахожу в шкафчике чай с бергамотом.
Начинаю готовить, и только сейчас понимаю, насколько я голодна. Вчера, пристегнутая к кровати в ожидании Монаха, я съела только печенье. И то от злости, что не смогла оторвать чертовы наручники или сломать кровать. Сама не понимаю, как уснула и не почувствовала, что рядом со мной Яр.
Когда омлет готов и чай разлит по чашкам, на кухню заходит Яр. Он одет в простые спортивные штаны и черную майку, которая до неприличия липнет к его мокрому после душа телу. Отворачиваюсь, продолжая резать хлеб, и странно себя чувствую. Мне не по себе в его присутствии, и если вчера я его боялась, то сегодня… Я сама не пойму, что со мной сегодня.
Слышу, как он садится за стол, спиной чувствую его взгляд. И мое сердце, как по щелчку, начинает ускорять обороты.
— Ай, — отвлекаюсь на мысли и полосую палец острым ножом. От неожиданности и боли роняю нож и сжимаю ладонь, по которой начинает стекать алая кровь. У меня с детства плохая свертываемость крови. Стоит мне просто порезаться и можно вызывать скорую.
— Аптечка над раковиной, — произносит Яр. — Там есть бинт и перекись, — не оборачиваюсь, мою окровавленную руку и достаю белую коробочку. Лью над раковиной перекись, но это мало помогает, из небольшого, глубокого пореза продолжает капать кровь. Нужен йод, но его нет в аптечке. Мокрыми руками, пытаюсь перевязать палец, чтобы остановить кровотечение. И так гадко и тошно на душе становится, что на глаза вновь наворачиваются слезы.
Зажмуриваюсь, пытаюсь сдержаться и уже сделать что-нибудь со своим пальцем. Даже не замечаю, как ко мне подходит Яр. Он отодвигает меня от раковины, бесцеремонно хватает за запястье и осматривает мой палец. Хмурится, сводит брови, увидев, как маленькие капельки крови стекают на пол. Яр глубоко вдыхает, сам берет перекись, заливает мой палец. И мои проклятые слезы вырываются, наружу начиная стекать по щекам.
— Больно? — спрашивает он.
— Нет.
— Почему плачешь? — а я не могу ответить, потому что плачу не из-за пореза, а от того, что моя жизнь неожиданно повернулась на сто восемьдесят градусов. Я хочу домой, хочу, чтобы все встало на свои места. Я хочу проснуться и понять, что это был всего лишь страшный сон. А еще, я совершенно не понимаю реакцию своего тела на этого мужчину. Он держит мое запястье, пытаясь перебинтовать мне палец, а моя кожа начинает гореть в месте его прикосновения. Отворачиваюсь от него, качаю головой, не желая отвечать на его вопрос. Не больно мне. Совсем не больно. Со мной что-то другое. Еще бы понять, что.
— Понятно, — отвечает он и отпускает мою руку, берет нож, которым я порезала палец и отрезает бинт.
— Прекрати плакать. Думаешь, я сам в восторге от этой ситуации?
— Тогда отпусти меня. Пожалуйста… — всхлипывая, прошу его. Ведь он адекватный мужчина. Должен же он меня понять? Но он не понимает. Или я его не понимаю…
— Не могу, малышка. Не плачь, — а у меня от его «не плачь», текут градом слезы. Хочется кричать, обвиняя его. Но какой в этом смысл? Все происходит неожиданно. Яр прекращает бинтовать мой палец, и резко притягивает меня к себе, обхватывая мокрое лицо. Стирает слезы большими пальцами, смотрит на меня пронзительным взглядом. Его пальцы подбираются к моим губам, лаская их, немного сдавливая, а по моему телу табуном пробегаются мурашки.
Сердце начинает неровно биться, словно хочет выбраться наружу, от того, что он медленно тянется к моим губам и снова целует. Но не так, как вчера напористо и жадно, а медленно, невесомо, будто ждет моей реакции, аккуратно исследует языком мои губы, ожидая, когда я открою их сама и разрешу ему продолжить. Сердце бьется все быстрее и быстрее, и я уже сама пугаюсь своей реакции, потому что губы живут своей жизнью, открываясь, впуская его нежный язык, позволяя ласкать, целовать. Сама всасываю его нижнюю губу, пробую его терпкий вкус с примесью мятной зубной пасты. Его руки на моем лице хаотично гладят щеки, скулы, сорвав резинку, медленно зарываются в мои волосы. Сама вскидываю руки, исследуя его лицо, очерчивая мужественные скулы с легкой щетиной. Незакрепленный бинт слетает с моего пальца, и я пачкаю его своей кровью. Неосознанно, ведомая непонятным желанием, подаюсь к нему, прижимаясь к сильной груди. Задыхаюсь от того, что Яр углубляет поцелуй, сплетая наши языки. Еще несколько мгновений прекрасного сумасшествия и он отстраняется от меня, но лишь для того, чтобы целовать мои щеки, скулы, обжигая кожу горячими губами. А потом он отрывает мою ладонь от своего лица и ведет губами по окровавленной ладони, целует порезанный палец, слегка всасывая его, причиняя легкую, но такую сладкую боль. Он ласкает меня, а я смотрю на него, и мне кажется все это так естественно, прекрасно, и очень красиво, несмотря на то, что его щеки и губы перепачканы моей кровью. А у меня из-под ног уходит земля, и подкашиваются ноги. Боже, что мы делаем?! Зачем все это? К чему?
Яр не останавливается, отпускает мою руку, обхватывает талию, притягивая меня к себе теснее. Он опять накрывает мои губы, передавая мне металлический привкус крови, которую я, потеряв весь стыд и разум, слизываю с его губ, полностью отдаваясь этому поцелую. Цепляюсь пальцами за его майку, сильно сжимаю ткань в попытке унять дрожь и жар, разливающийся по всему телу. Я понимаю, что все неправильно и нам нужно остановиться, но я не могу. Мне хочется остановить эту планету и жить в этом мгновении вечно. Он сам от меня отстраняется, немного отодвигая от себя. А я глубоко дышу, заставляю свои пальцы раскрыться и отпустить его. Что я творю? Зачем позволяю ему делать это со мной? И в этот момент становится так неловко, что я не знаю, куда себя деть. А он смотрит на меня так откровенно, с блеском в темно-зеленых глазах. Но вот он закрывает глаза и наша непонятная связь теряется, возвращая нас в реальность. Я отворачиваю голову, облокачиваюсь на раковину, совершенно забывая о порезанном пальце.
Яр берет мою руку и начинает забинтовывать мой палец настолько умело, словно делал это тысячу раз.
— У тебя кровь на лице, — тихо произношу я, заполняя душащее молчание. А он стер кровь с щек, посмотрел на свои пальцы и стиснул руку в кулак.
Отошел от меня и вновь сел за стол, принимаясь за омлет, будто и ничего не было.
— Садись, ешь, — говорит он, смотря куда угодно, только не на меня. Заставляю себя сдвинуться с места, сесть напротив Яра и съесть омлет, запивая его горячим чаем и разбирая бардак в своей голове.
— Что между нами происходит? — спрашиваю я, когда мы заканчиваем завтрак.
— Если бы я знал, Златовласка. Если б знал, — как-то обреченно произносит он, награждая меня ледяным взглядом, от которого становится холодно. Он встает из-за стола, и быстро покидает кухню. А я так и остаюсь сидеть, смотря в одну точку с кучей мыслей в голове. Он назвал меня Златовлаской…
Весь оставшийся день я просидела на кухне, а Яр в комнате. Я боялась с ним столкнуться и посмотреть в глаза. Боялась собственных мыслей и реакции на человека, который хотел меня убить. Я пыталась читать книгу, которую нашла в столе, но строчки плыли перед глазами. Нет, я читала не прекращая, но не понимала ни слова из прочитанного. В какой-то момент я просто заставила себя выкинуть из головы все лишнее и думать только о том, как вырваться из этого заточения. К вечеру, смотря в окно на спокойно гуляющих людей, живущих своей жизнью, я совсем впала в отчаяние и решила использовать любой попавшийся шанс сбежать.
И этот шанс настал быстрее, чем я думала. Когда я вышла из ванной, в дверь позвонили, я застыла в коридоре, провожая взглядом Яра, который направился открывать дверь. На нем та же самая майка и штаны, где он никак не мог спрятать оружие. Он откроет дверь, и у меня будет шанс выскочить в подъезд или заорать во все горло. Тогда я еще не понимала, насколько мои планы были глупы, я просто не могла больше находиться в плену. Мне нужно на свободу, на свежий воздух, вдохнуть полной грудью и понять, что это все не по-настоящему.
Вжимаюсь в стенку в надежде, что Монах не видел меня в темном коридоре. Крадусь к двери, когда он ее открывает. На пороге какой-то непонятный мужчина, который говорит, словно у него задержка речи — медленно, тягуче. Он протягивает Яру какой-то пакет, предлагая что-то купить. Но мне все равно, кто он. Мне нужно выскочить в подъезд и привлечь к себе внимание. Яр лениво выслушивает мужчину, будто он его знает, а я глубоко вдыхаю и дергаюсь вперед. Почти выскакиваю в подъезд, налетая на мужика, который резко отшатывается назад, не понимая, что происходит. Но судя по виду и запаху, исходящему от мужика, он вообще мало чего понимает.