Стрелки
Хатанская карета
(Сказка на рассвете)
Были души чистые, как хрусталь,
тоньше кружев, угольев горячей.
Их обидеть жаль, покоробить жаль,
а ушли они в перестук мечей...
Н.Матвеева
Мы неизвестны, но нас узнают,
нас почитают умершими,
но мы живы...
В великом терпении...
под ударами,
в темницах...
в бесчестии...
в изгнании...
Нас почитают обманщиками,
но мы верны!
2 посл. ап. Павла коринфянам
...И с дальней звезды Стрелок
выстрелил в меня.
К. Ковальджи
Под крылом самолета Хатан похож на толстую ящерицу с растопыренными лапами. Спина у ящерицы разноцветная, в зубах она сжимает блестящую нить железной дороги, а хвостом упирается в кудрявые зеленые леса, тянущиеся с перерывами до самой Рубии. В Двуречье сохранилось много лесов.
— Уважаемые пассажиры, наш самолет прибывает в столицу Республики Двуречья город Хатан. Температура воздуха в городе — сорок пять градусов по Линну. Внимание, туристическая группа из Варенги, у выхода в город вас ожидает экскурсионный автобус...
Конец путешествию. И начало. Мой сосед заворочался в кресле. Он успел мне порядком надоесть за два часа полета. Едва узнал, что мы будем в одной группе, — засыпал вопросами, как экскурсовода. А мне было совсем не до того...
Толчок — и самолет, дребезжа, как старый автобус, катится по бетонной полосе. Все. Мы в Хатане. Теперь — ждать, пока подадут трап, пока начнут выпускать пассажиров, пока сосед выпутается из кинокамеры и складного кресла... Вот же чье-то горе! Надо будет спрятаться от него в автобусе. Мы идем по взлетному полю к автобусу. Туристов различить легко: залихватские разрисованные сумки, фото- и кинокамеры через плечо, кепочки на затылках... Я на туристку не похожа. Никаких аппаратов я с собой не взяла, и единственная сумка, сиротливо висящая на плече, почти пуста. Я приехала не в гости, а домой, а когда едут домой — лишнего не берут.
Нас встречает экскурсовод — чернявая, средних лет, со вздернутым носом и высокими скулами. В чуть раскосых глазах — дежурная радость и неприкрытая усталость. «Степнячка», — сказала бы Антония... Стоп! Еще рано! Еще громоздятся вокруг сверкающие строения аэропорта, еще не тронулся с места красно-белый автобус, еще... Великий Предок! Этот человек сидит сзади и возится со своей кинокамерой. Самое лучшее — немедля заснуть. Я откидываюсь на спинку кресла, плотно закрываю глаза, и глухо, как сквозь вату, доносится до меня голос экскурсовода:
— Нет, в Хатане мы будем только один день... Поедем в Ландейл... Ну что вы, там же много интересного. Храм Светлой матери, например... А потом в Кариан... К морю? Ну, знаете, как выйдет. Все зависит от вас. Да, в Новый Эрнар тоже заедем... А теперь, обратите внимание: мы выезжаем на площадь Обороны, бывшую Храмовую. Площадь названа в честь героев Хатанской Обороны времен Последней войны. Вот наша гостиница. Из автобуса прошу не выходить...
Не бойтесь, чернявая дама с глазами степнячки. Я не выйду. В десяти минутах отсюда — улица Медников. Или ее сейчас тоже переименовали? Сколько поколений сменилось за эти пятьсот лет — двенадцать, тринадцать? Всё равно.
Все поединки в Хатане проходили на улице Медников — там глухие высокие стены и редко заходят стражи...
— Всё устроено! — радостно кричит экскурсовод, прерывая мои мысли. — Заходите, размещайтесь, сбор через час у входа, пешеходная экскурсия по Старому Городу.
Едва заглянув в номер, где три туристки уже распаковывали чемоданы, я вышла на площадь. Я не собиралась дожидаться экскурсии. Помощь мне не нужна. Вот она, улица Медников... Хорошо, что Старый Город почти весь сохранили в неприкосновенности. Булыжная мостовая, полукруглые двери домов с тяжелыми резными засовами, каменные кружева арок... Из-под одной выбежали дети и промчались мимо, дробно колотя пятками по булыжнику. Им и невдомек, что я иду на поединок.
Поединок, который кончился пятьсот лет назад. Здесь это было? Или здесь? Хорошее место, глухое. Вот здесь, пожалуй, стоял Гэльд. В двух шагах от него — противник. Где прятались прислужники?
Леший их ведает. Но когда тот упал, они выскочили и бросились на Гэльда. И он побежал...
И я бегу. Той же дорогой — к площади Семи Свечей. Сумка хлопает по боку. Подошвы скользят по булыжнику. Тогда еще было темно... Но Гэльд не споткнулся, и по его следам я из-под низкой арки выбегаю на площадь. Солнце, отражаясь в блестящем циферблате часов на башне Храма, бьет мне в глаза. Тяжело дыша, я останавливаюсь. Где же ты, Хатанская карета? Неужели я настолько опоздала? Всего на пятьсот лет...
Хатанская карета
Гэльд Эрнарский не верил в эту легенду. Будто каждую полночь через площадь Семи Свечей пролетает карета, запряженная вороной шестеркой, и, прогремев по булыжнику, исчезает в проулке, чтобы вернуться на следующую ночь. Семь улиц сходились на площади с разных концов, точно лучи звезды, семь арок уводили под своды окружавших ее стрельчатых башен. У лика Матери в нише одной из башен денно и нощно горели семь свечей, давшие площади название.
Башни вокруг площади были возведены так давно, что не умели светиться, и лишь огонь Матери сиял ночью в темноте да смотрели с неба колючие звезды.
Не было смельчаков прийти на площадь к полуночи, но жители башен слышали порой далекий гром и отчетливый перестук копыт, и долго металось среди стен потревоженное эхо.
Гэльд не верил в эту легенду, но все равно побежал сюда. Ему было все равно, куда бежать — надежды на спасение не оставалось. Топот погони замер на миг, барон остановился, переводя дыхание, и побежал снова. Сердце гулко колотилось, больно стучал по боку меч. Задыхаясь, Гэльд сорвал плащ, отшвырнул его и бросился в сторону, под арку, а потом выбежал на площадь. Зашуршали на главной башне часы, готовясь бить, и он увидел, как тень — еще более черная, чем ночная темнота, — загремела навстречу. Еще ничего не сознавая, барон метнулся наперерез, чуть ли не под копыта коней, повис у переднего на упряжи. Не слушая разъяренного вопля кучера, метнулся к карете и вскочил на подножку прежде, чем карета рванулась с места. Гэльд не верил в эту легенду. Он просто решил, что ему повезло. Карета летела сквозь площадь, и мужчина едва удерживался на подножке, уцепившись за край окна. Потом, когда карета замедлила ход на повороте, распахнул дверцу и без сил свалился на сиденье, в темноту.
В глубине кареты негромко вскрикнула женщина.
— О Предок! — сказал барон, с трудом переводя дыхание. — Простите, я не хотел напугать вас. За мной гнались.
Он ждал, что незнакомка ответит, но женщина промолчала. И Гэльд замолк, подбирая слова для более пространного объяснения. Карета ровно покачивалась на замощенной дороге, и он незаметно для себя задремал, и во сне напряженно сжимая рукоять меча, готовый вскинуться при любой тревоге.
Когда барон очнулся, было уже утро. Карета все так же мягко катилась вперед по незнакомому проселку, сквозь раздвинутые занавески врывался в нее пахнущий мокрыми листьями воздух. Гэльд резко сел, не выпуская рукояти меча, и встретился взглядом со своей неведомой спутницей. Она ласково улыбнулась:
— Светлого дня.
Ночью Гэльд различил только смутный профиль и блеск глаз, а теперь, наконец, сумел разглядеть незнакомку по-настоящему. Тонкое бледное лицо, темные глаза, вздрагивающие от затаенного смеха губы. Она казалась почти ребенком. Строгое платье тяжелого темно-синего сукна, так не подходившее ей, украшал только серебряный с чернью пояс. Светлые волосы были убраны под сетку. Простая и даже грубая одежда, и все же Гэльд сразу почувствовал, что девушка не низкого рода. Кроме них в карете никого не было. Заметив, что барон все еще сжимает меч, незнакомка сказала тихо:
— Не бойтесь. Погони нет.
Гэльд выпустил рукоять и усмехнулся. Обидно, конечно, что девушка сомневается в его храбрости, но это лучше, чем валяться с пронзенным горлом, сохраняя славу безукоризненного храбреца. Тем более что это не был честный поединок. Когда Хладир упал, обагряя кровью мостовую, свора родичей и прислужников выскочила из засады и набросилась на Гэльда. Ему удалось вырваться чудом. А потом очень кстати подвернулась эта карета... Пусть думают, что хотят. Острие меча поможет ему укоротить не в меру длинные языки.
Барон посмотрел на девушку, вспомнил, что еще не поблагодарил ее, и чуть заметно покраснел.
— Прошу вас простить меня за это невольное вторжение... — начал он. Гэльд говорил, а девушка слушала, казалось, равнодушно, и он чувствовал, что изысканная речь пропадает даром. Барон начинал злиться.
— Вероятно, изъявления благодарности от безродного бродяги, коим я кажусь, немного стоят для вас, — он украдкой взглянул в спокойное лицо, выискивая в нем хоть тень любопытства. — Что ж. Разрешите назваться. Гэльд Эрнарский.
Казалось, на незнакомку не произвело впечатления его имя. А странно. Молодой владелец Эрнара успел показать себя не в одном бою. И не в одной драке. И в постельном поединке.
— Звучное имя, — отозвалась вдруг тихим, чуть раздраженным голосом незнакомка, — к сожалению, я не могу похвастать таким же.
Девушка стукнула ладонью в стенку кареты, веля кучеру остановиться, сунула Гэльду в руки кошелек:
— Это поможет вам добраться до Эрнара. Прощайте, — добавила она чуть слышно.
Гэльд медлил. Неужели это все?
— Скажите, ради Предка, — проговорил он, — увижу ли я вас еще раз?
Она покачала головой.
Барон стоял на обочине, глядя вслед, пока не осело поднятое каретой облако пыли. Потом с искренним недоумением взглянул на зажатый в кулаке кошелек, криво усмехнулся, сунул его за пояс и зашагал по дороге.
***
Знакомый пронзительный голос прервал мой сон наяву. Наша экскурсия! Они дружно любовались на Храм Светлой Матери, а экскурсовод во всю силу легких разъясняла туристам красоту древней архитектуры.
Встречаться мне с ними хотелось — как Гэльду с родичами убитого им барона. Я нырнула в арку, из которой только что выбежала, и — налетела на своего соседа. С добрым утром! К счастью, он не был вооружен ничем, кроме кинокамеры.
— Наконец-то и вы! — воскликнул он. — Как же вы отстали? Пропустили такую прелесть!
Его круглое лицо так и лучилось добродушной улыбкой, светлые волосы были взлохмачены, и вообще парень выглядел симпатично, но мне его вездесущность начинала надоедать, и, поскольку путь к отступлению был отрезан, я невежливо повернулась на каблуках и подошла к своей группе.
— Ну, вот вам краткая история Хатанского Храма Светлой Матери, — провозгласила экскурсовод. — А сейчас мы пройдем...
— Простите, — прервала я ее, — вам известна легенда о Хатанской карете?
Экскурсовод с недоумением сощурилась на меня:
— В принципе, известна... Но стоит ли ее сейчас рассказывать? Впрочем... — она развернулась к группе: — Существовало предание, что каждую полночь по этой площади проезжает карета. В этой карете — посланница Светлой Матери, которая помотает всем, кого встретит, — женщина с досадой вздохнула, — вот, вкратце, и все. Пошли, товарищи!
Вот и все. Коротко и ясно. Конечно, разве можно доверять древним преданиям? Но ведь мой давний предок тогда, пятьсот лет назад, тоже не верил. И все же на дороге легенды сошлись два пути, чтобы больше уже не расходиться.
В утреннем автобусе дремали все, даже экскурсовод. Мелькала за окнами ухоженная, в подстриженных деревьях дорога на Ландейл. Семь часов конно. А в автобусе? Смешно.
Если б я могла написать все это, я начала бы, как в сказке: было их семеро братьев и сестра. Мать у них давно умерла, а отец погиб в битве. И жили они в своем замке Эрнар — Серебряная башня...
Или начать с другого? С того, как появились Стрелки?
Или с того, как в Торкилсен прискакал израненный гонец, и юная Хель прилюдно надела на руку браслет убитого отца?
Самое трудное — начать.
Так, значит, — вначале были Стрелки?..
И была битва. Отец шел на сына и брат на брата. И так много было злобы и ненависти, что они черной тучей клубились над ратным полем...
Лилась кровь, и хрустели людские кости под копытами коней, и боевые кличи смешивались с воплями о пощаде. Некому было поднять голову — ни живым, ни мертвым. И никто не увидел, как из черной тучи возник огромный всадник. Крыльями бился за его спиной плащ. В руке он сжимал арбалет. Конь его несся вперед, не касаясь земли. А лица у всадника — не было.
— Что? — я не сразу поняла, что ему надо.
— Вы не знаете, долго еще до Ландейла? — поинтересовался мой сосед — тот самый, еще с самолета.
Я перевела дыхание и сосчитала в уме до десяти. Потом вежливо ответила:
— Представьте себе, не знаю.
— Какая жалость! — но лицо парня выражало совсем другое, и он старался незаметно запихнуть под сиденье путеводитель, в котором все было расписано по минутам... Лицемер!
— Послушайте, — спросила я ласково, — как вас зовут?
Он просиял:
— Ивар Кундри, а вас?
— Так вот, Ивар Кундри, — продолжила я еще ласковее, не замечая его протянутой руки, — я вас очень прошу оставить меня в покое!
И отвернулась, чтобы не любоваться разобиженной физиономией.
С шорохом стелилась дорога под колеса автобуса, летели мимо редкие тополя, луга, разномастные, будто игрушечные, домики. Потом дорога круто свернула в лес, еловые лапы зацарапали по стеклам, и ворвался через окно горячий запах нагретой земли и хвои. Зеленые тени заскользили по салону, смягчая солнечный свет.
Автобус затормозил. Шофер вышел из кабины, хлопнув дверью, спрыгнул ни землю.
— Что случилось? — спросила экскурсовод, наклоняясь с переднего сиденья.
— А ничего! — откликнулся шофер. — Чего по жаре ездить, людей мучить? Погуляйте.
— Как же так? — экскурсовод растерянно оглянулась. — У нас график!
— Врежусь в первый столб, будет вам график... Голова у меня от жары кружится, ясно?
И, не обращая больше на нее внимания, лег на траву, закинул руки за голову и умиротворенно прикрыл глаза.
В общем-то, он был прав, этот грубоватый шофер. В Ландейл мы приедем в самую жару, не до экскурсий, в автобусе духота, и лес... Он обступал нас со всех сторон, огромные ели верхушками подпирали небо, и автобус казался заводной игрушкой рядом с их обомшелыми неохватными стволами.
Трава похрустывала под ногами. Под елями неровными кругами лежала плотная прошлогодняя хвоя. Валялись шишки. Я подняла одну — растрепанная. Белка потрудилась.
Какие громадные ели... Сколько им может быть лет? Может, они были уже большими деревьями, может, только выбивались из-под земли, когда по этой дороге шли в Хатан светловолосые брат и сестра , бродячие лицедеи. Или не по этой? Или здесь тогда не было ни леса, ни дороги? Прошло ведь пятьсот лет, а земля тоже меняется, хоть и не так быстро, как люди. А память ничего не рассказывает мне, молчит она, моя странная память...
Я вертела в пальцах шишку. Спутники мои разбрелись по лесу, весело перекрикивались, но эти голоса, гул качающихся елей доносились до меня все глуше и глуше. Когда же это началось? Еще год назад я работала в Институте у Маэры и считала биотронику своим единственным призванием. Маэра, кстати, тоже так считал, а его слово в институте значило много. Шла серия опытов, шла на редкость неудачно, провал за провалом, Маэра нервничал, доставалось и младшим сотрудницам, и мне самой, и вот после очередной неудачи я, расстроившись вконец, ушла домой спать.
И едва успела свалиться на кровать в комнате гостиницы, которую привыкла называть домом, как пришел сон. Мне снилась долина в осеннем лесу, поросшая редким чахлым кустарником, желтела листва, мокрая после дождя глина расползалась под сапогами. Да, на мне были высокие, выше колен сапоги, кожаная куртка с широкими рукавами, и поверх нее кольчуга, железные колечки тускло поблескивали, и у широкого пояса в причудливо сплетенных ножнах висел меч, я знала, что он называется кордом. Я шла по этой поляне, подминая сапогами низкие кустики и вялую траву, а рядом шел человек, одетый так же, как я, только меч у него был огромный, двуручный, и сам он был на голову выше меня. Он что-то говорил, склоняясь ко мне, убеждал в чем-то, темные глубоко сидящие глаза хмурились; но слов я не слышала. Я не слышала своего голоса, когда отвечала ему и почему-то смеялась. Зато я видела все очень четко: от капли дождя, застрявшей в темных жестких волосах моего спутника, до полустершейся резьбы на оголовье его меча, до мокрой ветки, качавшейся в пяти шагах от нас.