— Прекрасно понимаю. Но вообще жаль… Я-то думала, мы выйдем на улицу, посмотрим город…
— Магический переход — самый безопасный способ доставить вас в нужную точку.
— Кайлеан Георгиевич… У меня нет оснований жаловаться, вы создали превосходные условия… но из-за ваших мер предосторожностей у меня может появиться ощущение, будто я из маленькой клетки перебралась в другую, побольше. Помнится, вы сказали, что хотите, чтобы я полюбила Эрминар… Вы собирались показывать мне альбом с фотографиями?
— Всему своё время.
— По-прежнему считаете, что меня ищут злодеи?
На это Кайлеан ничего не ответил, только упрямо сжал губы.
Тогда я заговорила, слыша себя со стороны, как обычно со мной бывало в минуты волнения:
— Не знаю, как принято в вашем мире, но в моём вы видели, наверное, как разные люди — неважно, маги они или нет, — гуляют по городу и держатся за руки не потому, что надо куда-то перенестись, а просто так… потому что это приятно… — Кайлеан опустил взгляд и посмотрел на наши сомкнутые руки. Кровь зашумела в моей голове и прилила к щекам, но я продолжала: — Вам не хочется прогуляться не как магу, и не как простолюдину, и не, упаси бог, как принцу? А просто как свободному человеку… свободному от условностей любого измерения?
Сжатые губы дрогнули, и он наконец произнёс:
— Ладно. Закончим дела у портного — пообедаем в городе.
— Ура! Большое, большое спасибо!
Не успела я закончить благодарить Кайлеана, как мою руку сжали крепче и мир вокруг размылся до цветных полос. Буквально через несколько секунд картинка восстановилась, и я увидела — мы перенеслись в замок Карагиллейнов.
5
Вопреки ожиданиям зал, в центре которого мы оказались, не мог похвастаться ни огромными размерами, ни торжественной красотой. Ни капли позолоты, ни грамма лепнины, ни мрамора на полу, ни фресок на потолке. Не было и второго яруса, столь распространённого в известных книгохранилищах моего мира, высота помещения была сопоставима с высотой просторной жилой комнаты.
Но я сразу решила, что это один из самых симпатичных библиотечных залов, виденных мной.
Деревянными панелями янтарного оттенка были отделаны как стены, так и кессонный потолок, отчего казалось, что мы уменьшились во много раз и находимся внутри шкатулки. Этому уютному ощущению способствовало отсутствие оконных проёмов, свет давали зачарованные несгораемые свечи в стеклянных фонарях, окованных медью, что свидетельствовало о том, что библиотека сугубо магическая. Естественное освещение по-разному воздействует на волшебные книги, случается и негативным образом. Впрочем, для книг, нуждающихся в солнечных лучах, где-то должна была находиться комната с окнами на юг.
Судя по двум рядам столов с регулируемыми наклонными столешницами, мы попали в читальный зал, который сейчас был пуст. Столы располагались на некотором отдалении друг от друга и отделялись высокими перегородками.
Я вдохнула, ощутила знакомый запах старых книг и затрепетала от блаженства.
— М-м-м… Как мне нравится… Кайлеан Георгиевич, вот где я хочу жить!
— Я не могу подарить вам эту библиотеку. Это неотчуждаемая собственность Короны.
Не расслышав шутливых ноток, я в изумлении взглянула на него… Кайлеан был абсолютно серьёзен.
Пока я решала, разыгрывает он меня или нет, двери в конце зала распахнулись и к нам торопливо вошёл — почти вбежал — маленький хрупкий белобородый человечек, одетый в зелёное с ног до головы. Очевидно, он гордился примесью эльфийской крови, которая, безусловно, в нём была.
— Ваше Высочество! — пронзительным фальцетом выкрикнул человечек. — Какая честь! — Он скакнул козликом, изобразив что-то вроде поклона с притопом. — Какая неожиданность… сразу после возвращения — и к нам!
Продолжая лучиться от счастья лицезреть младшего принца, белобородый бросил на меня быстрый испытующий взгляд. Глаза у него были яркие — как два больших хризолита, с кошачьим разрезом и немного инородно смотрелись на узком коричневом лице.
Кайлеан произнёс:
— Мастер Аттиус, представляю мою гостью — леди Данимиру.
— Хм… — сказал мастер Аттиус, разглядывая меня уже в открытую. — Действительно… Прелестный цветок. И первый, что вы изволили привести под своды нашего скромного хранилища.
— Леди Данимира, это мастер Ариэль Аттиус, Главный хранитель Карагиллейновской библиотеки на протяжении многих лет.
Я подумала и не стала изображать книксен или протягивать руку для поцелуя, а просто сказала:
— Рада знакомству, мастер Аттиус.
Он всё-таки взял мою руку — неожиданно уверенно — и поцеловал её, щекоча растительностью. Будучи старым как Мафусаил, росточком мне по плечо, хранитель, тем не менее, каким-то образом сумел продемонстрировать определённое количество мужских флюидов, и я это оценила. Мне нравились люди, сражающиеся с обстоятельствами до конца.
— Леди Данимира изъявила желание осмотреть библиотеку, — сообщил Кайлеан.
— Журналы мод мы отправляем в Эрминарскую публичную библиотеку, — сообщил в ответ Ариэль Аттиус, и его голос стал ещё пронзительней. Он продолжал лучиться, но взгляд, обращённый на меня, стал более прохладным. — Опусы о страсти, пронзившей магичку и простолюдина, тоже. Впрочем, недавно пришёл свежий «Вестник фемины», вроде бы наши дамы не торопятся передавать его в «Публичку». Могу спросить.
— Ой, нет, — поспешно сказала я. — Этого не нужно совсем. Мне просто хочется осмотреть всю библиотеку, но больше всего интересует Спецхран.
Температура его взгляда упала ещё ниже.
— Старые скучные пыльные книги… в обществе старого скучного пыльного эльфа… Зачем вам это, прелестное дитя?
— Не вижу вокруг ничего скучного, — сказала я, любезно улыбаясь. — И готова биться об заклад, ни на одной вашей книге нет и пылинки. Так же, как и на вас… — Мне показалось, что выражение его лица слегка смягчилось, но мастер Аттиус молча разглядывал меня своими удивительными глазами, я продолжала: — У меня мама — хранитель. Я выросла среди магических книг и умею с ними обращаться. Правда, наша библиотека совсем маленькая, но есть очень интересные экземпляры. Ну, вы же знаете, каковы они, эти интересные экземпляры, — им палец между страницами не клади. Так что я с детства чту заповедь: «не трожь книгу в спецхране чужом, вылетит — не поймаешь». Потом я немножко училась библиотечному делу… недолго, но основы знаю хорошо. Обещаю, ни к чему не прикоснусь без вашего разрешения… Особенно к той новой инкунабуле, которой вы занимались до нашего прихода.
— Так-так… продолжайте, — сказал хранитель. — Может, и название назовёте?
Я развела руками.
— Нет, конечно. Хотелось бы поразить чудесами дедукции, но у меня только простое предположение. Вы подошли и запахло мятой… но не только. Ещё — отчётливо — жасмином. И, может быть, базиликом. Или какой-то местной травой, тут точно не скажу. Наверное, пучок у вас в кармане — машинально положили, когда пошли встречать нас. Рукописи вообще ароматов не любят, у них сущность тонкая, даже, можно сказать, нервная… мама когда с рукописью собиралась работать, никогда не душилась и руки только детским мылом мыла… Типографские книги в целом к растительным запахам равнодушны, но среди инкунабул встречаются те, что положительно реагируют на какой-то один определённый запах… а у вас варианты. Значит, недавнее поступление, о котором вы сами не много знаете. Кто ж в здравом уме будет соваться к такой книге?
Мастер Аттиус вытащил из кармана помятый букетик, перетянутый нитью, задумчиво повертел его. Веточка повядшего жасмина, несколько стебельков какой-то зелени…
— Так говорите, ваша мать — хранитель? Что за библиотека? Откуда вы?
Я замешкалась, не зная, как следует объяснять своё происхождение, но тут Кайлеан, качнувшись вперёд, сказал:
— Это не имеет никакого значения.
Мастер Аттиус перевёл хризолитовый взгляд на него.
— Но чем можно объяснить…
Кайлеан движением руки остановил его.
— Не имеет… значения, — с расстановкой повторил он.
— Надеюсь, вы помните, что все учреждения, входящие в Карагиллейновский фонд поддержки фундаментальной магии, подчиняются только попечительскому совету, председателем которого является Его Величество король Георгиан Третий?
— Отец в курсе и всецело одобряет.
Подумав, Ариэль Аттиус с лёгким поклоном сказал:
— У меня нет оснований не верить вашим словам, мой принц. Уповаю, вы отдаёте отчёт в своих действиях.
— Более чем.
Они прекратили перекидываться туманными церемонными фразами, я вздохнула. Ситуация в целом напоминала айсберг, у которого видна лишь малая часть, а остальное скрывают тёмные воды, но ничего не оставалось делать, как положиться на добрую волю Кайлеана Георгиевича. «Расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие» — сей иронический совет приходил на ум всё чаще.
Впрочем, даже если бы мне захотелось и дальше пестовать свою подозрительность, вряд ли бы это удалось, — библиотека, построенная по принципу лабиринта, была великолепна. Я почувствовала себя в родной среде и с удовольствием погрузилась в изучение её сокровищ, иногда не в силах сдержать эмоциональных восклицаний.
Мастер Аттиус оттаял, я видела — он рад живой реакции на своих подопечных… что не мешало ему каждые пять минут устраивать мини-экзамен. Не на все загадки мне удалось ответить, но если я чего-то не знала, то смиренно признавалась в своём невежестве… а далее отнюдь не смиренно обрушивала на хранителя лавину вопросов. Наверное, я была неприлично болтлива, но счастье многим развязывает язык.
В одной из комнат мастер Аттиус подвёл меня к стеллажу, у которого пустовали целых три полки. На средней стоял один-единственный фолиант — толстый, растрёпанный, переплетенный в пёструю змеиную кожу и содержавший сведения о свойствах змеиной плоти и её производных. «Трактат о гадах, прекрасных и ужасных» обладал столь скверным характером, что пребывал в гордом одиночестве, хотя его содержание не было таким уж уникальным — хранитель сказал, что это скорее справочник по герпетологии, на большую половину состоящий из бредовых фантазий средневекового автора. Но с недавних пор стоило поставить по соседству с ним другую книгу, как её листы начинали покрываться безобразными ржавыми пятнами, в середине которых имелась пара проколов.
Хранитель с дребезжащим смешком сообщил, что уже нашёл решение этой проблемы, но хотел бы выслушать мнение коллеги.
Очевидно, в определении «коллега» содержалась изрядная доля юмора, но я всё равно просияла и, защитив перчаточным заклинанием руку, осторожно потянулась к «Трактату».
Раздалось шипение, руку я отдёрнула, но чисто инстинктивно — уж больно похоже получилось.
— Кто это у нас здесь? Большая страшная змея?
Фолиант зашипел ещё усерднее.
При моей повторной попытке дотронуться, «Трактат о гадах» даже дрогнул в тщетной попытке изобразить бросок пресмыкающегося.
— Ого! — сказала я и взглянула на Кайлеана. — Смотрите, Ваше Высочество, — перемещение в пространстве! — Мне хотелось поделиться интересным наблюдением. — Не слишком заметно, но всё же имеет место быть. Редкая штука.
Кайлеан на книгу смотреть не стал, а вместо этого задумчиво изучал мою взволнованную физиономию. Должно быть, размышлял, что у человека должно быть в голове, чтоб воодушевляться при виде подпрыгиваний бумажного кирпича.
Ариэль Аттиус хихикнул, я смутилась и поправилась:
— Для меня редкая, один раз в жизни видела.
Я всё же возложила на переплёт ладони (левую на заднюю крышку, правую — на переднюю, на библиотечном жаргоне это называлось «взять в бутерброд») и прислушалась. Фолиант в этот момент яростно вздрагивал, искусно имитируя звуки погремков на хвосте, — пугал. Вся эта суета, конечно, очень мешала, но диагноз, тем не менее, был ясен.
Чтобы бедная книга не услышала, я отозвала мастера Аттиуса в сторону и заговорила приглушённым голосом:
— Думаю, содержание «Трактата» просочилось в его сознание. Обычно личность книги имеет защитный барьер и взаимодействует с содержанием лишь отчасти… но тут, похоже, все фильтры разрушены. Не знаю по каким причинам. Предполагаю, к нему плохо относились до помещения в библиотеку. Скорей всего, не читали и даже не открывали. Для любой книги это сильная психотравма, а для представителей справочной литературы и подавно.
— Есть какие-то мысли на этот счёт?
— Пока нет. Подумать надо. В маминой библиотеке только один раз было что-то похожее. У нас есть двухтомник шекспировских пьес, не слишком старый — выпущен в начале девятнадцатого века, но зато проиллюстрированный чудесными гравюрами «Бойделловской» серии. В первом томе собраны комедии, во втором — трагедии. В магический отдел они попали только потому, что некий шутник наложил на комедийный том волшбу, позволяющую персонажам с гравюр поворачивать голову и шаловливо подмигивать, если читатель задерживался на странице достаточное время. Второй том был взят просто «за компанию», чтобы не нарушать целостность идеи издания.
— Милая шутка. Но без особого практического смысла, — небрежно заметил хранитель. — Такие книги обычно становятся домашними любимцами какого-нибудь провинциального библиофила.
— Но это же настоящий «Бойделл» — очень красивое издание, сработано со всем тщанием, состояние хорошее… — Ариэль Аттиус снова усмехнулся, и я пробормотала: — Мамина библиотека маленькая, мы всем рады… И вот однажды во время планового пролистывания… не знаю, как у вас, а у нас раз в квартал проводится профилактика книжной депрессии — все книги открывают, пролистывают, если есть признаки грусти-печали можно отрывок вслух прочесть или страничку погладить… это несложно сделать, потому что…
— …библиотека маленькая.
— Да. В общем, во время профилактики мама открыла трагедийный второй том на странице с гравюрой, и Отелло, душащий Дездемону, вдруг повернул голову и подмигнул ей, улыбаясь. А потом снова принялся жену душить. Мама рассказывала, что улыбка эта была такого сорта, что у неё мороз по коже прошёл.
— Вот это уже интереснее, — оживился Ариэль Аттиус.
— Стала мама дальше листать, и тут выяснилось, что второй том умудрился перенять способность оживлять картинки. Из зависти. Зависть тоже может горы свернуть. Но если в комедийных иллюстрациях это выглядело мило, то в трагедиях… сами понимаете…
— Хо-хо! Воображаю — «все благовония Аравии не смогут запах крови смыть…» И тут леди Макбет улыбается и подмигивает, да не как-нибудь, а шаловливо.
— Вот именно! Совсем другой смысл. Представляете, Тибальт пронзает шпагой Меркуцио, а сам в это время улыбается и подмигивает. У любого создалось бы впечатление, будто второй том посвящён каким-то маньякам-психопатам, для которых убийство — это развлечение. За Шекспира обидно, он не про то писал.
— И что же было предпринято?
— Мама придерживается мнения, что убеждение — наименее травмирующий способ коррекции поведения книги, сбившейся с пути. Поэтому она не стала применять чары, а исподволь, день за днём, внушала второму тому мысль о его величии и явном превосходстве над легкомысленным собратом.
— Получается, шутовство было заменено манией величия?
— На деле вышла смесь этих свойств. Второй том стал напоминать Мальволио в жёлтых подвязках. И уж после его удалось убедить, что персонажам трагедийного тома — серьёзного солидного собрания, достойнее демонстрировать печаль. Благородная одинокая слеза, тихо сползающая по щеке, уместна в любом месте шекспировской трагедии и внушает читателю уважение. Было проверено на одной гравюре в сцене с Бенволио и Ромео. «Я потерял себя, и я не тут. Ромео нет, Ромео не найдут…» — поворот головы, взгляд на читателя и слеза по щеке… Так же больше подходит, правда?
— Э-э-э… наверное, — согласился Ариэль Аттиус, но мне показалось, что идея весёлых шекспировских маньяков запала ему в душу. — Однако если мы тут каждую сбрендившую книгу обхаживать будем, такой бардак начнётся…
— Это потому что библиотека большая, — сказала я с серьёзным лицом.