— Невероятно… — Слышится голос Джастина.
— Скоро ты сам перестанешь удивляться всему тому, что здесь видишь. — Продолжает Дима, увлекая нас за собой по улице. — Тому, что в России латают дороги в дождь, а теплосети ремонтируют только в мороз. Тому, что дорожная полиция прячется в кустах, чтобы в нужный момент выскочить и задержать нарушителей скоростного режима. Тому, что не каждый готов извиниться, если случайно задел тебя, и тому, что придется поработать локтями, если ты хочешь прокатиться на общественном транспорте.
— А… — Джастин прочищает горло. Он то и дело останавливается, чтобы рассмотреть ту или иную витрину. — Почему у вас столько цветочных магазинов? Уже третий встречаем по пути.
— Ну, — усмехается Дима, — наши женщины любят цветы. Когда я жил в Нью-Йорке, отметил для себя, что в США цветочный бум случается раз в году — на День Святого Валентина, и букеты принято дарить не наедине, а прилюдно: посылать на работу, в офис, в школу, чтобы все видели, что девушка получила цветы. Так вот у нас таких дней в году сколь угодно много.
— Да?
— Да. Наши девчонки любят знаки внимания, ухаживания, им нравится казаться слабыми. И в первую очередь важно, что мужчина их любит, а потом уже, где он работает и насколько перспективен.
— Неправда. — Смеется Маша.
— Да так и есть. — Соглашаюсь я. — Только не нужно преувеличивать значение цветов. Одного букета на Международный Женский день для меня вот вполне достаточно.
— А день рождения? — Усмехается Дима. — А на свидание тоже можно без цветов прийти?
— Да ну тебя. — Говорю по-русски.
Мне уже тоже смешно, потому что мы полностью отвлекли американца от созерцания витрин. Парень растерян, ему кажется, что мы дружно прикалываемся над ним, выдавая чушь за правду. Если бы он только знал, сколько всего еще свалится ему на голову в ближайшее время…
— Все, что нужно тебе сейчас знать о России, — подмигивает ему Калинин, — это то, что бухло у нас продают с восемнадцати лет.
— Дима-а-а-а! — Стонем мы с Машкой.
Но это его только раззадоривает.
Глава 7
Джастин
Мы обедаем в кафе Маши и Димы. Здесь светло, красиво и уютно. Русская кухня в очередной раз приятно удивляет. Больше всего нравится мясо, которое они называют «kotletka» — ну, очень вкусное и сочное. Еще порадовал фруктовый пунш, который зовется «kompot» и черный хлеб — тот, вообще, интересный: твердый, ароматный и пекут его зачем-то в форме кирпича.
— Я бы хотел найти работу. — Выдаю вдруг.
У кого, если не у новых друзей, спросить, где ее искать?
— Тебе ведь нужно учиться. — Замечает Маша, лично подавая десерт и кофе за наш столик. — А еще учить русский язык. Это сложно.
Она садится к нам.
— Мне не хочется от кого-либо зависеть. — Признаюсь, наваливаясь на спинку кожаного диванчика. — Может, знаете, где можно подработать в свободное время? Или куда обратиться в поисках вакансии?
Ребята переглядываются.
— Да без проблем. — Говорит Дима, закатывая рукава рубашки и обнажая загадочные надписи и рисунки на руках. — Если уж тебе так хочется… У тебя, кстати, права международные?
— Да, вроде.
— Тогда несколько дней в неделю будешь помогать мне. Мне приходится много ездить по деревням за мясом — снабжаю предприятия отца.
— Оу, — радостно выдыхаю и жму его руку, — это замечательно. Я с радостью!
— И мне веселее будет. — Улыбается он. — А так, тебя вряд ли куда возьмут здесь. Студента, да еще и без владения языком, без медицинской книжки и прочего. У нас тут все «po blatu» — значит, через знакомых, родственников, друзей.
С любой темы ребята всякий раз перескакивают на обсуждение очередной жести, связанной с Россией. Предполагаю, что они шутят. Но… не уверен.
— Ясно. — Принимаюсь за кофе.
— А вообще, тебе сейчас нужно больше заниматься учебой. — Дима поворачивается к Зое, которая, покачивая ложечкой в руке, никак не решается приняться за десерт. — Нужно больше общаться с местными, выучить все буквы и начинать читать все вывески на улицах. Как, кстати, твои успехи?
Хороший вопрос. Меня от него в очередной раз бросает в пот.
— Русский алфавит — ужасно смешной и странный. — Говорю откровенно. — Прочесть его — это одно, а произносить русские слова — совсем другое. — Отставляю чашечку с кофе в сторону. — Буквы похожи на наши, а означают совсем не то. И стоооолько согласных! Для чего нужны звуки «Ш», «Щ» или «Ч»? Зачем вам три разных «Ш»? Что это, вообще, такое? А мягкий знак? И вообще, то, что я слышу в вашей речи, больше похоже на звуки больной, умирающей птицы — чир, тчир, чик шр. Шелестящие, чихающие. Или будто кто-то быстро и часто произносит «Cash transaction». Круто, конечно, но оооочень сложно!
Они весело хохочут.
— О, ты еще не дошел до форм русских глаголов! — Вытирает слезы Маша.
— И окончаний! — Поддерживает ее Зоя хихиканьем.
Дима берет салфетку:
— Или выучишь один падеж, а потом оказывается, что есть еще пять!
— Или род слова! — От смеха у Зои яркий румянец. — Как объяснить иностранцу, что стол — мужского рода, ложка — женского, а кафе — среднего?
— А ударение в словах? — Прерывает ее Маша.
— А ваши письменные буквы? — Вздыхаю я. — Ваш курсив?
— Потому что это не ты учишь русский язык, а он учит тебя. — Восклицает Дима, бросая на меня полный сожаления взгляд. — Великий и могучий!
— Сегодня нам объясняли про букву «Ы». — Качаю головой. — Это выше моих сил! Преподаватель попросила представить, что меня пнули в живот — вот такой звук и получится.
Мои слова вызывают новую волну смеха. Мы сгибаемся пополам и хохочем вместе до тех пор, пока слезы не застилают нам глаза.
Зоя успокаивается первой:
— Ты не прочтешь Достоевского или Толстого в оригинале через полгода, но то, что будешь меня понимать — это я тебе обещаю. — Ее рука, будто невзначай, опускается на мое плечо, и мне тут же становится трудно дышать.
— Спасибо, — отвечаю и быстро перевожу взгляд на кофе.
— Смотри-смотри! — Восклицает Дима. — Там наш Винни-Пух! — Указывает пальцем на экран телевизора, где показывают какой-то мультфильм. — Поверь мне, брат, это медвежонок точно лучше вашего. Он поэт, гангста-рэпер и философ, да еще какой!
И мы, развернувшись, следим за экраном, а ребята, перебивая друг друга, рассказывают мне, что там происходит, и переводят речи героев, подражая интонациям. Они правы — мультфильм чудесный. Добрый, милый. А песни и шутки в нем — просто бомба!
Пообедав, мы идем в прокат, берем велосипеды и едем в центр города. Зоя была права — не везде их дороги предназначены даже для ходьбы, не то, чтобы для великов. Часто встречаются ухабы, ямы, неровности. Но я быстро привыкаю, принимаю правила игры и уже через полчаса объезжаю все препятствия, как заправский гонщик.
Здесь красиво, но моему взгляду не хватает света, пальм и запаха океана, зато их с лихвой компенсируют приятные глазу величественные соборы, старинные здания и шапки из желто-красных листьев на ветвях деревьев. Ребята показывают мне памятники, мемориалы, почетные таблички и даже цитируют своих классиков, которыми очень гордятся.
Не понимаю ни слова, но чувствую ритм стихов и их плавное, а местами горделивое течение. Удивляюсь тому, что русские знают некоторые стихи наизусть и даже могут воспроизвести. Здесь, вообще, много людей с книгами, сидящих на лавочках или в автобусах — их видно через стекло. Да, подростков с гаджетами тоже везде хватает, но среди них можно встретить и читающих книги — правда, электронные.
Мы едем дальше, и я фотографирую на смартфон все подряд. Щелкаю, щелкаю. Проезжаем мимо парка и спускаемся к реке. Дима рассказывает мне про СССР: хотя они и не застали ту эпоху, но их родители отзываются о ней очень тепло. Великие научные открытия, экономический рост, добрые фильмы, всеобщее равенство — они реально любят то время.
Чем больше я слушаю его, тем глубже понимаю, что несколько мировых войн, после которых долго приходилось восстанавливаться и практически восставать из пепла, суровая погода и морозы — все это наложило сильный отпечаток и выработало у русских особую силу характера. Они ценят общение с близкими и проявляют стойкость в борьбе со стрессом, вызванным окружающей действительностью.
Осознаю вдруг наше главное различие. С детства нас в США учат, что весь мир создан для того, чтобы помочь нам добиться успеха. Приди и возьми свое. Здесь же люди с ранних лет готовятся к тому, что вокруг их будут ждать препятствия, которые нужно будет преодолевать. Сомнение и скептицизм дают этим людям потрясающую способность приспосабливаться и побеждать.
Мы катаемся до тех пор, пока не становится темно. Везде зажигаются фонари. Вечерний город великолепен, и жизнь в нем не останавливается — машин на дорогах становится только больше, люди спешат по своим делам, работают все магазины. Шум, суета, огни витрин — все смотрится идеально.
Мы сдаем велосипеды и идем в какое-то маленькое уличное кафе. Из колонок играет музыка — похоже, какой-то русский речитатив. Исполнитель гавкает под неторопливую мелодию так быстро, что это звучит так, будто с неба падают печатные машинки, заправленные фольгой.
— Мы в уборную, — говорит Маша, взяв Зою под руку, — возьмите пока нам кофе.
Мы с Димой делаем заказ и буквально падаем за столик. Внутри меня бурлят адреналин и хорошее настроение с примесью детского восторга. Я впечатлен увиденным, и даже вечерний холодный ветер не способен сейчас унять жар, разгорающийся у меня внутри.
Уже через пару минут нам приносят кофе, бургеры, колу и картошку. Едой заставлен весь стол. Вытягиваем ноги, закуриваем с Димой вместе и молча наблюдаем, как на небольшой сцене рядом с кафе устраиваются музыканты. Наши девчонки тоже уже там, стоят в паре метров от них и ждут начала выступления. Они показывают нам жестами, что сейчас подойдут.
Выпускаю дым и мысленно обещаю себе, что брошу курить, когда кончится эта пачка. Невольно наблюдаю за Зоей: с этим хвостиком она почти как школьница — маленькая, аккуратно сложенная, изящная. Когда смолкает рэп из колонок, и музыканты зажигают пространство возле кафе первыми гитарными аккордами, ее бедра начинают покачиваться в ритм, а пальцы умело отщелкивают ритм.
Меня завораживает это зрелище. На почерневшем асфальте мягко ступают ее ножки, плывет, как лодка на волнах, ее тело, а руки — поднимаются и опускаются, очерчивая изгибы тонкой талии и длинной шеи. Она не позволяет себе полностью отдаться танцу, лишь немного заигрывает с ним, дразнит осторожными движениями и плавным колебанием плеч, но я вижу перед собой откровение — девушку, которая способна свести с ума любого мужчину. Девушку-грёзу, девушку-мечту, иллюзию и чудо одновременно.
— Джаст, ты сигарету в кофе макаешь. — Как бы между прочим, замечает Дима. Многозначительно глядя на меня, он стряхивает пепел в стоящую на столе металлическую пепельницу. — А на лице у тебя блаженная, счастливая улыбочка.
Шумно выдыхаю:
— Черт…
«Вот что с тобой не так, Реннер?» — ругаю себя, напуская на лицо равнодушный вид. На хрена надо было так таращиться на Зою?
Девчонки хлопают в ладоши, разворачиваются и идут в нашу сторону. Мне после замечания Димы теперь кусок в рот не полезет, не говоря уже о том, что не знаю, как смотреть в глаза и ему, и Зое.
— Кто-то влип… — Махая девушкам рукой, тихо произносит он.
— Нет. — Сухо произношу я, вдавливая окурок в пепельницу.
— Влип. — Настаивает Дима с видом знатока.
Со свистом выдыхаю.
— Блин. — По-русски. Затем опять перехожу на родной язык: — У нее есть бойфренд. — Говорю шепотом, зная, что этой фразой обязательно выдам себя с головой.
Но терять-то нечего.
— Да. — Подтверждает Дима, добавляя своему голосу обреченности.
— Без шансов. — Цежу сквозь зубы, видя, что девчонки уже приближаются.
— Да. — Снова кивает мне парень. Я поворачиваюсь и вижу на его лице довольную ухмылку.
Дима откидывается на спинку стула и пристально смотрит на меня. Проходит пара секунд прежде, чем он вскидывает бровь, наклоняется на столешницу и тихо произносит: — Вот только он, — указывает большим пальцем через плечо, — там. А ты, — стучит указательным по столу, — здесь.
Меня будто ледяной водой окатывают. Мурашки расползаются по спине, шее и рукам. «Это все неправильно. Нельзя привязываться, позволять себе что-то чувствовать к этой девушке, разрушать ее отношения. Ведь это дорога в никуда — мне все равно придется уехать, и я не могу оставить ее здесь с разбитым сердцем»
— И этот говнюк мне никогда не нравился, — добавляет Дима, скривившись. — Он ей не пара.
— Слышали, как они сыграли? — Восхищенно спрашивает Зоя, падая рядом со мной на стул. — Потрясающе!
Ее глаза горят, а мои переполнены тревогой. Но я стараюсь улыбнуться, чтобы не показывать этого.
— Как тебе? А? — Она подвигает свой стул ко мне и игриво толкает плечом.
«В ее планы и не входит флиртовать. Зоя просто дружески настроена. Я все это придумал», — успокаиваю себя.
— Супер! — Выдавливаю тихо и перевожу взгляд на Диму.
Тот подает Маше бургер, ставит рядом колу, втыкает соломинку и ничем в своем поведении не выдает того, о чем только что узнал от меня. Лишь короткий его взгляд, брошенный в мою сторону, блестит озорным огоньком. Черт, да этот парень мне не сочувствует, он яростно призывает к действию!
А я… Я… не уверен, имею ли право.
Зоя
Вечер был чудесен. Давно мы так весело не проводили время. Катались, смеялись, фотографировались. Домой вернулись еле живые. От еды мы с Джастином отказались, зато почитали учебники и обсудили домашку прямо в гостиной, пока родители готовили вместе ужин на кухне.
Парень старается. Да. И мне так приятно видеть это. А как он произносит русские слова — просто уморительно. Чего только его «добри дэн» стоит! Или «по-ша-лУйс-та». Но, думаю, через недельки две постоянного повторения и «привет», и прочие слова, постоянно используемые в общении, будут произноситься идеально. Раз уж я за него взялась, то непременно добьюсь результата.
Или я буду не я.
— Очень скучаю, — говорю Славе, с которым мы разговариваем уже полчаса.
Слава Богу, у нас все утряслось. Оказывается, он и не думал обижаться на меня — просто был занят. А рассказ Челси о том, каким невыносимым может быть ее брат, умерил вспыхнувшую злость и примирил его немного с тем, что я живу теперь с американцем в соседних комнатах.
— Я тоже, — Слава зевает. У них сейчас семь утра. — Знаю, чем мы займемся, когда я вернусь.
Этот намек заставляет меня расплыться в улыбке. Он скучает, думает обо мне, хочет меня. Это мой прежний Слава — такой понятный, удобный, почти родной.
— Чем? — Спрашиваю, делая наивное лицо.
— Сходим в мексиканский ресторан! У них потрясающие блюда, тебе понравятся!
Опускаю плечи.
— Угу, ладно. Сходим.
Почему-то эта фраза меня обижает. Провожу пальцем по экрану. Долго смотрю на сияющие глаза Славы и вижу, как загорела его кожа на жгучем солнце, как блестят теперь золотом волосы. Вот только взгляд у него такой скучающий и такой пресный, будто не рад меня видеть. И смотрит он все время на часы, словно торопится куда-то в такое время.
— Как учеба? — Новый взгляд на часы.
— Как обычно. — Пожимаю плечами. — А у тебя?
— Зой, ты уже спрашивала. — Смотрит на меня, как на дуреху. — Все отлично, я говорил.
— И все?
— Ну, не рассказывать же тебе, о чем нам толкуют на лекциях, правда? — Привычным жестом он поправляет прическу, вот только вместо светлых прядей у него теперь колючий ежик волос и выбритые под ноль виски.
А в остальном это все еще мой Слава. Вроде бы.
— Мне просто нравится слушать твой голос. — Признаюсь.
Когда я его слышу, на время забываю того, о ком думать совершенно не должна. Забываю его смех, его шутки, то, как хорошо нам вместе, когда мы учимся, обложившись учебниками и словарями в гостиной. Забываю, как он первый раз в жизни, два часа назад, пробовал кефир и испачкал пространство над пухлой верхней губой, и как мы с родителями хохотали, сообщая ему об этом.
— А мне уже пора, — хмурится Слава, глядя на циферблат. — Прости.