***
На последний обход — в половине одиннадцатого вечера, Лия ходить откровенно боялась. И если раньше она убеждала себя, что бояться, в сущности, нечего, то сейчас, когда в округе рыскала лиса, её страх стал вполне реален. Умереть молодой в двадцать два года от бешенства — приятного мало, и Лия очень удивлялась, что Ильинский упорно игнорировал опасность, исходящую от рыжей бестии.
И вот Лия шагала в темноте, стараясь ступать бесшумно и осторожно, не шелестеть лишний раз высокой травой, которая едва заметно колыхалась, когда Лия проходила по протоптанным тропинкам, раздвигая заросли. Раньше она ходила без света — мало ли что могло показаться из тьмы густого высокотравья, то теперь она крепко сжимала в одной руке фонарик, а в другой увесистый дрын — перестраховка не помешает.
Внизу в ивняке тихо плескалась речка Тайгинка, а стаи водоплавающих птиц шелестели в зарослях рогоза по берегам. Тонкие рваные полоски тумана, которые залегли в низинах ещё на закате, начали расползаться, и, когда Лия вышла за ворота стационара, то почувствовала себя ёжиком в тумане — вокруг, куда ни глянь, простирался молочно-белый густой дым, который, казалось, обволакивал своими клубами не только Лию и стационар, а весь мир.
Она быстро и ловко шла по тропинкам, а узкий луч света, испускаемый фонариком, прорезал завесу тумана, играя отблесками в мелких каплях воды, которая висела в воздухе. Если бы Лия не была одна и шла бы без дела, она, вероятно, полнее бы прочувствовала и оценила окружающую её красоту нетронутой тайги и ночной природы, но она вышла в туман с определенной и четкой целью — проверить, не попался ли в сети какой-нибудь незадачливый дрозд, большеглазая сова-сплюшка или молодой глупый соловей.
Впрочем, Лия была уверена, что на этом обходе никого в сетях не будет — ни у неё за воротами, ни у Эдика на берегу. Она вообще хотела попросить Ильинского перенести последний обход с половины одиннадцатого на десять — не так темно ходить. А, следовательно, не так страшно.
Возвращаясь в лагерь, Лия уже прокручивала в мыслях слова, которые она скажет Вадиму Борисовичу: «Вадим Борисович, давайте перенесем последний обход на десять. Птиц и так нет, хоть ходить не так темно будет». К тому, что Ильинский ей откажет, Лия была более чем готова — все предложения по изменениям Вадим Борисович воспринимал в штыки. И ещё обижался, когда новшество работало — к этому Лия тоже привыкла, иногда это даже забавляло.
Вспоминать веселые моменты с Ильинским — что может быть лучше?
Поглощённая приятными мыслями, Лия уже живо представляла себе шутливую перепалку с Вадимом Борисовичем. Поэтому она была очень удивлена, когда не нашла Ильинского в его домике — ни в маленькой, ни в большой комнатах его не было. Озадаченная внезапным исчезновением — Ильинский вечером выходил мало, Лия направилась в лабораторию орнитологии, но и там его не оказалось.
Вдруг она вспомнила, что волноваться не о чем — скорее всего, Ильинский отправился к Дружинину в новый домик — наступила ночь, а значит табу на употребление алкоголя снято. В окнах бревенчатого домика горел свет, а дверь была чуть приоткрыта — из щели высовывался край белой тюлевой занавески.
Лия быстро прошла по тропинке к домику и, легко взбежав по ступенькам невысокого крыльца, постучала в приоткрытую дверь.
— Да, да, — раздался из домика весёлый и, как показалось Лие, несколько суетливый голос Дружинина, — войдите.
— Вениамин Геннадьевич, — произнесла Лия, открывая дверь и подныривая под занавеску, — вы не видели Вадима Борисовича? А то я его не могу найти… — Лия хотела сказать ещё что-то, но слова застряли в горле.
Дружинин был в домике не один. В глубоком оранжевом кресле сидела, закинув ногу на ногу, Лиза. Её светлые русые волосы были собраны в хвост и переброшены через плечо. Она смотрела на Лию сквозь большие очки-стрекозы, и Лазарева легко читала в её глазах веселье и некий вызов, приправленный превосходством.
«Что за хрень?» — промелькнула у Лии мысль, когда она за несколько мгновений оценила обстановку в домике.
На маленьком столике расположились колбасная нарезка, переложенная сыром - дорогим и твердым. Запотевшая бутылка водки бросала мелкие отблески на апельсины и яблоки, красиво разложенные в фарфоровой тарелке. И Лия не сомневалась, что у Дружинина припасено ещё. В крайнем случае, Ильинский всегда может развести спирт. Словом, все было готово к масштабной пьянке.
«И блядству, — мрачно подумала Лия. — Впрочем, это дело Дружинина…»
Её сердце остановилось. Только сейчас она поняла, что это не посиделки для двоих. Для троих. И этим третьим будет Ильинский.
«Боги мои, — сердце словно сдавило железной рукой, выкручивая жилы и выжимая кровь, — пусть Ильинский посидит немного и уйдёт, а Дружинин развлекается со своей шалавой».
— Вадим Борисович вышел, — весело, всё с той же странной суетливостью, ответил Дружинин. — За ножом. — Как-то незаметно он оказался рядом с Лией, тесня её к выходу.
— Тогда пойду, поищу его, — с этими словами Лия шагнула назад и оказалась за занавеской. В голове у неё стоял шум от гулких ударов крови, напряжённо бежавшей по артериям.
Происходило что-то непривычное, и она это чувствовала.
Нужно было всё же найти Вадима Борисовича, поэтому Лия, взяв себя в руки, направилась к лаборатории орнитологии — своему домику по совместительству. Вдруг за время её отсутствия он успел прийти туда.
Едва показались ярко освещённые окна лаборатории, она сразу поняла, что Ильинский там — стоит, склонившись над журналом с ежедневными отчётами. Лия торопливо взбежала по крыльцу и, мгновенным взмахом руки отодвинув занавеску, оказалась в домике.
— Вадим Борисович, — быстро, как будто стараясь опередить что-то, проговорила она, — птиц нет. Давайте перенесём обход с половины одиннадцатого на десять? — Лия умоляюще посмотрела на Ильинского, желая отнюдь не ответа по работе. Только бы он посмотрел на неё, улыбнулся ей, что угодно, чтобы развеять терзающие её сомнения.
— Да, хорошо, — нетерпеливо бросил Ильинский, рассеяно перебирая пальцами страницы журнала.
Лия хотела было спросить у него, надолго ли он на посиделках у Дружинина, но не смогла произнести ни слова — в горле пересохло, а удары сердца оглушали. Тяжело дыша, чувствуя, как пылают щёки, Лия посмотрела в глаза Вадиму Борисовичу. Тот едва заметно встрепенулся и повернулся к ней, бросив на Лию быстрый взгляд, отчего по телу Лазаревой пробежал холодок.
Было в этом взгляде какое-то порочное веселье и исступленное желание. Лия никогда не видела у Ильинского таких горящих глаз, и от этого ей стало не по себе. Что такого произошло за те пятнадцать минут, что её не было? Что ему сказал Дружинин? Эти вопросы, словно стая испуганных птиц, кружили у неё в голове.
В этот момент послышалось шуршание травы — кто-то быстро шагал к домику. Не успела Лия открыть рот, чтобы спросить, кто там, как занавеска над входом приподнялась, и в лабораторию зашёл Эдик.
— Вот нож, Вадим Борисович, — чуть запыхавшись, произнёс он, проводя пальцами по чёрным волосам, — как вы и просили. — Он выжидающе посмотрел на Ильинского, который молча принял у Эдика нож и, даже не поблагодарив, вышел из лаборатории.
Сердце Лии пропустило удар. Ей показалось, что на самой границе слышимости раздался треск — это рушился, разлетаясь на миллионы осколков, её мир. А она стояла в этих медленно падающих осколках и не понимала — за что Ильинский так с ней?
Лие не хотелось кричать.
Хотелось только выскочить за Вадимом Борисовичем в ночь, догнать, схватить за руку, остановить, но Лия не сдвинулась с места.
Она не станет устраивать сцены. Да и повода, в сущности нет — лишь её неоправданные надежды и неоцененная забота.
Но…
Разве мало было ему того, что каждый раз, когда он приходил на кухню, его ждала полная тарелка вкусной еды и кружка прохладного терпкого чая? Разве противно ему было надевать чистые, только что выстиранные рубашки, которые Лия бережно и с любовью приносила ему, аккуратно сложив.
И хоть при любых проявлениях заботы он ворчал и вредничал, но глаза его при этом задорно блестели, а хитрый прищур и шуточки говорили Лие больше, чем любые слова.
И теперь все это хрупкое счастье, все отношения, которые пленяли её своей воздушностью, рассыпались в пыль, не оставив после себя даже смазанного серого следа — их пепел унесло ветром, бурей, что поднялась в душе Лии, лишь только Ильинский скрылся за домиком.
Пока она его видела, она ещё могла держаться, ещё была надежда на то, что он обернется, улыбнется, как улыбался обычно — несколько игриво и добро, и позовет её с собой. Лия знала, что поблагодарила бы и отказалась, но было бы выказано главное — уважение. А он просто взял и ушёл. Даже не позвал с собой, даже не попытался. И если бы его ждал один Дружинин, то ещё можно было бы понять, но то, что в кресле сидела Лиза, нельзя было ни понять, ни простить.
Будь на месте Вадима Борисовича Саша Малиновский — Лия даже не удивилась бы — Саша не пропускал ни одной девушки, но то, что Ильинский вот так просто отправился к Дружинину и его шлюхе, было выше её понимания. Всё то, что она любила в своем научном руководителе, вся его стойкость и харизма — всё разваливалось буквально на глазах, и Лия понимала, что спасти Ильинского сейчас может только чудо.
А её спасти не сможет даже это. Она не воскреснет, как Лазарь.
Из-под дождя пробивающих навылет осколков, ранивших сердце и душу, её вытащил Андрей.
— Ну как вам, товарищи? — произнес Борисов.
Лия встрепенулась и повернулась на голос. Главное не потеряться в своем горе, иначе дороги обратно она не найдёт.
Серебряный ключ утратил свою силу, ониксовый Селефаис обернулся ледяной пустыней на плато Ленг, зелёный Ултар разлетелся по ветру, словно листья, а искрившиеся воды реки Скай стали тёмными и маслянистыми — словно зловещие омуты подземного мира.
Страна Снов превратилась в мир кошмаров, из которого Лия не видела выхода. Ей, как и Рендольфу Картеру, серебряный ключ принёс лишь страдания.
А Андрей тем временем продолжил говорить:
— …если бы он просто пошел бухать с Дружининым вдвоем, это было бы нормально. Без студентов, так без студентов, хер с ними. Это ладно. Но если берёте с собой девочку, то потрудитесь пригласить остальных, как это делалось всегда — годами, десятилетиями. — Он на мгновение остановился передохнуть, а затем продолжил: — Само собой, мы бы тактично отказались — ну поговорят Веня с Вадиком о старых временах, выпьют пару бутылок водки — и спать, пусть хоть в обнимку — всё равно. Но девочку с собой — это пиздец. И ладно Дружинин — он человек одинокий, и такое от него в принципе ожидаемо, да и на стационаре он гость, но Ильинский…
— В любом случае, — как можно более сухо и отстранёно произнесла Лия, — что сделано, то сделано. Теперь у него новые друзья. — Она с ненавистью посмотрела в стену, за которой через полянку располагался бревенчатый домик.
— Тебе сейчас, наверное, больнее всего, — заметил Эдик, болтая в кружке принесённый с собой чай.
— Почему это? — вскинула голову Лия. Меньше всего ей сейчас хотелось откровенничать.
— Ну ведь вы с Борисычем… — начал было Эдик, но тут же замолчал. Видимо, понял, что сейчас говорить не стоит.
— Ничего, — отрезала Лия, — у нас с ним не было абсолютно ничего. Преподаватель и студентка — всё в рамках приличия, — это прозвучало как откровенная ложь, но по-другому Лия просто не могла.
— Уж от кого-кого, а от него я подобного не ожидал, — закончил Андрей. Лие показалось, что он при этом как-то чересчур внимательно посмотрел на неё. Или ей просто показалось?
— Может, он посидит там немного и уйдёт? – произнесла Лия и сразу же поняла, насколько наивно это звучит.
— Куда уж он от Лизоньки уйдёт? — с сарказмом ответил Андрей. — Это, может, его последний шанс, — он явно хотел добавить ещё что-то, но вдруг замолчал.
Лия уже хотела было спросить, чего это он, но вдруг поняла, что её трясёт. Она подняла испуганный взгляд на Андрея. Борисов тщательно делал вид, что смотрел в другую сторону.
Вежливый, криво усмехнувшись, подумала Лия, а вслух произнесла:
— Так или иначе, а это его дело. Свой выбор он сделал. — Она резко отвернулась, приоткрыв дверь своей комнаты. — Спокойной ночи, — и захлопнула дверь прямо перед мальчиками.
Оставшись одна, Лия обессиленно повалилась на кровать. Боль душила её, раздирала на куски, а холод в груди словно замораживал изнутри.
— Какая мне разница, — зажмурившись и сжав кулаки так, что ногти до крови впились в кожу, исступлённо прошептала Лия. — Какая мне разница. Какая мне разница. Какая. Мне. Разница?!
Она пыталась убедить себя, что ей всё равно, но понимала, что врёт сама себе. Ей есть разница и ещё какая. Хотя… А были ли у нее и Ильинского какие-то отношения? В сущности, вдруг поняла Лия, она не имеет ровным счётом никакого права требовать от Вадима Борисовича верности. По сути, что у них было? Невесомые объятия, эфемерные поцелуи и золотая цепочка в подарок. Записка о Стране Снов… Не более чем игра.
— Да и кто я ему, по сути? — прошептала Лия, прислоняясь пылающим лбом к прохладному стеклу окна. — Не более чем работящая студентка, лошадка для пахоты. Не сестра, не жена,— и от осознания того, что это — правда, стало ещё больней.
С ней случилось то, о чем говорил Ханрасэн¹ — абсолютное отчаяние.
А снег идет молча
Снег идет над темной землей
Птица Сирин над моей головой
Что ты мне скажешь?
Комментарий к I. Отрицание
¹ Ханрасэн — главный антагонист аниме-сериала «Гуррен-Лаганн».
========== II. Гнев ==========
Как жизнь разбивает
И надежды и мечты.
Трясущимися руками Лия раскрыла футляр для очков и вынула оттуда половину сигареты «Капитан Блэк» — недокуренная заначка, которая осталась с первых двух недель практики. Её губы дрожали от холода и боли, которые словно зверь раздирали душу ледяными когтями, но она всё же упрямо сжала фильтр так, что побелела кожа — прежде нежно-розовая.
Спички нашлись быстро — отсыревшие и плохие — зажглась, полыхнув мгновенным огнём, только четвёртая.
Лия сделала затяжку, отчего на похудевших и ставших впалыми щеках образовались ямочки, а тонкая полукруглая морщинка, окаймлявшая губы, натянулась. Сладковатый приятный дым — не то, что его Western, заполнил рот и лёгкие Лии, обволакивая язык терпким вкусом. Сделав ещё одну затяжку, она выпустила из ноздрей струйки дыма, которые тут же начали расплываться густым ароматным туманом.
Лия прикрыла глаза и, сжав между маленькими пальцами с острыми белыми ногтями коричневую сигарету, принялась вслушиваться в ночную тишину.
Перед глазами живо вставала картина, которая разрушила всё: ярко освещённая комната нового бревенчатого домика, Дружинин с масляной нехорошей улыбкой суетливо, будто в предвкушении веселья, выпроваживает её за дверь, а в глубоком оранжевом кресле, закинув ногу на ногу, сидит Лиза, уставившись большими глазами сквозь стёкла очков на Лию. Её всегда бесил этот взгляд — то ли бессмысленный, то ли задумчивый, с нотками высокомерия и презрения.
Дешёвая рисовка и пустота — теперь понятно, как девочке Дружинина доставалось участие в грантах.
И если на личную жизнь Вениамина Геннадьевича Лие было, в общем-то, плевать, то улыбка профессора, которая как в зеркале отражалась на губах Ильинского, когда он, сжимая в руке, словно кинжал, нож, принесённый из кухни Эдиком, резанула Лию в самое сердце. В голове птицей билась одна мысль, один вопрос — почему? Ведь всё было хорошо, нет, просто отлично!
Да, о чувствах Ильинский больше не говорил, но все его жесты, взгляды, долгие прикосновения, как бы случайные касания кончиками отросших пепельных волос локонов Лии, когда они склоняли головы, тихо беседуя — всё это не предвещало беды, а наоборот, отводило её.