«Я могу быть такой, как ты пожелаешь», — думала она про себя, жалея, что у нее никогда не хватит духу произнести это вслух.
Селин знала Аматис, жену Стивена. Или, по крайней мере, знала о ней достаточно. Аматис была острой на язык и высокомерной. А еще она любила высказывать свое мнение и отстаивать его, проявляла упрямство и даже не была особенно симпатичной. Ходили слухи, что она также тайком общается со своим братом-оборотнем. Селин не особенно беспокоило последнее — она ничего не имела против обитателей Нижнего мира. Но зато она была против Аматис, которая определенно не ценила того, что имела. Стивену нужен был кто-то, кто восхищался бы им, соглашался во всем, поддерживал. Кто-то вроде Селин. Если бы только она могла заставить его понять это самому.
Они следили за колдуньей несколько часов. Доминик Дю Фройд постоянно оставляла прилавок без присмотра, пропадая из виду, чтобы посплетничать или обменяться товарами с другими торговцами, словно сама просила: приходите и покопайтесь в моих вещах.
Стивен преувеличенно зевнул.
— Я надеялся, что будет хоть немного сложнее. Но давайте покончим с этим и уберемся отсюда. Это место воняет нижнемирцами. Чувствую, что мне нужно в душ.
— Ouai, c’est terrible, — покривила душой Селин.
В следующий раз, когда Доминик ушла из ларька, Стивен последовал за ней, а Роберт проскользнул в отгороженную часть, чтобы осмотреться в поисках свидетельств грязных делишек. Селин оставили сторожить вход, делая вид, что она заинтересована в товарах на ближайших прилавках, откуда можно было подать сигнал Роберту на случай нежданного возвращения Доминик.
Конечно, ей поручили самую скучную работу, требующую лишь разглядывания украшений. Они думали, что она бесполезна.
Селин делала то, что было приказано, изображая интерес к ужасной стойке с зачарованными кольцами, толстыми золотыми цепями, заколдованными браслетами с вырезанными в сплаве бронзы и олова великими демонами. Затем она заметила то, что действительно представляло для нее интерес: Безмолвного брата, скользящего в сторону прилавка так поразительно не по-человечески, как умели только они. Она краем глаза следила за тем, как облаченный в мантию Сумеречный охотник внимательно изучает витрину с ювелирными изделиями. Что могло понадобиться такому, как он, в подобном месте.
Нечесаный мальчишка-оборотень, обслуживающий ларек, едва замечал присутствие Селин, однако, с круглыми от страха глазами, поспешно устремился прямиком к Безмолвному брату.
— Вы не можете ходить и разыскивать что-либо здесь, — промямлил он. — Мой босс не любит вести дела с вашими.
«А не мал ли ты еще, чтобы иметь босса?»
Слова раздались в сознании Селин, и на секунду она задумалась: хотел ли Безмолвный брат, чтобы она подслушала? Было непохоже, ведь она стояла в нескольких метрах от него и ничто в ее облике не могло привлечь его внимания.
— Родители вышвырнули меня на улицу, когда меня покусали, поэтому оставалось либо работать, либо голодать, — ответил пацан и пожал плечами. — А я люблю есть. Поэтому вам придется уйти отсюда до то того, как босс вернется и подумает, что я продаю что-то Сумеречному охотнику.
«Я ищу одно украшение».
— Слушай, приятель, у нас нет ничего такого, что ты не мог бы раздобыть где-то еще, причем лучше и дешевле. Наш товар — барахло.
«Да, я вижу. Но я ищу кое-что конкретное, и как мне сказали, я смогу отыскать это только здесь. Серебряную цепочку с подвеской в форме цапли».
Слово «цапля» заставило Селин насторожиться. Такое точное описание. А еще это был герб Эрондейлов.
— А, ну да. Не знаю, как вы прослышали об этом, но вполне возможно, у нас есть что-то подобное. Но, как я и сказал, я не могу торговать с…
«Что если я удвою сумму?»
— Да вы даже не знаете цену!
«Ты прав, не знаю. Но предполагаю, что лучшего предложения ты не получишь, учитывая, что ожерелье не выставлено на витрине».
— Ага, я и сам так сказал, но… — Он наклонился вперед и понизил голос. Селин постаралась скрыть, как внимательно она прислушивается. — Босс не хочет, чтобы его жена услыхала, что он продает эту штуку. Сказал, что стоит только пустить слух, и покупатель сам найдется.
«Так и случилось. Представь, как доволен будет твой наниматель, когда ты скажешь, что продал украшение за двойную цену».
— Пожалуй, можно и не говорить ему, кто был покупателем…
«Если он об этом и узнает, то только не от меня».
Паренек на минуту задумался, затем нырнул под прилавок и появился, держа болтающуюся на цепочке серебряную подвеску. Селин подавила изумленный вздох: это была изящной резьбы цапля, блестящая в лунном свете, отличный подарок для молодого Эрондейла, который гордится своим наследием. Она закрыла глаза, переносясь в альтернативную реальность, где ей позволено было дарить Стивену подарки. Представила, как застегивает кулон вокруг шеи, вдыхая запах его гладкой кожи, впитывая его. Представила, как он произносит:
— Я в восторге от подарка. Почти так же, как я в восторге от тебя.
«Красивый, не правда ли?»
Селин вздрогнула, когда голос Безмолвного брата раздался в голове. Конечно, он не знал, о чем она думала, тем не менее, ее щеки опалила краска стыда. Мальчишка удалился в заднюю часть ларька, чтобы пересчитать выручку, и теперь взгляд Безмолвного брата был прикован к ней.
Он отличался от других Безмолвных братьев, которых она встречала. Его лицо было совсем молодым и даже привлекательным, в угольно-черных волосах были серебряные пряди, а глаза и рот плотно закрыты, но не зашиты. На обеих щеках были безжалостно вырезаны руны. Они напомнили Селин о том, как она завидовала Братству. У них были такие же шрамы, как у нее, и они, так же, как и она сама, вынесли непредставимую боль. Но их шрамы дарили им силу, а их боль можно было не принимать во внимание, потому что они ее не ощущали. Но стать Безмолвным братом девочки не могли, что всегда, казалось, Селин несправедливым. Женщинам дозволялось присоединиться к Железным сестрам. Эта идея привлекала Селин в детстве, но теперь у нее не было никакого желания быть заточенной в монастыре на горной равнине с созданием оружия из адамантия в качестве единственного доступного занятия. Сама мысль об этом вызывала у девушки приступ клаустрофобии.
«Простите, что напугал вас. Я заметил ваш интерес к кулону».
— Он просто… просто напомнил мне кое о ком.
«О ком-то, кто вам небезразличен, как мне кажется».
— Ну да, пожалуй.
«Этот кто-то случайно не Эрондейл?»
— Да, и он бесподобен. — Слова сорвались с языка случайно, но произнести их вслух оказалось неожиданно приятно. Она никогда раньше себе такого не позволяла — ни перед кем. Даже наедине с собой.
Возможно, дело было в том, что присутствие Безмолвного брата ощущалось не так, как присутствие кого бы то ни было другого, или даже одиночество. Довериться Безмолвному брату казалось безопасным, подумала она, ведь кому он мог рассказать?
«Стивен Эрондейл», — произнесла она тихо, но твердо. — «Я влюблена в Стивена Эрондейла».
Сказав это, она почувствовала прилив силы, будто хоть на грамм приблизила осуществление желаемого.
«Любовь к Эрондейлу может быть величайшим даром».
— Да, это замечательно, — достаточно горько проронила она, и Безмолвный брат заметил ее интонацию.
«Я вас расстроил».
— Нет, просто… Я сказала, что я люблю его. Он же едва ли замечает, что я существую.
«А-а».
Глупо было рассчитывать на сочувствие со стороны Безмолвного брата. Все равно, что искать сочувствие у камня. Его лицо осталось абсолютно безучастным, но голос в ее сознании стал мягким. Она едва не поверила, что там проскользнула нотка доброты.
«Должно быть, это тяжело».
Если бы Селин была девушкой, у которой были бы подруги или сестры, или мать, которая хоть иногда бы разговаривала с ней без ледяного презрения, то она могла бы рассказать хоть кому-то о своих чувствах к Стивену. И они могли бы часами анализировать, как он говорит, как флиртует с ней, как однажды положил ей руку на плечо в благодарность за одолженный кинжал. Возможно, эти разговоры могли бы притупить боль от безответной любви, возможно, она даже смогла бы его разлюбить. Рассуждения о Стивене могли бы стать привычным занятием, как рассуждения о погоде. Фоновым шумом.
Но Селин не с кем было поговорить. В ее распоряжении были только секреты, и чем дольше она их хранила, тем сильнее они ранили.
— Он никогда меня не полюбит, — прошептала она. — Я всегда хотела быть рядом с ним, но теперь он здесь, но недоступен, и в каком-то смысле так даже хуже. Я просто… Я лишь… Это так больно.
«Иногда мне кажется, что отвергнутая любовь — самая мучительная вещь на свете. Любить того, кого никогда не получишь, находиться рядом с величайшей мечтой своего сердца — и не иметь возможности прикоснуться к ней. Любовь, на которую не смогут ответить. Не могу вообразить ничего более болезненного».
Безмолвный брат просто не мог понимать, что она чувствует. И все же… Он говорил так, словно в точности знал, что у нее на уме.
— Хотела бы я быть больше похожей на вас, — призналась она.
«В каком смысле?»
— Ну, знаете, уметь отключать эмоции. Ничего не чувствовать. Ни к кому.
Последовала длинная пауза, и она задумалась, не обидела ли его. Было ли это вообще возможно? Наконец, его спокойный, ровный голос раздался снова.
«На вашем месте я бы избегал таких желаний. Чувства — это то, что делает нас людьми. Даже самые сложные чувства. А, возможно, и особенно они. Любовь, потеря, страстное стремление — именно они означают, что ты по-настоящему живешь».
— Но… вы ведь Безмолвный Брат. Вам ведь не подобает чувствовать нечто подобное, верно?
«Я…» — последовала ещё одна длинная пауза, — «Я помню, как ощущал нечто подобное раньше. Но иногда я и вправду могу их чувствовать».
— Насколько я могу судить, вы до сих пор живы.
«Бывают времена, когда помнить становится особенно сложно».
Если бы она не знала ничего лучше, то подумала бы, что он вздохнул.
Безмолвный Брат, с которым она впервые встретилась в свой первый поход на Теневой Рынок, был именно такой. Когда же он купил ей клеп, то не стал спрашивать, где её родители и почему она ходит среди толпы совершенно одна; не стал спрашивать, почему её глаза такие красные. Вместо этого он просто опустился на колени и пригвоздил её к земле своими незрячими глазами.
«Мир — это очень суровое место, которому не следует противостоять в одиночку», — мысленно сказал он ей, — «И ты не должна».
А затем он сделал то, что Безмолвным Братьям удавалось делать лучше всего: он замолчал.
Когда она была ребенком, то понимала, что в тот самый момент он ждал, пока она скажет, что ей нужно. Что если она попросит у него помощи, и он, возможно, ей не откажет.
Но никто не мог ей помочь. Даже будучи ребенком, она это понимала. Монтклеры были очень уважаемой и влиятельной семьей в Сумеречном мире. Её родителей слушал сам Консул. Если бы она ему сказала, кто она такая, то он незамедлительно вернул бы её домой. Если бы тогда она сказала ему, что ждет её дома, то он бы не поверил ей. Скорее всего, он бы просто сообщил её родителям, что она оговаривает их, врет. И вот тогда начались бы последствия.
Поэтому она поблагодарила его, взяла клеп и убежала прочь.
С той самой встречи она перенесла уже многое. После окончания лета она должна вернуться в Академию и окончить свое обучение. После этого она больше никогда не будет жить в доме своих родителей. Она будет почти свободна. Она больше не будет нуждаться ни в чьей помощи.
Но мир всё ещё оставался очень суровым местом, которому не следует противостоять в одиночку.
И сейчас она чувствовала себя совершенно одинокой.
— Быть может боль, которую люди испытывают, любя кого-либо, по сути является правдой жизни. Но вы действительно думаете, что в этом вся боль? Может, было бы лучше, если вы просто перестали от этого страдать?
«Кто-то делает тебе больно?»
— Я… — этот вопрос заставил её нервничать. Она сможет сделать это. Она почти в это верила. Она сможет рассказать этому незнакомцу о холодном родительском доме. Сможет рассказать о родителях, которые замечали её только тогда, когда она делала что-то не то. О последствиях, которые следовали после этого. — Дело в том, что…
Она резко замолчала, как только Безмолвный Брат отвернулся. Создавалось такое ощущение, будто его невидящие глаза следили за человеком в черном пальто, этот мужчина явно направлялся в сторону Безмолвного Брата. Поймав на себе его взгляд, он резко остановился. Его лицо побледнело. А затем он развернулся на каблуках и заторопился уйти. Большинство обитателей Нижнего Мира чувствовали себя словно не в своей тарелке, когда находились в обществе Сумеречных охотников, особенно сейчас. Новости о деятельности «Круга» разлетались очень быстро. Но в данном случае всё выглядело так, будто тут замешано что-то личное.
— Вы знаете этого парня?
«Я прошу прощения. Я должен следить за этим».
Безмолвные Братья не показывали своих эмоций, и, насколько знала Селин, они их не чувствовали. Если бы она не знала ничего лучше, то сказала бы, что Безмолвный Брат чувствовал нечто сокровенное. Страх или, быть может, волнение или комбинацию этих двух эмоций, которые обычно предшествовали драке.
— Хорошо, я просто…
Но Безмолвный Брат уже исчез. Сейчас она была одна. Снова. И спасибо Ангелу за это, подумала она. Это было бы крайне безрассудная идея, обнажить все её темные секреты на свет. Как глупо, как жалко, хотеть быть услышанной. Хотеть, чтобы тебя видели настоящей, тем более человеком с навечно закрытыми глазами. Её родители часто говорили, что она глупая и слабая. Возможно, они были правы.
***
Брат Захария шел через толпу на рынке, осторожно держа дистанцию в несколько шагов от его объекта преследования. Игра, в которую они сейчас играли, была странная. Мужчина, которого все знали под именем Джек Кроу, явно знал, что Захария его преследует. Брат Захария мог без особых усилий догнать его и поравняться с ним. Но по какой-то неизвестной причине, Кроу не хотел останавливаться, а Брат Захария в свою очередь не провоцировал его это делать. Поэтому мужчина пересек арену и нырнул в густые скопления улиц прямо за воротами.
Брат Захария последовал за ним.
Он чувствовал себя виноватым, когда бросил девочку одну. Он чувствовал некое родство с ней. Они оба отдали вторые половинки своих сердец Эрондейлам. Они оба любили тех, с кем быть не могут.
Конечно, любовь Брата Захарии была лишь бледной имитацией той реальной, человеческой любви. Он любил через грубый холст, за которым помнить с каждым годом становилось всё сложнее. Помнить, что бессмертие Тессы было слишком трудно для неё самой, жаждать вздохнуть полной грудью, как человек. Помнить, какого это, когда нуждаешься в ней. Но сейчас Захария не жаждал ничего существенного. Он не нуждался ни в еде, ни во сне или даже в Тессе, хотя иногда он пытался разбудить, почувствовать в себе эту нужду в ней. Его любовь сохранилась, но была притуплена. А любовь этой девочки была словно неровный край земли, а разговор с ней помог ему вспомнить.
Ей нужна была его помощь, он был в этом уверен. Его человеческая сторона хотела остаться с ней. Она выглядела такой хрупкой, но в тоже время и решительной. И это задело его сердце. Но сердце Брата Захарии было выковано из камня.
С другой стороны, он пытался доказать самому себе, что факт его присутствия на Теневом рынке означал, что у него сохранилась человечность. Что его поиски, которые затянулись на десятилетия, были из-за Уилла, из-за Тессы, из-за того, что в какой-то степени он ещё остался Джемом, Сумеречным Охотником, который любил их обоих.
«И до сих пор люблю», — напомнил Брат Захария самому себе. — «Люблю в настоящем времени».
Кулон с цаплей окончательно подтвердил его подозрения. Это был человек, которого он так долго искал. Захария не мог его упустить.
Кроу нырнул в тесную каменную аллею. Брат Захария последовал за ним, он был напряжен и насторожен. Он почувствовал, что их замедленная погоня приближается к концу. И так и оказалось, переулок оказался тупиком. Кроу повернулся к Брату Захарии лицом, в руке он держал нож. Он был довольно таки молод, может двадцать с небольшим, у него было гордое лицо и копна светлых волос.