Денег на конный трамвай у меня не было, сил на долгие прогулки оставалось мало, поэтому я опять мысленно упрекнула себя в том, что всерьез думаю о странной вакансии.
Отложив газету, собрала скудные пожитки в потрепанный саквояж, с которым заявилась в столицу три недели назад и с которым я собиралась вернуться обратно – с позором и смирением.
Легла в кровать и попыталась уснуть. Бесполезно. Душу грызло отчаяние, а стук сердца отдавался в ушах, подобно набату. Комнату наполняли и другие звуки, которые еще больше будоражили сознание и усиливали тревогу.
За стеной слева надсадно кашлял и бормотал сосед -- бывший фабричный мастеровой. Два дня назад он лишился работы, потому что хозяева фабрики заменили его и сотню других честных трудяг новейшим магическим механизмом.
Из комнаты соседки справа раздавался пьяный смех и непристойные выкрики. Килии сегодня повезло – удалось подцепить клиента на всю ночь. Госпожа Резалинда не возражала, когда веселая девица приводила гостей, лишь бы та не забывала сунуть ей утром пару зеленых купюр за причиненное неудобство.
С улицы донесся мерный стук копыт конной полиции и отчаянная брань нарушителя, которого волокли в участок. Уже утром он понесет наказание: судебный триумвират при полицейском управлении рассмотрит его преступление и маг-экзекутор лишит несчастного нескольких лет жизни – а то и направит на алтарь верховных теургов. Свежие жертвы требовались постоянно, и в столице с правосудием не затягивали.
Жизнь в бедных предместьях столицы была тяжелой. Нищета, отчаяние и серый дождь с утра до ночи.
Утром поднялась, когда серый сумрак за окнами едва начал светлеть. Подошла к окну – и отпрянула. Прямо у входа стоял бледный человек в длинном сером одеянии и широкополой шляпе. Он крутил во все стороны головой, пытаясь заглянуть в окна.
Человека узнала сразу – это был просветленный Освальд, старший сын старейшины Уго. Нет никаких сомнений – именно он допрашивал вчера привратника Эофима, пытаясь найти меня.
Увидев Освальда, я одновременно испугалась и обрадовалась. Было приятно видеть знакомое лицо – пусть это даже была одутловатая, невыразительная физиономия ханжи и доносчика Освальда. Он был на пару лет старше меня; в детстве мы не раз играли вместе. Посланец из Олхейма напомнил мне о спокойной, защищенной жизни, которую я когда-то вела в Общине, пока все не изменилось.
«Вот и решение моих проблем. Старейшина готов принять меня обратно, раз подослал своего сына, – подумала я, – Выйду к Освальду, он отвезет меня домой, и больше не придется ни о чем беспокоиться. Жизнь наладится – всего лишь придется смириться. Рано или поздно это произойдет».
Решившись, я натянула прохудившиеся чулки и не успевшее просохнуть за ночь платье, с трудом надела жесткие башмаки, медленно спустилась по узкой лестнице и вышла на холодный утренний воздух. Увидев меня, Освальд встрепенулся. На одутловатом лице появилось выражение облегчения и злорадства. От маленьких юрких глаз Освальда не укрылся мой понурый, изможденный вид, разбитые ботинки, покрасневшие глаза и опаленные брови. Сын старейшины прекрасно понял, что в столице мне пришлось несладко.
– Камилла, Камилла, маленькая заблудшая овечка! – протянул Освальд, подражая Просветленному Старейшине, чье место ему когда-нибудь предстояло занять. – Я нашел тебя, и мое сердце трепещет от радости и переполняется Светом. Я принес благую весть – отец простил твою неразумную выходку. Братья и сестры по вере готовы принять тебя в свои объятья!
От гнусавого голоса и высокопарных речей Освальда мухи дохли на лету. На душе стало гадко.
– И тебе доброго утра, Освальд, – произнесла я с кривой улыбкой. – Как ты нашел меня?
– Твой никчемный отец образумился и сообщил адрес этого ужасного дома, обитатели коего погрязли в темнейшем грехе.
Освальд с отвращением покосился на краснолицего похмельного приказчика – ночного клиента моей соседки – которому в этот момент как раз приспичило вывалиться во двор. На заплетающихся ногах приказчик пересек двор и приблизился, источая убийственный запах перегара и порока. Чтобы не столкнуться с гулякой, Освальд резво отпрыгнул в сторону, угодил ногой в лужу нечистот и вполголоса выругался словами, которые Отроку Света знать вовсе не положено. После этого он, наконец, заговорил нормальным языком.
– Собирайся. Мы должны успеть на десятичасовой экспресс. В твоих интересах вернуться сегодня же. Отец сказал, что искупительное наказание станет строже с каждым днем задержки.
– А какое наказание меня ожидает сейчас? – вяло поинтересовалась я.
– Два дня у позорного столба, неделя в келье Смирения. В цепях, конечно.
Я поежилась.
– Другие старейшины были против твоего возвращения, но отец велел им не вмешиваться, – продолжал Освальд, – Он все еще хочет взять тебя к нам в дом. Тебе несказанно повезло!
– О да, несказанно, – пробормотала я.
– Старейшина намерен сам искоренить дурное влияние твоего отца. Джейма тоже довольна. Ей позарез нужна помощница в свинарнике и в дубильне.
Мне сразу же померещился мерзкий запах гнилой кожи и навоза, который всегда и повсюду сопровождал неряшливую Джейму, вторую жену Просветленного.
Освальд поднял указательный палец к небу и назидательно поведал:
– Твой отец испортил тебя. Затуманил голову рассказами о своей распутной юности в Аэдисе. Согласись, его изгнание из общины стало правильным уроком и ему, и всем, кто к нему прислушивался.
С этим я согласиться не могла, но промолчала. Отроковицы Света не смели возражать мужчине.
Старейшина Уго всегда недолюбливал моего отца, бунтаря и чужака, и месяц назад изгнал его из общины. Это стало главной причиной моего бегства в столицу. Я не хотела оставаться в общине без отца, но были нужны деньги, чтобы мы с отцом могли жить независимо. Я надеялась заработать их в Аэдисе.
– А теперь иди и принеси вещи. Я подожду тебя здесь. Этот черномазый демон у входа поклялся хорошенько отделать меня палкой, если, как он выразился, я еще хоть раз оскорблю своим видом его глаза. Проклятый висельник!
Я послушно повернулась и поднялась к себе. Взяв саквояж, я вновь подошла к окну, собираясь с духом. Прощай, грязный дом госпожи Резалинды. Прощайте, унылые Котлы. Прощайте, так и не увиденные мной чудеса Аэдиса, города Высокой Магии и Прогресса.
Освальд ждал меня у забора и нервно вертел головой, высматривая, не появился ли привратник Эофим. По забору неуклюже кралась хозяйкина кошка Кальпурния; спрыгнула, постояла в раздумье, приблизилась к Освальду вихляющей походкой и начала тереться о сапог. Сын старейшины брезгливо подобрал край одеяния, огляделся, а затем что есть силы ударил ластящуюся кошку каблуком по голове так, что несчастное животное отлетело на несколько локтей и недвижно повалилось на землю, не издав ни звука.
Освальд всегда был жестоким и трусливым парнем. Любил нанести удар исподтишка; наши детские игры обычно заканчивались дракой.
Отпрянув от окна, я быстро повязала чепец, наспех нацарапала записку Резалинде и положила ее на саквояж – мне не хотелось лишиться последних вещей. Затем быстро выбежала из комнаты и устремилась к черному ходу.
Через минуту я выскочила на задний двор, вышла в темный переулок, скрытый высоким забором от посторонних глаз, и двинулась прочь от доходного дома госпожи Резалинды и ожидавшего меня у главного входа Освальда.
Стоило поспешить – солнце уже поднималось, Небесные Часы показывали восемь утра, а кандидатам было назначено явиться в дом лорда-архивариуса Клаудиуса Дрейкорна в полдень.
Несмотря на бессонную ночь, я шла довольно бодро. Меня толкало вперед любопытство. За три недели, что я прожила в столице, я успела увидеть лишь небольшую ее часть, и никогда не бывала в центре. Все дни занималась поисками работы в Котлах и Предгороде. Мне было не до праздных прогулок, да и проезд на конном трамвае или извозчике стоил немало; приходилось думать лишь о том, как бы выжить.
Теперь я отправилась к кварталу Мертвых Магов не только потому, что рассчитывала получить там работу. Напротив, в удачный исход своего путешествия я не верила, и понимала, что завтра меня ждет безрадостный путь обратно в Олхейм – в одиночестве или в компании Освальда. Но напоследок мне хотелось своими глазами – хоть мельком – увидеть знаменитые на весь мир чудеса Аэдиса.
Я знала, что Аэдис огромен, но никогда не предполагала, что настолько. Я шагала и шагала по бесконечным фабричным кварталам. Несмотря на ранний час, здесь было многолюдно. Ночная смена возвращалась домой. Толпы безработных уже сидели у контор вербовщиков прямо на грязном тротуаре. Рядом бдительно околачивались полицейские в потертой синей униформе.
В районе пакгаузов и фабрик полицейских взводов было небывало много. Я то и дело отпрыгивала в сторону и прижималась к грязным каменным стенам, чтобы не попасть под копыта конных отрядов. Железные подковы выбивали из мостовой искры, бряцали сабли и детали портупеи, из-под островерхих шлемов хмурились усатые лица.
Некоторые улицы оказались полностью перекрыты. Из-за этого мне пришлось сделать огромный крюк по незнакомым узким улочкам. Я очень боялась заблудиться и поэтому увязалась за дородной служанкой в грязном переднике, спешащей на городской рынок – по крайней мере, я знала, как от рынка попасть на нужную мне улицу. Служанка шла быстро и непрерывно ругалась. Из-за оцепления ей пришлось тратить время на обход, и теперь ее хозяева лишились свежей ветчины на завтрак.
– Проклятые ретровиты! – громко бубнила она под нос, брызжа желтоватой слюной. – Чтоб их на жертвенном столе крюками разорвало! Остроголовые так и рыщут, черти. Опять, поди, комендантский час введут, пока всех не изловят.
Я жадно внимала. Остроголовыми называли полицейских из-за их шлемов. Про ретровитов часто писали в газетах.
За последнее столетие созданные демонами станки и машины заменили человеческий труд; на улицах оказались тысячи безработных. Те, кто не стал мириться с новым положением вещей, объединились в тайное общество. Устраивали протесты, уничтожали магические агрегаты, проклинали в своих листовках теургов и призывали расторгнуть все пакты с демонами. За магопромышленный саботаж полагалась смертная казнь или ссылка в колонии, но отряды ретровитов – прозванных Убийцами магии – росли. Поговаривали, что Канцлер собирался даже ввести в столицу специальные войска, а за голову генерала Линна, таинственного предводителя ретровитов, была объявлена немалая награда.
Я догнала сердитую кухарку, широко, дружелюбно улыбнулась и рискнула обратиться к своей невольной провожатой с вопросом:
– Что произошло? Чем Убийцы магии досадили остроголовым в это раз?
В ответ на улыбку кухарка недоуменно нахмурилась, но обрадовалась возможности излить негодование:
– Ночью разнесли стеклоплавильный цех на заводе Сектимуса Алистера… теперь остроголовые хватают всех без разбора. Может они и правое дело делают, Убийцы эти, но только простым людям и так тяжко, а тут еще оцепления… Видишь, что творится?
Служанка остановилась и ткнула рукой в открытые железные ворота. В узком фабричном дворе толпились полицейские и солдаты. Со злыми, нахмуренными лицами они бродили среди обломков оборудования, словно разыскивая что-то. Под грубыми сапогами хрустели осколки стекол. На ржавых воротах белой краской был грубо намалеван топор и молния – знак ретровитов.
Внезапно все пришли в движение, широкие спины солдат в оцеплении разомкнулись. Конвоиры вывели худого человека в рабочей одежде с закрученными за спину руками. На голове и одежде человека виднелась кровь, лицо искажено от боли и бессильной ярости.
Стоявшая рядом со мной высокая белокурая девушка жалостливо охнула и с чувством произнесла:
– Живодеры, сатрапы! Демоновы прислужники!
Полицейские мигом подтянулись, нахмурились, заозирались. Девушка сделала шаг назад и быстро растворилась в толпе, чтобы не попасть в руки мага-экзекутора вместе с арестованным.
Появился суперинтендант в черной униформе с белыми нашивками. Внешность у него была примечательная: квадратный раздвоенный подбородок, пышные усы и шишковатый нос, точь-в-точь как у Кранча, персонажа театра марионеток, злодея, постоянно строившего козни кукольным влюбленным парам. Полицейский громогласно приказал всем разойтись. Кухарка сплюнула конвою вслед, а я отвернулась и поспешила прочь.
Узкая улочка закончилась, и я увидела знакомые дома. Это было Пристанище – квартал, где обитали семьи рабочих, докеров и поденщиков. Здесь улицы походили на узкие ущелья, высокие стены которого образовывали многоярусные рабочие бараки. Верхние ярусы часто нависали над нижними; везде лепились узкие галереи, балкончики, шаткие переходы и лестницы.
Прямо на этих нелепых конструкциях, похожих на неряшливые соты скальных пчел, уличные торговцы раскладывали пестрый товар, цирюльники пристраивали свои принадлежности и ждали первых клиентов, карабкались тощие дети, а хозяйки сушили белье, которое моментально серело от висящей в воздухе сажи.
На улицах было тесно, темно и сыро; увидеть клочок серого, затянутого гарью неба и отблеск Небесных Часов можно было, лишь задрав голову.
Наконец стены мрачного ущелья раздались; я вздохнула полной грудью и даже зажмурилась от внезапно яркого утреннего неба, которое теперь ничто не скрывало. На смену гигантским человеческим ульям пришли непримечательные трехэтажные дома из простого серого камня, в которых жили небогатые представители среднего класса.
Незнакомые улицы становились шире и чище; здесь столичный муниципалитет уже установил вместо газовых фонарей магические светильники – узкие высокие конусы из переливающегося полупрозрачного стекла. С наступлением темноты они загорались мягким рассеянным светом, меняющим оттенок в зависимости от часа и погоды.
Затем потянулись ряды нарядных особняков, прячущихся за коваными решетками. По мере приближения к центру столица становилась ярче и утонченнее. С каждый новым кварталом город менял свой вид, характер и настроение. Я вертела головой из стороны в сторону, пытаясь не упустить ни детали; даже усталость пропала.
Вместо грубых повозок стрелой проносились изящные экипажи. Конные трамваи сменились паровыми. Под звонкий перестук они бодро тянули узкие двухэтажные вагоны с блестящими латунными поручнями. Впереди у локомотива был круглый фонарь, похожий на внимательный глаз. Из-за него паровик казался сказочным механическим насекомым.
Пару раз промелькнули шестиколесные магические самоходы причудливой конструкции, но я не успела их рассмотреть.
По тротуарам спешили на работу клерки в строгих костюмах. Чопорный вид служащих разнообразили пышные бакенбарды самых удивительных форм и нафабренные усы – последний писк столичной моды.
Яркие фургоны выгружали товары у сверкающих стеклом лавок, приказчики суетились и нетерпеливо окрикивали жизнерадостных грузчиков. На узких аллеях богато одетые горничные выгуливали господских собачек. Полицейские не патрулировали эти районы, а сидели в красивых кирпичных будках под нарядными зелеными крышами и сохраняли неизменно вежливое выражение лица.
Внезапно яркие краски померкли, на нарядную улицу наползла черная тень, словно день сменился ночью. Я подняла глаза: высоко над домами скользило плоское металлическое брюхо воздушного плота. Невероятно огромное, оно тянулось и тянулось, ряды проблесковых маячков ритмично переливались. Под ними проносились махолеты лоцманов, суетились, как стайки рыбешек подле морского хищника. Прохожие останавливались, задирали голову, обменивались восхищенными репликами.
– Это же «Небесный Скат», последнее приобретение императорского флота! – с благоговением произнес дородный господин в военной форме, обращаясь к своей спутнице, утонченной сухопарой даме. – Он великолепен. За него отдано триста человеческих жертв. Но «Небесный Скат» того стоит. Невероятная грузоподъемность. Какие обводы, какая аэродинамика! Кордо Крипс настоящий гений. Его демон согласился на оплату договора пленными фаракийцами. Половину из них захватил наш тринадцатый полк – я лично сопровождал вагон в имперские мастерские! Проклятые черномазые скулили, как побитые собаки, не хотели отправляться на алтарь.
Сухопарая дама одобрительно кивала головой, манерно вздыхала, показывая свой восторг подвигами спутника.
Бесконечное воздушное судно величественно проплыло на юг, к складским кварталам, волоча за собой гигантскую тень. Показалось солнце и неустанно вращающиеся армиллы Небесных Часов. Кровожадный военный продолжал смотреть вслед “Небесному Скату”, поставив ладонь козырьком над глазами. Я с отвращением покосилась на его украшенное медалями пузо и двинулась дальше.