Мартинес внимательно следил за своей улыбкой — ей полагалось излучать уверенность и мудрость, а она вместо этого норовила расплыться в широкую имбецильную ухмылку. Похоже, в основном ему удавалось с ней справиться.
Наконец аплодисменты смолкли, и Мартинес неожиданно услышал, как громко бьется его сердце. Сделав глубокий вдох, он повернулся к новому предводителю парламента, лорду Сайду.
— Насколько мне известно, в подобных случаях обычай требует произнести речь, — сказал Мартинес. Он почти слышал эти же слова, произносившиеся на «Короне».
Лорд Сайд, похоже, был удивлен самой мыслью о том, что может существовать подобный обычай, но вида не показал.
— Лорд Гарет, собрание пэров радо выслушать вас.
Мартинес повернулся к аудитории: к депутатам в бордовых костюмах, к стоящим в галерее родственникам и флотским офицерам, к предводителю парламента и командующему флотом Торку, стоящим неподалеку, — все они казались темными силуэтами на фоне яркого света бьющих в глаза прожекторов, направленных на трибуну. И разумеется, кроме них незримо присутствовали биллионы глядящих на него по видео.
После стольких лет, полных борьбы, опасностей и тяжелого труда, Мартинес наконец дождался своего звездного часа. В этот миг вся империя ждала, когда же он заговорит.
А он не мог вымолвить ни слова. Гладкие фразы, которые он приготовил заранее, вдруг куда-то делись, и он ощущал только напряжение, с которым самые важные персоны империи ожидают, что он сделает ошибку. Продемонстрирует всем, что как был, так и остался неотесанным провинциалом.
Вокруг звенела тишина, и только стук сердца громом отдавался в ушах. Он с усилием раскрыл рот и заставил себя заговорить.
— Милостивые государи депутаты, — начал он, обвел аудиторию взглядом и остановил глаза на Сайде и командующем флотом Торке. — Милорд предводитель, — произнес он. — Милорд командующий. — Скользнул взглядом по галерее, он продолжил: — Друзья.
И когда он убедился, что возможно говорить и перед этой аудиторией, слова потоком хлынули из него. Сначала их было немного — на поверхность сознания выплыло только несколько первых фраз, но по мере того как он говорил, начали появляться новые. Очень удачно, что Мартинесу уже дважды пришлось в последнее время говорить речи — это помогло ему быстро войти в ритм. Говорить перед парламентом оказалось несложно: его слушатели сами недавно выдержали битву, прямо на этом самом месте, и он мог смело предполагать в них ту же отвагу, сноровку и таланты, за которые он уже благодарил команду «Короны».
Под конец речи слова лились с его губ рекой, как будто он всю жизнь только и делал, что обращался к парламенту.
— Я чувствую это сердцем, — сказал он в заключение своей речи. — С такими мудрыми руководителями, как собравшиеся здесь, и с такими отважными и умелыми исполнителями, как те, с кем мне посчастливилось бок о бок сражаться на «Короне», мы обязательно победим!
Одобрительные крики и аплодисменты, наполнившие залу, звучали еще громче, чем в прошлый раз. Мартинес опять нацепил мудрую и уверенную улыбку и отсалютовал собранию золотым шаром.
Хоть вам и не нравится акцент, подумал он, придется его проглотить.
А потом был прием во дворце Н'гени. Дворец благоухал ароматом тысяч букетов, а оригинальные светильники в форме снежинок, среди которых не было двух одинаковых, парили под потолком, освещая серебристым светом собравшуюся толпу. За окнами шел настоящий снег, он лежал на карнизах и сверкал на ветках деревьев, растущих в саду. Залы и галереи были заполнены депутатами, высокопоставленными представителями флота и высшими чинами администрации.
Никто не носил траура. Парламент решил раньше срока прекратить траур по последнему из великих господ, а значит, и ограничения на число гостей тоже были сняты. Официально это было сделано потому, что военное положение имело приоритет над всем прочим. Хотя, если бы Мартинес был депутатом, он стремился бы прервать траур просто во избежание недоразумений. Ведь теперь не так-то просто было сообразить, скорбит ли кто-либо по великому господину, или по погибшим на войне, или по умершим повстанцам-наксидам, или просто по мирному порядку старой империи.
Не задаваясь больше вопросом, как отобрать двадцать два гостя на любой прием, общество на радостях старалось извлечь все доступные удовольствия из зимы и восстания.
Да и Мартинесу было приятно опять облачиться в зеленое.
— Я и не знал, что ты собираешься произносить речь, — сказал ему старший брат Роланд.
— Я собираюсь сам когда-нибудь стать депутатом, — ответил он. — Вот я и подумал: стоит им показать, что я могу разговаривать на людях и говорить дельно, и вообще мы на Ларедо не страдаем от нервного тика или заикания.
— Честно говоря, это я собирался стать первым депутатом с Ларедо, — сказал Роланд. Он был немного выше Гарета — за счет длинных ног. У него был очень сильный ларедский акцент. — Надеюсь, ты уступишь мне эту честь по старшинству.
— Возможно, — ответил Мартинес. — Но если выйдет иначе, я сделаю все, чтобы протащить туда тебя. Теперь самое время: тут освободилось много вакансий.
Он и сам толком не знал, насколько серьезно говорит. Капитан-лейтенант лорд депутат Гарет Мартинес? Нынче это казалось вполне возможным. Парламент был сейчас благорасположен к ним. Он уже заказал ларедским верфям постройку трех фрегатов и обещал клану Мартинесов и их подопечным солидную поддержку.
Может быть, наконец-то планы лорда Мартинеса начнут приносить плоды. Отец Мартинеса, столкнувшись с пренебрежительным отношением к себе во Флоте и на Заншаа, вернулся на Ларедо с твердым решением стать таким богатым, чтобы уже никто не смел пренебрегать им. И он-таки сделался фантастически богат, даже по меркам пэров, и его дети тоже были частью его плана, направленного на то, чтобы завоевать столицу и пробиться через неприступные стены, отделяющие высшую знать, но до сих пор Мартинес не думал всерьез, что достичь высокого положения могут те, кто не происходит из старинных родов вроде Н'гени и Ченов.
Так и было раньше. Но похоже, после восстания все сделалось возможным.
Подошел лорд Пьер Н'гени и поднял бокал за кавалера золотого шара. Мартинес поднял в ответ жезл и только сейчас заметил, что к нему пристал клочок плоти командующего флотом Торка. Мартинес стряхнул его на пол и произнес:
— Мы тут решили, что первый депутат с Ларедо должен быть обязательно из числа ваших клиентов.
Лорд Пьер задумался. Теоретически это он представлял в парламенте Ларедо, являясь патроном клана Мартинесов, хотя, конечно, лорд Пьер никогда не был на Ларедо, да и не собирался туда.
— Пожалуй, — наконец согласился он.
— Вам не помешают лишние союзники в парламенте, — сказал Мартинес.
Лорд Пьер повернулся к Роланду.
— Теперь, получив подряды для своих верфей, вы возвращаетесь домой? — спросил он.
— У меня ушло бы три месяца на то, чтобы добраться туда, — ответил Роланд, — а к этому времени ваши фрегаты будут уже почти готовы. Там я сейчас не нужен — мой отец отлично справится со всем. Нет, — улыбнулся Роланд, — я пока что останусь в столице. Может быть, застряну здесь на несколько лет.
Лорд Пьер, похоже, был отнюдь не в восторге от этой новости.
— Но вам, лорд капитан, вскоре придется собираться в дорогу? — спросил он у Мартинеса.
— Через два дня надо присоединиться к новой эскадре. А я еще только познакомился со своими новыми офицерами.
Надо сказать, Мартинес был не особо впечатлен новыми подчиненными: один лейтенант с сединой в волосах, вот уже шестнадцать лет в этом чине, а другой — едва оперившийся юнец, едва ли не моложе Вондерхейдте. С ними явно предстояло немало возни.
— Как вы полагаете, Ярлат атакует Магарию? — спросил лорд Пьер. — Похоже на то, что он скоро решится.
— Я думаю, что, нанося удар, он не промахнется, — ответил Мартинес.
Роланд ехидно улыбнулся:
— А я-то думал, ты скажешь, что мы обязательно победим.
— Мы можем победить, если возьмемся за дело.
Когда из танцевального зала донеслись звуки взявшегося за дело оркестра, Мартинесу захотелось, чтобы в его объятиях сейчас была Аманда Таен. Но прапорщику Таен предстояло еще не меньше месяца заниматься на своем корабле ремонтом спутников, а у Мартинеса не было времени заводить новую связь, разве что сделать это прямо сейчас. Но стоило ему двинуться на звуки музыки, как перед ним возник ПэДжи Н'гени. На его лице застыла ставшая уже привычной меланхолия, и Мартинес не сомневался, что причиной тому является регулярное общение с его сестрами. Мартинес мог себе представить, каково сейчас бедняге.
— Послушай, Гарет, — окликнул его ПэДжи.
— Что?
— Классную речь ты закатил сегодня утром.
— Спасибо.
— Мне даже захотелось… сделать что-нибудь, если ты понимаешь, что я имею в виду. Сделать что-нибудь полезное в этой войне.
Мартинес внимательнее поглядел на него.
— Вступить во флот?
— Не думаю, чтоб я… — ПэДжи запнулся. — Я имею в виду сделать что-нибудь. — ПэДжи поправил воротник. — Я не знаю, можно ли у тебя проконсультироваться. По личному вопросу.
Мартинес поднял брови.
— Пожалуйста.
— Я хочу узнать, нормально ли для кого-нибудь с Ларедо — например, для молодой женщины — демонстрировать свою общественную и внутреннюю независимость.
Мартинес постарался спрятать ухмылку.
— Конечно, — ответил он. — Ларедяне славятся своей независимостью и в мыслях, и в поступках.
— А… я так и думал. Видишь ли, — ПэДжи нахмурился, — я так редко вижу ее. Я имею в виду Семпронию. Только официальные встречи. Она позволяет поцеловать себя в щеку, и все. — Его голос дрогнул, но он взял себя в руки. — Но у нее есть друзья, и она проводит кучу времени с ними, а со мной никогда… — Он поспешно добавил: — Конечно, она учится в школе и говорит мне, что рада повидаться со своими школьными товарищами. Я ничего не могу на это возразить, потому что сам до сих пор дружу со старыми товарищами… — Он смущенно поглядел на Мартинеса. — Но у нее так много друзей-офицеров. И они-то не учатся в школе.
В душе Мартинеса шевельнулось что-то вроде сочувствия к ПэДжи Н'гени. Но он напомнил себе, кем является его собеседник, и сочувствие рассеялось, как вишневый цвет на весеннем ветру.
— Я полагаю, тебе стоит проявить терпение, — сказал он. — Семпронию балует вся семья, и она привыкла делать все по-своему. — Он ободряюще похлопал ПэДжи по плечу. — Со временем она подрастет и оценит твои добродетели. А что до офицеров — я думаю, она просто хочет повеселиться в их компании, пока они не отправятся на войну.
— Хм. — ПэДжи тяжело задумался. — Ну, может быть, и так.
А после завтрака Мартинес услышал еще кое-что об одном из этих офицеров. Он собирал вещи, намереваясь направиться на совещание, созываемое новым командующим эскадрой, капитаном Фарфангом с «Судьбы», и тут в его двери тихонько постучали.
— Да?
— Это я. — Голос Семпронии звучал приглушенно из-за толстых тиковых дверей.
— Заходи.
Семпрония нерешительно отворила тяжелую дверь и вошла. Увидев, что серебряные пуговицы его кителя расстегнуты, она подошла и принялась приводить его в порядок, слегка прикусив нижнюю губу и комически серьезно скосив глаза. Управившись с последней пуговицей, она поправила воротник и отступила на шаг, оценивая свою работу.
— Спасибо, — поблагодарил Мартинес.
— Не за что. — Она скрестила руки на груди и нахмуренно поглядела на него. Он подошел к туалетному столику и взял в руки золотой диск на ленточке, который он мог теперь носить, когда не собирался брать с собой золотой шар.
— Ты не будешь носить шар с собой?
Мартинес повесил диск на шею.
— Шар предназначен для торжественных случаев. Носить его с собой повсюду — явное чванство.
— Но, Гарет, — возразила сестра, — ты ведь действительно очень чванливый.
Мартинес решил, что мудрее будет не возражать на это обвинение. Вместо этого он спросил:
— С чем ты пришла ко мне, Прони?..
— Ой. — Она помолчала. — Я хотела поговорить с тобой об одном из твоих офицеров.
— Об одном из моих офицеров?
— Его зовут Никкул Шанкарашарья.
— Вот оно что.
Это был его второй офицер, с которым он познакомился пару дней назад, но не успел еще толком поговорить. Младший лейтенант, возведенный в чин всего шесть месяцев назад, с тонкими усиками и нерешительными манерами. При первой встрече Шанкарашарья не произвел сильного впечатления, хотя Мартинес успел подумать, что этот, похоже, будет нормально работать.
— Это твой друг? — спросил Мартинес.
Щеки Семпронии слегка порозовели.
— Да. Я надеялась, что ты сможешь, как бы это сказать, слегка присмотреть за ним.
— Это моя работа, — ответил Мартинес. — А что, за этим Шанкарашарьей нужно особо присматривать?
Семпрония загорелась румянцем.
— По-моему, он очень талантливый. Но он такой робкий и не любит выставляться. Ты можешь растоптать его и даже не заметишь.
— Хорошо, я обещаю глядеть под ноги, чтобы не наступить на него ненароком.
Покопавшись в памяти, он смог вспомнить Семпронию беседующей с черноволосым офицером на их семейном приеме в честь Кэролайн Сулы.
Ее глаза беспомощно бегали по его комнате.
— Он так тебя уважает. Он специально просил своего патрона, лорда Пеццини, чтобы его назначили на «Корону». — Уголки ее губ поползли вниз. — Конечно, он не знает тебя, как я.
Мартинес подошел к Семпронии и, подняв ее подбородок, заглянул ей в глаза.
— Этот Шанкарашарья и правда много для тебя значит, Прони?
Она плотно сжала губы и кивнула. Мартинес поцеловал ее в лоб.
— Ну и отлично, — сказал он. — Я сделаю для него, что смогу.
Она порывисто обняла его.
— Вот здорово, — проговорила она. — Если ты присмотришь за Никкулом, я, может быть, прощу тебя за ПэДжи.
Она выбежала из его комнаты, а он упаковал свой чемодан и вызвал слугу, чтобы тот отнес его вещи в такси, которое довезет его до станции подъемника. Алихана с ним не было — Мартинесу было спокойнее, когда тот приглядывал за «Короной» в его отсутствие. Он перекинул через руку зимнее пальто и, подхватив кейс с золотым шаром, спустился по широкой лестнице в фойе попрощаться с семьей.
Снаружи падал снег, поблескивая под темно-зеленым небом Заншаа. В небе висела ленточка кольца, и там в доках стояла наскоро собранная эскадра, к которой принадлежала теперь и «Корона». Завтра эскадра отправится на особое задание. Мартинес не знал куда, известно было только, что они не присоединятся ко флоту метрополии — их эскадра подчинялась Дофагу, лайонскому командующему, а не Ярлату. Он полагал, что им предстоит еще долго набирать скорость, прежде чем они узнают о пункте назначения, разве что капитан Фарфанг вдруг решит проинформировать своих капитанов на предстоящей встрече.
Но получилось так, что капитан Фарфанг уже ничего не сказал ему, поскольку был мертв.
— Как вы знаете, «Судьба» была наксидским судном и ее только что переоборудовали для команды торминелов, — рассказывал ему Далкейт, старший лейтенант средних лет. Он говорил возбужденно, но негромко, почти шептал. — В последнюю очередь доделывали жилые отсеки, поэтому «орешки» жили рядом, на станции, и только нынешней ночью поднялись на борт, чтобы привыкнуть к кораблю. Как вы знаете, торминелы предпочитают температуру пониже, чем наксиды, — из-за меха.
— Так это был саботаж?
— Если и так, то саботажник был одним из команды и умер вместе со всеми. Когда выставляли температуру жилых помещений, кто-то проставил лишний нолик, и температура на «Судьбе» опустилась в десять раз ниже, чем полагается.
Мартинес озадаченно поглядел на него.
— Но температура должна была падать постепенно, и можно было успеть… ой.
— Да, — подтвердил Далкейт. — При понижении температуры торминелы рефлекторно впадают в спячку. Когда становится холодно, они только крепче засыпают. Но даже в состоянии спячки они не могут перенести такого мороза.