Руки Кадана были сложены в молитвенный замок, а губы двигались, но это представление вызвало у Леннара лишь злость — здесь и сейчас шотландец молиться никак не мог.
Тем более, что не было на нем ни сутаны, ни даже обычного блио, а только нижняя рубашка с широким воротом, которая сползла вниз, открывая взгляду рыцаря острое плечо и часть груди.
Несколько секунд Леннар боролся с желанием просто швырнуть нарушителя границ на кровать и… вот это "и" вызывало у Леннара страх. Потому что он чувствовал, что если дойдет до этого, то уже не останется собой.
— Что вы делаете здесь? — спросил он.
Густые пушистые ресницы приподнялись, открывая щелочки голубых глаз.
— Вы сказали, что если я хочу вас, то должен вас поддержать. Я много думал о ваших словах.
Леннар точно помнил, что говорил не совсем так, но решил промолчать.
— Я пришел, чтобы просить у вас разрешения служить вам.
Леннар вздрогнул, и горячая волна пробежала по его телу после этих слов. Он не сразу понял, что именно Кадан пытается ему сказать, потому что с головой утонул в жажде близости, охватившей его.
— Я никогда не был оруженосцем, — продолжил Кадан, — в том не было нужды. И теперь я хочу просить вас обучать меня с тем, чтобы однажды я стал рыцарем Храма, как вы.
"Зачем?" — едва не произнес Леннар, но сдержал себя, потому что ответ знал и так. Орден Кадана не интересовал.
— Встаньте, — сухо произнес Леннар, и когда тот не выполнил приказа, сам взял юношу за плечи и вздернул вверх, — я уже сказал вам — помыслы оруженосца должны быть столь же чисты, как и мысли рыцаря, что посвящает его. Приходите, когда для вас это будет так.
Кадан наконец распахнул глаза и теперь смотрел на него с обидой и злостью.
— Значит, так… — медленно произнес он, — вы отказываетесь от меня.
— Я сказал ровно то, что хотел сказать.
— Докажите, — Кадан, вместо того, чтобы вырваться из его рук, подался вперед.
Леннар молчал.
— Я сдержал свое слово, сэр Леннар, в отличие от вас. Я говорил с отцом и я сказал вам, где и когда будет король Брюс. А теперь сделайте и вы то, что обещали мне. И если вам будет неприятно — я почувствую сам.
Леннар задержал дыхание. Тело Кадана, вопреки ярости, звучавшей в его словах, льнуло к нему.
— Только помните, сэр Леннар, — уже тише произнес он, — если я почувствую, что наш поцелуй неприятен вам, я уйду — и больше уже не вернусь. Ну же, сэр…
Он не успел договорить, потому что губы Леннара коснулись его губ, и Кадану стало трудно дышать. Руки рыцаря шарили по его спине и плечам, изучая и будто бы боясь потерять. Плоть Кадана невольно наливалась кровью, и он прижался плотней, потираясь о бедро Леннара — а у своего бедра ощутил такую же твердую плоть. Он попытался поймать ее в ладонь, но едва коснулся, как Леннар оттолкнул его.
— Уходите, — выдохнул он.
— Но… — разочарованно произнес Кадан.
— Прочь из моих покоев. Я обещал только поцелуй.
Кадан поджал губы. Несколько секунд смотрел на него. Затем фыркнул — и, стуча каблуками по каменному полу, двинулся прочь.
ГЛАВА 5
Кадан стрелой влетел в свою комнату и тут же сделал круг вдоль стен.
Здесь, в покоях, предназначенных для любимого сына тана, было куда теплей, чем в продуваемой всеми ветрами башне, куда поселили заезжего рыцаря.
Пол устилали пушистые ковры, а окна прикрывали дорогие гардины. Стены были обшиты красной и зеленой саржей.
В углу стояла узкая кровать с балдахином и кистями, отделанная драгоценными тканями. Кровать устилало белье, расшитое в венецианском и дамасском стиле, привезенное, видимо, из Кутанса.
Стены укрывались циклом из гобеленов, изображавших "Рождение Шотландии", легенды о "Гододине" или просто растения и зелень. На единственной свободной стене висело зеркало в золотой оправе.
Кадан подошел к зеркалу и остановился перед ним, разглядывая себя со всех сторон.
В комнате царил полумрак, нарушаемый лишь светом нескольких свечей, стоявших в подсвечнике на столе. Но такое освещение, на взгляд Кадана, делало его лишь привлекательней. В темноте кожа казалась еще белей, и почти не разглядеть было веснушек, нарушавших ее матовый ореол днем. Сам он был строен и, как думал теперь, куда скорее мог бы привлечь мужчину, чем женщину.
— Но почему же тогда не его? — Кадан стиснул кулаки и топнул ногой.
Сэр Леннар будил в нем незнакомую юноше злость.
Как он ни старался, но не мог понять, почему тот не отвечает на чувства, накрывшие его самого с головой.
Леннар был отражением его снов. Он был создан для него. И чем дольше Кадан находился рядом с ним, тем явственней это ощущал. И если правдивы были древние легенды об андрогинах*, существах о двух лицах, которых боги в наказание разделили пополам, то его половиной был Леннар.
Кадан приблизился к зеркалу, очерчивая кончиками пальцев контур своего лица.
— Он не может не любить меня.
Но, вопреки словам, душу его наполняла боль. Леннар оставался холоден и не поддавался ему, чтобы ни делал Кадан. И даже песня, льющаяся из самого сердца юноши, не тронула его.
Кадан отошел от зеркала и остановился у окна, глядя на погрузившийся в сумрак двор. Обхватил себя руками — никогда ему еще не было так зябко одному.
Все потеряло смысл. Любовь братьев и отца, тепло очага и вкус пищи, и даже музыка меркла, когда Кадан вспоминал глаза рыцаря, почти не смотревшего на него.
Если бы Кадан верил в силу трав, он бы прибег к колдовству, чтобы приворожить тамплиера. Но Кадан слишком хорошо знал, что магия — лишь выдумка. Единственное, что важно — вера в себя. Он верил, но и это помочь не могло.
— Леннар… — прошептал он и, закрыв глаза, привалился к стене. Одной рукой он провел по собственному плечу, чуть стягивая рубашку вниз и представляя, что это рука Леннара стягивает ее.
Он провел пальцами дальше, по груди, комкая тонкую саржу. Задел сосок, который мгновенно набух, как только Кадан представил, что и здесь Леннар касается его.
Он скользнул рукой вниз и, обхватив собственный член, высвободил его из узких шоссов.
Рука легла на ствол, но Кадан еще колебался — место ли для того, что он делает, здесь и сейчас.
Он приподнял веки и тут же почувствовал заряд молнии, бегущий по венам — там, во дворе, стоял сэр Леннар и смотрел прямо в его окно.
Кадан не знал, видит ли рыцарь его в черноте проема или нет. Если и да, то подоконник скрывал его до живота.
И теперь, глядя Леннару прямо в глаза, Кадан принялся двигать рукой.
Член, и без того напряженный, стремительно набухал. Но Кадан хотел еще. Он хотел, чтобы Леннар был рядом. Чтобы трогал его, ласкал… Чтобы проникал в него.
Ягодицы Кадана невольно поджались, когда тот представил, как это могло бы быть. Он застонал, оттягивая кожицу, скрывавшую нежную головку, и прозрачные брызги упали на край подоконника.
— Леннар… — выдохнул он. Но когда Кадан открыл глаза, во дворе уже не было никого.
Наступил июль, и геральды возвестили о приближении короля. Весь замок охватила суета.
В обычное время в замке тан жил с приближенными советниками, учеными клириками и прекрасными дамами своего небольшого двора. Восстановив силы во время завтрака, он совершал небольшую прогулку верхом на рысаке, а затем возвращался в свои покои, где давал аудиенции.
Кроме дам и рыцарей в свиту тана входили так же виночерпий, хлебодар, стольник, резавший мясо, и личный прислужник.
Им помогали дети из благородных семейств: пажи от семи до четырнадцати лет и оруженосцы от четырнадцати до восемнадцати. Очень редко до двадцати одного года.
Монахи, медики, повара.
Строгие правила регламентировали одежду. В домах не королевской крови запрещалось носить крапчатый горностаевый мех, мех черных гепет и робы в складку из парчи.
Зато здесь в изобилии наблюдались бархат, дамаст и шелка. Ливреи слуг и пажей украшали серебряные вензеля и цветы.
Тут и там виднелись наряды из атласа и шелка, расшитые золотом, переливчатая тафта, миланский бархат и кипрский камлот.
— Вы поможете мне? — спросил Леннар, улучив момент и ухватив Кадана за край рукава, когда никто за ними не наблюдал.
Кадан грустно кивнул.
— Я же обещал.
Все последние дни он пребывал в расстройстве и тоске. Чтобы он ни делал и как бы ни стремился привлечь Леннара, тот смотрел сквозь него.
Кадан начинал отчаиваться. Однако решил попытаться в последний раз.
Он в самом деле переговорил с отцом. И хотя тот принял весть о союзе его сына с заезжим храмовником настороженно, но на уступки все же пошел.
— Можешь попытаться передать письмо сам — когда будешь петь для него. Наверняка он захочет тебя поблагодарить. Но не забывай, Кадан, ты Локхарт. Долг перед семьей должен быть для тебя превыше всего.
Кадан кивнул. О долге он не мог забыть, как бы ни хотел, и все же у семьи были его братья и сестры, и много кто еще. А у Леннара не было никого — и Кадан во чтобы то ни стало хотел быть с ним.
Потому, уверившись в том, что он сможет поговорить с Брюсом о нем, Кадан тоже улучил момент и, утянув Леннара в темноту коридора, прижал к стене.
— Я смогу передать письмо. Дайте мне его.
Леннар колебался, но юноше хотелось доверять, и, достав из-за пазухи свиток, он протянул его Кадану.
— Одно условие, — сказал Кадан, пряча письмо.
— Еще одно?
— Когда вы будете уезжать — заберете меня с собой.
Леннар побледнел от злости и попытался отобрать у него свиток, но было уже поздно — для этого требовалось схватить Кадана и забраться ему под рубашку, а подобного он позволить себе не мог. Одна мысль о такой близости сводила его с ума.
— Я обещал вашему отцу, — прошипел он, все же хватая Кадана. Тот развернулся, и получилось, что Леннар прижал его к себе спиной. Пах Леннара мгновенно набух, а проклятый мальчишка не преминул потереться о него ягодицами, рассылая по венам новую волну огня. Щеки его порозовели, и когда Кадан повернул голову, Леннар ощутил его горячее дыхание на своей щеке.
— А теперь обещайте мне. Или не увидите своего письма никогда.
— Вас мало пороли, шевалье.
— Хотите исправить этот недосмотр? — Кадан снова потерся о него, и Леннар испустил сквозь сжатые зубы полурык-полустон.
— Сначала передайте письмо, — сказал он, резко отстраняясь. И, более не говоря ничего, направился по коридору прочь.
Кадан не подвел. Все случилось так, как и обещал его отец. В первый же вечер он пел для всех — и король Роберт, затаив дыхание, слушал его. А когда баллада подошла к концу, и Кадан возвращался в зал, к другим почетным гостям, поймал его за запястье и сказал:
— Я завидую вашему отцу.
— Мне следует поблагодарить вас за комплимент, — Кадан склонил голову, — но вместо этого я хотел бы вас кое-о чем попросить.
Роберт озадаченно смотрел на него, а Кадан торопливо извлек из рукава письмо и подсунул ему.
— Прочтите, — шепнул он, — и завтра, когда поднимется луна, дайте мне ответ.
Брюс был заинтригован. Перед мальчиком было трудно устоять даже тому, кто давно женат. Тем же вечером он вскрыл письмо и хотя нашел там далеко не то, что ожидал, интерес его не угас.
Раньше чем снова опустилась темнота, он послал слугу передать Кадану ответ.
"Пусть заинтересованное лицо ждет меня в зале для встреч", — гласило письмо. "Завтра после вечерни".
Ассамблеи проходили в огромном продолговатом зале, вмещающем до двухсот человек. Он занимал весь второй, надстроенный уже таном Локхартом этаж, опиравшийся на крепостную стену и старую казначейскую башню. Туда вели двадцать ступеней крыльца. Несущие конструкции нефа не были скрыты, зал хорошо освещался тремя большими окнами, выходящими в сад, и высоким окном с видом на море.
Тан попадал в большой зал прямо из своих покоев по внешней деревянной галерее.
С наступлением темноты Леннар вступил в зал. В зале горели более пяти десятков факелов, и внутри него собрались семеро вооруженных рыцарей и сеньоров. Среди богато одетых придворных Леннар выделялся своей белоснежной туникой и перерезавшим ее, запрещенным по всей Европе, красным крестом.
Он невольно пытался отыскать Кадана глазами — но, конечно же, не смог. Здесь не было никого, кого не пригласил бы лично король.
Разговор длился долго, но оказался прост.
Обменявшись приветствиями и заверениями в почтении, они заговорили о том, что мог бы принести обеим сторонам тайный союз.
В тот вечер ответа король не дал — он попросил Леннара оставить его и удалился на совещание с сеньорами, среди которых был и тан Локхарт. Только на рассвете Леннар отыскал подсунутое под дверь его комнаты письмо и небольшую записку, прикрепленную к нему: "Магистру, и никому еще".
Леннар спрятал письмо под одежду и стал собираться в путь.
Уехать сразу он не мог, тем более что это вызвало бы подозрения. День он провел так же, как и все предыдущие дни до того.
Тан объявил выезд на охоту, где его сопровождали и Роберт, и Кадан, и Леннар.
Долгое время охота поддерживала тана в хорошей форме. Вставал он рано утром, а затем весь день и в любую погоду мог преследовать оленей и иногда забирался в самую глушь. Бывало, что охота длилась несколько дней, и весь отряд оставался передохнуть в одной из его деревень — если тому не мешали известия об очередном наступлении англичан.
За огромные деньги тан выписывал из дальних стран различных животных для зверинца, конюшни, псарни и даже пытался заселить некоторыми редкими животными леса.
Теперь они с сиром Робертом ехали впереди, обсуждая собак, Леннар же оказался в свите.
В какое-то мгновенье Кадан замедлил ход своего коня и оказался возле него.
— Вы обещали, — напомнил он, глядя вперед.
— Я помню все, что обещал, — подтвердил Ленар.
Кадан выпустил поводья и накрыл ладонью запястье рыцаря — там, где заканчивалась сталь. Пальцы его рассылали по телу дрожь.
Леннар чуть повернул голову, разглядывая его.
В тот день на плечах Кадана лежала накидка, отороченная мехом французской куницы, и нежные щеки тонули в нем. Контур белого лица в оправе медных волос, казалось, был выгравирован на плоскости небосвода. Профиль юноши глубоко врезался в сознание Леннара. Таким прекрасным он не видел его еще никогда.
"Как будто я знаю его уже много, много лет", — промелькнула непонятная мысль у него в голове. Когда Кадан был рядом, Леннар в самом деле чувствовал загадочное родство.
— Вы отдаете себе отчет в том, — сказал он, — что, став тамплиером, вы потеряете право владеть украшениями, оружием или землей?
Кадан кивнул.
— Я младший сын, — сказал он, — я и не претендую ни на что.
— Вы не сможете носить меха дороже овчины. Забудете про мягкую постель, потому как теперь лучшей из ваших спален станет для вас общая спальня в командорстве, где двадцать кроватей стоят в ряд.
Кадан побледнел. Но он не верил в то, о чем говорил Леннар до конца, и потому снова кивнул.
— Вы будете есть черный хлеб и пить только воду, и не потребуете ничего больше. Потому что ничего больше орден вам не обещал.
— Хорошо, — тихо сказал Кадан. Ему было жалко расставаться с прежней жизнью, но расстаться с Леннаром казалось попросту невозможным.
— Вы станете беспрекословно слушаться меня. Иначе я жестоко вас накажу.
— Да… — выдохнул Кадан, — я этого хочу.
Кровь снова понеслась по его животу и ударила в пах.
— Понимаете ли вы, что это не игра? Принесшему обеты ордену нет пути назад.
— Но вас могут исключить за грехи, вы сами сказали так.
— Да. И я — или вы, или любой другой будут отправлены в бенедиктинский монастырь. Поверьте, его обитателям живется еще тяжелей.
Кадан понуро кивнул. И все равно он не мог отступить.
"Но вы будете рядом со мной", — подумал он, но вслух говорить не стал, чтобы не спугнуть.