Отцу Тиберию поднесли блюдо с гусиной печенью. Он принял, сел на землю. И началось пиршество!
Мужчины и женщины ели, пили вино, хмельной мед. Смеялись. Шутили. От выпитого у Леона неожиданно быстро зашумело в голове и проснулся зверский аппетит. Он хватал со скатерти все, до чего мог дотянуться. Не особенно даже разбираясь. Все было вкусно! Невероятно вкусно! А вокруг раскручивалась и раскручивалась праздничная круговерть. Уже приволокли откуда-то огромный гулкий барабан, и дед Скагге отстукивал на нем незамысловатый ритм, его старший сын прилаживал струны к большому на вид неказистому гудоку [1], а рядом ждал сигнала его брат с тремя дудками.
Вот старший кивнул. Изготовился. Дед на миг придержал удар, и они грянули! Громко! Чуть нескладно, но главное – весело!
Взвизгнула женщина, кто-то ухватил ее поперек тела и потащил танцевать. К ним присоединились другие пары. Схватились за руки, и вот уже бежит веселый хоровод, смеются люди!
Леон тоже смеялся, чьи-то руки пытались вовлечь его в пляску. Он видел хохочущего отца, тот держал за руку мать. Они были счастливы. Ухватив на какое-то мгновение взгляд сына, отец успел подмигнуть. Леон помахал рукой, но родителей уже унесло потоком хоровода. Наконец кто-то подхватил его, с хохотом толкнул в толпу танцующих. Какая-то женщина поцеловала Леона в губы, кто она и откуда, он даже не смог определить! Все сделались будто незнакомы. Леон не мог узнать уже ни одного лица! И только полуголый дед Скагге как бесноватый лупил в свой огромный барабан, а какие-то женщины поили его вином. Старик смеялся и был сейчас похож на себя молодого, крепкого мужчину, плававшего, как говорили, по морю.
Леон несся куда-то вместе с хороводом. Он перестал узнавать тех, кто окружал его! Это были не его односельчане, нет, другие, веселые и прекрасные люди танцевали вокруг, целовались, смеялись! От этого хотелось прыгать, скакать, кричать! И Леон бежал вместе со всеми, его голова шла кругом. Но вот тональность музыки, такой безумной и сумасшедшей, изменилась. И хоровод начал распадаться. То одна, то другая пара отрывались. Убегали с хохотом куда-то в полумрак.
Когда Леона схватили чьи-то нежные руки, он совсем уже потерялся среди лиц, хороводов, танцев.
Герда была прекрасна. Ее щеки раскраснелись, грудь тяжело подымалась, глаза сияли.
Она обняла Леона, прижалась жаркими губами к его губам. Он ощутил, как бьется ее сердце. Часто, сильно!
Схватив его за руку, Герда потащила его куда-то.
– Куда ты?
Она остановилась, Леон снова оказался с ней лицом к лицу.
– Пойдем цвет папоротника искать!
– Цвет чего?
– Глупый. – Ее лицо приблизилось. – Цвет папоротника. Если найдем, всегда вместе будем.
И она нырнула в темноту.
– Эй. – Леон кинулся следом.
– Догони! – донесся ее веселый смех. Впереди мелькнула белая рубаха.
И Леон побежал! Он слышал ее смех и бежал на него, быстро, не боясь споткнуться или напороться на что-то в темноте.
– До-го-ни!
А потом она неожиданно очутилась в его объятиях. Они с хохотом рухнули на траву и покатились по ней куда-то!
Темнота была полна криков, смеха, песен…
Безумная, волшебная ночь. Самая короткая и такая длинная.
Глава 20
Дни стояли жаркие. Солнце высушивало землю, трава желтела. Стадо, которым заправлял Леон, все чаще меняло пастбища, прижимаясь к реке. Там можно было найти свежую зелень. Иногда у горизонта можно было видеть черные столбы дыма, поднимавшегося к небу. Степные пожары. Страшные и безжалостные. Однако ветер гнал их в сторону от деревни, так что беспокоиться пока было не о чем.
Засуха.
В деревне было тревожно, беспокоились за урожай и молились о дожде. Кто-то даже предложил возить воду на поля, лить в траншеи. От отчаяния.
Коровам тоже было тяжело. Трава, хоть и зеленая, содержала мало воды, приходилось искать выходы к обмелевшей реке. Это было трудно, обрывистые склоны часто не позволяли подойти близко. Леон прилагал все силы, чтобы удержать стадо, направить его вдоль берега. Задние ряды напирали, норовя столкнуть первых.
Найти хорошее сочное пастбище было удачей.
Леон уводил стадо подальше от дороги, прокаленная и иссушенная пыль поднималась высоко от любого движения, а потом опускалась на землю огромным облаком, в котором дышать было совершенно невозможно.
В тот день удалось выйти на хороший луг с небольшим, но напористым ручейком и зеленой, яркой травой вокруг.
Леон удобно растянул на кольях шкуру, устроился в ее тени. Тут можно будет держать стадо несколько дней. А там вдруг и погода переменится. Не зря же отец Тиберий обещает.
Когда коровы напились и разбрелись по лугу, Леон увидел вдалеке облако пыли.
Ничего, казалось бы, необычного по такой жаре, однако пылевая завеса была действительно существенной. По дороге, невидимой за холмами, двигалось что-то большое!
Леон встал, огляделся. Получалось, что дорога будет видна, только если подойти к ней совсем близко. Холмы надежно закрывали ее от стороннего взгляда.
В душе мальчишки боролись любопытство и осторожность.
Наконец любопытство победило, и Леон побежал в сторону дороги.
А когда добрался до пологого склона, то осторожно замедлил шаг. Отсюда все было видно как на ладони. Внизу, укрыв лица полосами ткани, двигался большой отряд.
Леон пригляделся и замер.
Впереди ехал на вороном коне паладин. Следом несколько охотников на ведьм и еще с десяток простых солдат с алебардами и лучников. Рядом с паладином двигался человек в странной одежде. Лицо его скрывалось под капюшоном, полы халата свешивались чуть ли не до земли, и Леон подумал, что, слезь тот с коня, одежда будет волочиться по пыли. Не слишком удобно.
Появление мальчишки не осталось незамеченным.
Паладин остановился, посмотрел в сторону Леона, откинул с лица шарф. Мальчишка разглядел широкий нос, глубоко посаженные глаза и шрам, пересекающий лоб.
Повинуясь команде, от группы отделился всадник и понесся в сторону Леона.
Мальчишка сделал пару шагов в сторону.
– Погодите, крестьянин! – Леон уже знал, что так говорят в далекой столице. Странный обычай. – Мне нужна ваша помощь!
Всадник подъехал ближе. Он был высок, широк в плечах, рыжая пыльная борода нахально торчала из-под шарфа.
Когда всадник откинул ткань в сторону, Леону показалось, что на его лице лежит пыльная маска, подобная карнавальной, об этом рассказывал отец Тиберий на своих уроках.
– Я Лютер, оруженосец капитана паладинов Альфреда де Гизермо. Как тебя зовут, крестьянин?
– Леон… – Мальчишка пожал плечами. Добавить к своему имени было нечего. – Господин.
– Очень хорошо, крестьянин Леон. – Всадник улыбнулся. – Что ты тут делаешь?
– Я пастух.
– Значит, селение неподалеку? Скажи, куда ведет эта дорога?
– В нашу деревню.
– А название у нее имеется? – Лютер улыбнулся еще шире.
– Конечно. – Леон почувствовал симпатию к этому человеку, хотя и видел его впервые. – Выселки.
– Там есть церковь?
– Да. У нас есть и церковь, и священник, и приходская школа. Только трактира нет. Странники у нас за редкость. Но если вам надо остановиться, вы можете. – Но всадник уже поворачивал лошадь.
– Благодарю, крестьянин Леон! – Он подкинул что-то в воздух.
Мелкая монетка. Леон успел поймать ее на лету.
Кавалькада двинулась, всадник присоединился к колонне. Обернулся на какой-то миг, махнул рукой. Через некоторое время отряд скрылся в пыли.
Леон вернулся к стаду, рассматривая монетку. В середине медяшки была проделана дырочка. Отрезав от шкуры тонкую полоску кожи, Леон пропустил ее через отверстие, завязал узелком и привязал к ремню, решив подарить ее Герде. Девчонки любят разные висюльки.
Более до самого вечера ничего не происходило. Мальчишка дремал в импровизированном шатре. Следил за стадом. Мечтал о том, как будет жить дальше, как будет хорошо, когда засуха кончится. И еще о том, что жара – это даже хорошо, когда в меру, потому что прошлое лето было дождливым, сырым, и зимой пришли мертвяки. А тепла они не любят. Боятся. Это все знают.
Еще он думал про Герду. Вспоминал ее волосы, улыбку, глаза…
Несмотря на засуху, жизнь казалась Леону прекрасной.
В деревню он вернулся поздним вечером.
Стадо, отъевшееся за долгий день, шло тяжело, медленно. Коровы, просясь на дойку, громко тягуче мычали.
У ворот встретил отец.
– Все хорошо? Припозднился ты сегодня.
– Все в порядке, папа.
Отец обнял его за плечи.
– Растешь. – От отца пахло жарким днем, пылью. – Герда приходила недавно. Не застала тебя.
– Правда? – Леон не знал, что сказать.
– Конечно, правда. – Отец засмеялся. – Ладно, дуй спать. Завтра вставать рано.
Он подтолкнул Леона в спину.
– Пап. – Мальчишка остановился.
– Что еще?
– А солдаты через деревню проезжали?
– Да… – В голосе отца послышалась тревога. – Было. Не останавливались. Так и поехали по своим делам.
Он вздохнул.
На том и разошлись.
Глава 21
Заснуть Леон не смог. В голову лезли разные мысли. Ничего конкретного, а так, мусор. Будто чье-то неумолчное бормотание, едва слышимое, раздражающее доносилось со всех сторон. Леон ворочался на сене, прислушиваясь к сонному квохтанию кур. Хотелось встать и куда-то идти. Зачем? Куда? Леон не знал. Он пытался думать о Герде, но почему-то вместо нее все время вспоминались солдаты в дорожной пыли. Леон буквально видел их снова и снова. И даже не солдат самих, а момент их приближения. Облако пыли за холмами. Леон бежал к этому облаку, бежал. Но все время что-то отталкивало его назад. Будто незримая, мягкая, но решительная рука. Леон бился в нее, упирался ногами, двигаясь словно против сильного ветра. Выигрывал метры.
Он почему-то очень боялся, что солдаты пройдут. Не увидят его или он не увидит их. Словно чей-то голос звал его. Просил. Беги, беги!
И когда Леон преодолел сопротивление и добрался до вершины холма, невидимая рука куда-то пропала, и он едва не упал.
Радостный, он выпрямился и посмотрел вниз.
Там, в клубах пыли, поднятой неизвестно кем, стояли солдаты. Только теперь они выглядели совершенно иначе, нежели днем.
Их доспехи были смяты и залиты кровью. Страшные раны, торчащие обломки костей, сочащаяся кровь, изуродованные лица! Вот что увидел Леон. Неведомо как сидящий на мертвых лошадях отряд мертвецов смотрел вперед. Там, без коня, пеший, стоял паладин, поддерживая окровавленного умирающего оруженосца. Доспехи паладина были залиты чем-то черным, мерзким. В некогда блестящей кирасе зияли прорехи.
Паладин был жив.
Он единственный, кто смотрел прямо на Леона, будто ждал его!
И взгляд паладина был страшен!
Мальчишка замер, ему вдруг захотелось бежать, бежать как можно дальше! Бежать, утирая слезы, звать маму, сделаться снова маленьким, да и вообще не жить на белом свете, все что угодно, только бы никогда не попадаться на глаза этому страшному человеку, ведущему за собой смерть!
Вот о чем говорил отец! Вот о чем, вдруг осенило Леона… Но никчемное это знание уже ничем не могло помочь.
Паладин ткнул в него пальцем, оказавшись вдруг, каким-то немыслимым скачком, совсем близко.
– Ты! Вставай, мальчик! Вставай! Проснись! Проснись, Леон!
И его грязное лицо придвинулось вплотную.
Леон закричал, взмахнул руками, кинулся прочь и… проснулся.
Чувствуя, как подкатывает к горлу рвота, он кубарем скатился с сена, упал на земляной пол и, толкнувшись ногами, вылетел во двор. Там его вывернуло.
Однако этим дело не закончилось. Какая-то неведомая воля погнала Леона на улицу. Он бежал, спотыкался, падал, снова вставал и остановился только когда ткнулся лицом в чьи-то сапоги.
Леон, тяжело дыша, поднял голову.
Над ним, поддерживая раненого оруженосца, стоял паладин. Точно такой же, каким он видел его во сне. В изуродованных доспехах, раненный. Но один. Без отряда, мертвецы остались там, где им и положено было оставаться.
– Мальчик, – прохрипел паладин. – Хорошо, что ты пришел, мальчик.
Он уложил оруженосца на землю, тот застонал, закашлялся.
Паладин встал на одно колено. Полная луна накладывала жутковатые тени на его лицо.
Он поднял Леона. Взял крепко за плечи.
– Мальчик. Ты должен мне сослужить одну службу. Извини, мальчик.
Леон хотел было отказаться, вырваться и убежать, но вместо этого, сам себя не понимая, часто закивал головой. И вдруг понял – да! Он сделает все, все как просит этот человек! Умрет, но сделает!
Почему?
Леон не знал ответа.
– Возьми вот это. – Паладин сунул что-то, завернутое в грязную тряпку. – Возьми вот это и беги. Ты должен бежать, понимаешь?! Бежать отсюда, потому что за мной идет смерть. Понимаешь? Смерть! Но эта штука не должна. – Он сбился. – Сохрани ее! И беги, мальчик. Беги, отдай это паладину. Любому паладину, понимаешь, мальчик? Тебя найдут, обязательно найдут. Паладины. Такие, как я. И только им ты должен отдать это. Тебе понятно? Беги куда угодно. В город. В столицу!
На каждое слово воина Леон кивал. Эти слова проникали чуть ли не в душу его, врезались в нутро, навсегда застревали в его голове. Бежать. Сохранить. Отдать паладину. Бежать.
– Смерть будет искать тебя, мальчик. Будет искать. Я попробую остановить ее… – Паладин будто захлебнулся. Закашлялся. Но продолжил сдавленным голосом. – Я задержу ее сколько смогу. Прости! Прости меня, мальчик!!!
Последние слова он буквально выкрикнул. Сорвал с шеи большой тяжелый медальон, сунул его Леону.
– Это поможет! Беги!
Паладин толкнул Леона в грудь. Поднялся. Вытянул меч. Огромный, широкий и сверкающий. Сейчас, даже в изломанных доспехах, в грязи и крови, паладин был похож на грозного бога войны.
– Беги и прости меня, мальчик.
Позади раздался топот. Вдоль по улице бежал солдат, грязный, в одном сапоге, с перекошенной от страха физиономией.
– Разбудил, ваша светлость! Поднял на ноги!
– Что же молчат колокола?! – рыкнул паладин. – Что же молчат?!
– Сейчас, ваша светлость…
И словно в ответ на его слова заговорил колокол церкви. Это сумасшедший отец Карла, что работал теперь при церкви звонарем, бил в набат. Страшно и тревожно!
Послышались голоса. В окнах загорелся свет. И вот уже люди с факелами выбегают на улицу. Крики, тревожные голоса… Но Леон уже бежал, прижимая к груди неведомый сверток, бежал к дому.
Буквально в воротах он ударился в грудь отцу. Тот нес факел и вилы на длинной ручке.
– Леон! Что случилось?!
Белая рубаха отца была расстегнута на груди. Спросонья он путался в кушаке, пытаясь завязать его правильным узлом. Леон запомнил его таким, чуть несуразным, домашним.
– Паладин! – крикнул мальчишка. – Он велел…
Леон почувствовал, как слезы выступают на глазах. Нет! Не выступают, а льются уже по щекам! Леон ткнулся отцу в плечо. Прижался, будто тот мог ему чем-то помочь.
– Он велел мне… – захлебываясь плачем, Леон с трудом выговаривал слова. – Бежать!
Глаза отца потемнели. Он в нерешительности опустил руки. Но Леон не мог ждать. Слова паладина гнали его, жгли ему душу! Но бросить отца он был не в состоянии!
Тот присел. Заглянул Леону в глаза.
– Пойди домой, – тихо сказал отец. – Возьми сумку. Оденься как следует. Еды возьми. Сухарей и сала. И иди, раз он приказал. И еще.
Он поймал Леона за руку.
– Ты это. – Отец замялся. – Сестренку возьми. Береги ее. Матери скажи, что я велел. И еще. Я люблю тебя, сынок.
Надсадно сипя, из темноты вынырнул солдат. Тот, что был вместе с паладином.
– Ну ты здоров бегать, малец. – Он оперся на створку ворот, согнулся пополам, тяжело хватая воздух широко открытым ртом. – Я… Этого-того… с тобой… пойду. Приказ такой.
Он посмотрел на отца, искоса с подозрением.
Тот поднялся, отпустил Леона и сказал с достоинством:
– Он идет. Уже идет.
Солдат тяжело кивнул.
Леон тем временем пробежал по дому, схватил сумку, ту, с которой обычно ходил за стадом. Мелькнула мысль: «Как же теперь коровы-то?» Мелькнула и пропала.