– Зачем тебе? У него вроде уши были чуть длинноваты.
– Ну, думаю, мало ли когда встретимся.
– Не надейся. Орки имеют короткую память. – Леон сел, встряхнулся. Натянул на себя плащ. – То, что он отплатил нам добром, редкий случай. Для них мы – дикари. Странно, правда?
– Да уж.
Филипп некоторое время молчал, а потом спросил:
– Лео, а зачем ты это все время делаешь?
– Что?
– Ну. – Филипп кивнул куда-то в сторону.
Леон перевернулся, посмотрел в указанном направлении. Ничего не увидел и удивленно посмотрел на Филиппа.
– Ну там. – Тот указал на большой камень.
– Требу, что ли?
– Да. – Филипп чуть понизил голос.
– А как иначе? Мы же вроде гости тут… Надо хозяевам подарок сделать, уж сколько можем. – Леон растерялся, для него это был странный вопрос, вроде «Почему ты дышишь?». Поделиться с духом леса, ручья или горы было так же естественно, как сказать «Здравствуйте», входя в дом. – У нас так всегда делали. Без этого в лесу и жить невозможно.
– Надо же… – Филипп почесал затылок. – И что же, каждому кусту так надо?
– Почему каждому? Особые места для этого есть. У вас что, так не делают?
Филипп покачал головой.
– Нет вроде. Не замечал. Я из городка маленького, тоже. В церковь все ходят.
– У нас тоже церковь есть. – Леон будто споткнулся и поправился тише: – Была…
Филипп не заметил заминки.
– У нас и лес был неподалеку. Вырубки, конечно. Но все же. Говорили, конечно, что когда-то давно и у нас там. В пещеры отпускали девушку там. Вроде жил там злой дух, но это ж когда было?!
– Нет, чтобы человека в жертву, это до какого же отчаяния дойти надо. А так, хлеб разделить, как с другом, совсем другое дело.
Филипп покачал головой. Не то с сомнением, не то с удивлением.
Артур молчал, кажется, уснул.
– В лесу без этого никак, – добавил Леон. – Закрутит, заведет куда-нибудь. И все. А так еду разделили, вроде бы как породнились. Духи это уважают.
Филипп молчал. Потом вдруг протянул Леону кусочек лепешки. Чуть смятый, будто богатырь долго крутил его в ладонях, перед тем как обратиться к другу.
– Ты вот что, ты положи от меня. А то я вроде как не умею.
– Да ты сам… – начал было Леон, но, взглянув на Филиппа, замолчал. Взял лепешку. – Хорошо.
Он поднялся, осторожно, чтобы не разбудить Артура, обошел костерок. По звуку нашел ручей. Тут было светлее. От воды исходит легкий зеленоватый свет. Струящийся, какой бывает на небе холодной зимой, хотя луны и не видно.
Около камня, там, где он положил совсем недавно требу, было пусто.
Леон осторожно положил кусочек лепешки. Подумал, что стоит, наверное, что-то сказать, но не нашел слов. Молча отвернулся, сделал несколько шагов и вдруг увидел, что из ручья на него кто-то смотрит!
Леон замер.
Вскоре из воды поднялась девушка. Длинные волосы. Белая, удивительная, будто прозрачная кожа. Гибкая, будто ветка, фигура…
Она сделала шаг, другой. Поднялась из воды вся, целиком. Красивая, завораживающая в своей наготе. Протянула руку.
Леон дотронулся до ее пальцев. Холодных, но таких нежных. Подошел ближе.
Русалка провела ладонями по его лицу. Ее кожа была холодна, но в ней было столько живительной прохлады, какая бывает у родника в жаркий полдень. Ее касания были приятны, каждая клеточка тела будто ликовала под ее пальцами.
Леон и не заметил, как оказался в воде. Она обняла его нежно, ласково. Потянула вниз… Он поддался, путаясь в длинных русалкиных волосах.
Вот уже проявились в ее лице знакомые черты.
– Герда… – прошептал Леон. – Герда…
Или он только подумал так?..
– Все хорошо милый, – сказали ее глаза. – Я буду рядом.
Вокруг переливалась, пела, бурлила вода.
Глава 37
Гуленгейм был не самым приятным местом в Империи. И не только потому, что был населен в основном орками и родственными им народами. Этот город был построен на месте старого гигантского капища-храма и напоминал скорее большую крепость, нежели город. Тут не было улиц и домов в обычном, человеческом понимании. Весь город, большой и густонаселенный, образовывал единое невероятного размера здание. Тут под одной крышей жили, торговали, занимались ремеслами, нищенствовали, рождались и умирали тысячи существ. Самых разных, часто таких, о которых Леону даже слышать не приходилось. Полукровки. Для которых Гуленгейм был домом. Одним большим городом-домом.
Дорога в эту гигантскую рукотворную пещеру пролегала через поля, где хмурые невольники, большей частью из орков, у которых были нелады с законом, ухаживали за низенькой болезненной рожью. Земледелие среди этого народа считалось занятием позорным. Но оседлая жизнь диктовала свои законы.
Ворота в Гуленгейм были открыты. Около них уныло ковырялись в грязи какие-то оборванцы, тянули к проезжающим руки, что-то скрипели на непонятном языке.
Среди них Леон с ужасом и отвращением увидел детей. Таких же худых, чумазых, с жадными, голодными глазами. Вид этих покрытых болячками существ так поразил юношу, что он остановил коня, не зная, что делать.
Нищие тут же приблизились. Угодливо, жалко кланяясь, протянули руки. Леон расслышал исковерканное слово «господин» и «дай».
– А ну пошли прочь! – закричали от ворот.
Леон обернулся.
К ним уже спешил стражник. Человек. Второй, орк, равнодушно остался сидеть у стены.
– Убирайтесь, оборванцы! Пшли отсюда, твари!
Стражник пинком оттолкнул нищего с дороги, древком копья наподдал другому.
– Что он делает? Это же люди… – услышал Леон голос Артура.
Страж тем временем, легко раздавая затрещины и тычки, приближался к Леону.
– Пшли отсюда, валите…
Удар. Еще удар.
Оборванцы разлетелись в стороны, как кегли. Видимо, это повторялось не раз и не два.
Стражник с видимым удовольствием ударил какую-то перекошенную бабу. Она охнула, осела. И, прижимая руки к животу, отползла в сторону.
Следом за женщиной на дороге у стража оказалась девочка. Наверное, лет семи-девяти. С чумазым лицом и спутанными в колтуны волосами, она безучастно смотрела на лошадей, засунув палец в рот.
Стражник замахнулся.
И в тот же миг упал в дорожную пыль. Несколько раз перевернулся. Копье отлетело.
Нищие прыснули в сторону.
Филипп спрыгнул с коня. Наклонился над стражем.
Тот тяжело дышал, выдувая ртом кровавые пузыри.
– Ты же, гнида, человек… – прошипел Филипп. – Ты же, гнида, подданный императора!
Он взял мужика за край кирасы, прижал к земле. Леон увидел, как мнется железо.
– Ты же, падаль, служишь закону. Ты ж не орк, ты – человек! Животное! Удавлю! – зарычал Филипп, и стражник захрипел, выпученные глаза налились красным.
– Филипп, оставь!
Леон выдвинул коня вперед. Со стороны ворот к ним бежал небольшой отряд. Мелькали копья и длинные алебарды.
Позади скрипнула тетива. Артур натянул лук.
Стража сразу притормозила. Легко одетые алебардисты тут же спрятались за копейщиками, на которых были надеты короткие кирасы. Те, в свою очередь, тоже не пожелали лезть на рожон.
Вперед вышел орк. Крепкий, с торчащими из пасти клыками. Единственный, у кого был шлем и топор с широким изогнутым лезвием.
– Вы напали на солдата, – рыкнул зеленомордый. – Это нарушение закона.
– Этот солдат вел себя не так, как подобает стражу, – ответил Леон. Стараясь не упускать орка из виду, он покосился на бойницы над воротами. Будет очень дурно, если конфликт выйдет за определенные рамки и к бойницам подойдут арбалетчики.
– Он расчищал вам дорогу.
– Избивал людей.
Орк скривился, и Леон вдруг понял, что это улыбка.
– Это не люди. Это бродяги. Бездомные.
Наверное, надо было бы ухмыльнуться. Сказать, мол, а мы и не заметили. Или еще что-нибудь.
Но паладин только потому и паладин, что всегда делает то, что должен.
А еще он вспомнил паладина, что подобрал его там, в лесу, когда жуткие эльфийские твари, гнались за ним и его сестрой.
И чувствуя, как немеет кожа на лице, как становятся мокрыми ладони, Леон ответил:
– Бездомных в Империи не бывает.
И точка. Филипп отпустил стража, пошевелил плечами, поднял упавшее копье. Артур пустил лошадь шагом, уходя с дороги и выбирая верный сектор для выстрела.
Но ничего не произошло.
Орк оскалился еще сильнее и фыркнул:
– Столичные, да?..
Он опустил топор.
– Мне сказали, что приедут люди из Фервала. Но мы ждали вас позднее.
– Мы торопились, – после паузы ответил Леон.
Орк развернулся и пошел к воротам. Его люди бестолково топтались на дороге. Леон послал лошадь вперед. Стража расступилась. Филипп и Артур молча ехали следом.
Артур догнал Леона.
– Они нас приняли за…
– Тссс… – Леон покачал головой и ответил шепотом: – Я уже понял.
Через высокие, но узкие окна-бойницы внутрь города проникал дневной свет. Но все равно через равные промежутки горели светильники. В воздухе стоял горький запах паленого масла.
– Лошадей можете оставить там. – Старший орк ждал их внутри. Он махнул рукой в сторону большого стойла, за которым присматривал худой мальчонка.
Леон кинул ему мелкую монетку. Тот поймал на лету, шустро спрятал ее за пояс.
Прежде чем передать ему поводья, Леон снял седельную сумку и сунул ее Филиппу.
Тот тихо крякнул и прошипел сдавленно:
– Что там у тебя?..
– Камни. – Леон позволил себе улыбнуться.
Возле конюшен их ждал уже другой орк. Молодой. Одетый в яркий нелепый камзольчик с мехом.
– Прошу за мной. – Голос у орка был неожиданно высок. В нем не было той глухой хрипоты, которая отличала зеленомордых. – Господин вас примет.
– Как тут быстро разносятся новости.
Город был похож на муравейник.
После степи с ее чистыми просторами, с ее запахами травы, земли и ветра Гуленгейм показался сущим кошмаром. Узкие, грязные улицы, где над головой нет неба, а только балки, перекрытия и редкие узкие оконца. Дома, более всего похожие на норы. Впечатление усиливали круглые двери и полное отсутствие окон в стенах. И верно, зачем они здесь?
Все было таким невыносимо одинаковым, таким серым и тусклым, что редкие вывески торговых лавок и харчевен привлекали внимание. В этих местах горело множество светильников, и запах гари смешивался с запахом еды, наглухо отбивая аппетит.
– Сколько же они сжигают масла? – пробормотал Филипп.
А еще на улицах было то, чего не было в Фервале. И чего Леон, живя в деревне, не мог себе представить. Нищие.
Не такие грязные и убогие, как те, что встретили их у ворот, но все с тем же неуловимо обреченным выражением лица. Они сидели, лежали и бродили. Они были грязны.
– Эй, – Леон окликнул провожатого. – Почему они не работают? Почему не пашут землю?
Тот пожал плечами:
– Не хотят.
Леон даже остановился на мгновение. Он не мог себе представить такого. Чтобы человек, не хворый, не убогий, просто не хотел кормиться с земли. Считал, что его нынешнее положение – омерзительное, жалкое – лучше, чем положение землепашца, крестьянина.
Теперь он по-новому смотрел на Гуленгейм. По-новому оценивал то, что происходило вокруг. Это был больной город. Как старые, заброшенные каменоломни, куда опускали больных проказой. Чтобы они доживали там свой век, подкармливаемые родственниками и государством. Только в Гуленгейме болело не тело. Болела душа. Человека или орка, не важно. Душа ведь, как говорил когда-то отец Тиберий, она у всех одна. И болеет она одинаково. И радуется.
Радости Леон в этом городе не видел. Одну только болезнь.
И серые, серые, бесконечные стены с дырами нор и карманами переходов.
Не город, а опухоль. Зловонная и мерзкая.
Однако по мере приближения к дворцу улицы стали шире. Стали чаще появляться украшенные незатейливой росписью двери. Видимо, так проявлялся достаток живущих в этих домах. Сам же дворец был частью того самого древнего храма-капища, на месте которого и вырос этот чудовищный город. Обиталище Брюнегольда было похоже на крепость, которую строят дети на берегу реки, поливая песочной жижей какой-нибудь камень слой за слоем. Наслоение за наслоением. И вот уже странная конструкция сохнет под солнцем. Потеки и наплывы, капли и лепешки.
Еще Леону показалось, что дворец был когда-то обычным, каменным. Но неимоверный жар, обрушившийся с небес, расплавил камень, и тот потек, да так и застыл. Странное, удивительное зрелище. Однако внутри это строение ничем не отличалось от своих собратьев в других городах. Все те же каменные стены с гобеленами, шкуры, оружие и ковры. Статуи героев. Серебро и золото.
Брюнегольд жил богато.
– Прошу подождать, – пискнул провожатый орк, остановившись у широкой занавеси.
Леон кивнул, и зеленомордый исчез в складках ткани.
Филипп опустил седельную сумку на пол.
– Лео, в следующий раз потащишь кирпичи сам. С меня семь потов сошло…
– Как тут мерзко пахнет. – Артур покачал головой. – Как на помойке.
– Да уж.
Из-за занавески донеслось приглушенное женское хихиканье. Филипп почему-то отошел за спину Леону. Пока тот недоумевал от такого поведения друга, портьера распахнулась и мимо них пробежала полуголая. Леон не смог подобрать слово, которым можно было бы охарактеризовать это существо. Женщина? Самка? Особь? Орчиха?
Артур шарахнулся в сторону. Филипп зажмурился и отвернулся. И только Леон ошалело стоял перед ней.
Орчиха была двух метров росту. Имела изумрудно-зеленый цвет кожи. Неимоверно, невероятно широкие бедра, огромные круглые глаза и пухлые чувственные губы, из которых высовывались желтые клыки. Довершали портрет груди. Посмотрев на них, Леон последовал примеру Филиппа и зажмурился.
– Милашка, – пробасила орчиха. Потом пол дрогнул, по помещению пронесся ветерок. Пахнуло потом.
Леон осторожно приоткрыл глаза. Никого.
Он облегченно выдохнул.
– Пронесло? – поинтересовался из-за спины Филипп.
– Я больше никогда не смогу… – прошептал Артур. – Никогда-никогда. Боги, какой ужас.
Леон потряс головой.
Портьера снова зашевелилась, и появился давешний орк-проводник.
– Господин Брюнегольд ждет вас! – пискнул он торжественно и потянул за тайный шнурок. Занавесь вздрогнула и разошлась, как кулиса в театре.
Они вошли в большую залу, где на огромном троне, который более всего напоминал кровать, лежал сам Брюнегольд.
Он был толст, но было заметно, что весь этот жир сидит на крепких мышцах. Кожа орочьего кагана имела легкий зеленый оттенок, губы были полные, кривые, но клыков не наблюдалось. Брюнегольд кутался в шикарный халат красного шелка.
Войдя, Леон поклонился.
Брюнегольд молча сверлил его взглядом.
– Вы очень торопились? Что-то случилось в столице? И где же Отис?
Леон выдержал небольшую паузу.
– Прошу меня простить. Я не могу ответить вам на эти вопросы. Я только гонец. Меня попросили забрать девушку.
– Забрать девушку… – повторил Брюнегольд. – Как интересно. И вам, безусловно, дали какие-то письма? Я же не могу доверить такую красавицу первому встречному.
Он улыбнулся, и Леон увидел, что клыки у полуорка все же есть. Правда, короткие.
– Конечно.
Леон повернулся к Филиппу, открыл седельную сумку. Вынул бумаги и протянул их с поклоном кагану. Тот принял их, вытряхнул из конверта. С удивлением посмотрел на Леона.
– Он вскрыт.
– Возникли трудности. – Леон спокойно посмотрел ему в глаза. – По пути возникли трудности.
– Да, понимаю. Но… Конверт вскрыт.
– Что же с того? Бумаги же в порядке? А бумага – она как золото. Имеет значение не форма, а содержание. Письма перед вами.
Он снял с плеча Филиппа сумку, подошел к трону-кровати Брюнегольда и бухнул суму на пол.
– Золото тоже.
Филипп и Артур переглянулись.
Каган большим пальцем ноги откинул клапан сумы, заглянул внутрь.
– Может быть, вы правы. – Он замялся. – Как вас звать?..
– Гонец. Который привез вам золото и соответствующие бумаги.