Таррэн хмыкнул про себя, услышав подробности спора, но не стал сообщать непосвященным, что насчет стали мальчишка абсолютно нрав. Однако зарубку в памяти все-таки сделал. Интересно, откуда Белику так много известно о перворожденных? То, что он — чистокровный человек, очевидно: аура не может лгать. Но тогда откуда он знает то, о чем ему мог поведать только бессмертный? Вряд ли тот темный, что некогда причинил пацану столько боли, вдруг расщедрился на подобные откровения. Разве что малыш потом встретил еще кого-то? Ненависть его была слишком велика. Кажется, какой-то эльф убил весь его род. Что ж, возможно: темные никогда не ценили человеческие жизни. А если кто-то из них действительно виновен в гибели родичей пацана, наверное, у Белика есть право на месть.
Таррэн мысленно вздохнул: в который раз родство с темными заставляло его чувствовать себя мерзко. Конечно, не его вина, что мальчишка пострадал от рук кого-то из собратьев, — таких случаев на Лиаре насчитывалось немало. Но легче от этого понимания не становилось. И прожитые среди людей десятилетия не могли изменить отношение смертных к нему самому — отщепенцу, пути которого давно разошлись с его собственным народом. Большинство темных — жестокие и равнодушные к чужому страданию существа, для которых крик о помощи — лишь повод презрительно сплюнуть. Прекрасные и жестокие боги, которых заслуженно ненавидят и боятся. Равнодушные убийцы и палачи. А их идеальные лица не более чем красивые маски, за которыми скрываются очерствевшие души, заледеневшие сердца и жгучая зависть к тем, кого даже краешком не касалась проблема вымирания.
— Не знаю, Урантар, — наконец ответил эльф. — Быть может, я не рискнул бы жить с таким грузом.
Страж проследил за его взглядом и неожиданно помрачнел.
— Честно говоря, я не представляю, как ему удалось выжить, — тихо сказал Дядько, с грустью наблюдая за яростно жестикулирующим племянником. — И, признаюсь, был момент, когда я думал, что Белик уже не оправится. Я нашел его в горах в таком жутком виде, что подумал, будто безнадежно опоздал. На малыше живого места не было, он едва дышал, а крови вокруг было так много, что ею насквозь пропиталась земля…
Седовласый на мгновение умолк и невидящим взором уставился перед собой.
Ровная дорога, тихий шелест листвы над головой, легкое дуновение ветерка, успокаивающая надежность могучих сосен, выстроившихся вдоль тракта, словно бдительные часовые… еще один плавный поворот, и впереди забрезжил первый просвет, после которого показалось бескрайнее поле, усыпанное цветами, созревшими дикими колосьями и полное невидимой суеты, о которой многие из живущих даже понятия не имеют. Кажется, скоро будет очередной привал, потому что тащиться по такой жаре по открытой местности — чистой воды самоубийство…
Телеги стали понемногу замедляться, возницы привстали, высматривая удобное место для стоянки, но Дядько по-прежнему невидяще смотрел куда-то вдаль и словно размышлял вслух:
— Я многое видел в этой жизни, Таррэн. Может, не столько, сколько ты, но все же достаточно, чтобы судить о смерти не понаслышке. За полвека мне довелось повидать немало мертвецов и тех, кто был в одном шаге от прикосновения Ледяной богини. Мне приходилось убивать. И добивать своих же товарищей, чтобы избавить их от мучений. Я видел горящих заживо людей. Видел, как умирают эльфы, гномы, тролли… как дохнут твари, которым в нашем языке и названия-то еще не придумали. Это давно меня не трогает, поверь. Все мы черствеем с годами, становимся грубыми и циничными. Но иначе нельзя, потому что если этого нет, то слишком легко сойти с ума или превратиться в неуправляемое чудовище. Но все же есть вещи, к которым невозможно привыкнуть: прикосновение любимой женщины, красота заходящего солнца, вкус росы поутру… а еще — тихий плач замученного до смерти малыша, у которого не осталось надежды. — Голос Стража внезапно похолодел и приобрел металлический оттенок. — Этот звук ни с чем невозможно перепутать, он до сих пор стоит у меня в ушах. Если бы не Траш, Белик просто не дошел бы до людей. Он бы умер у меня на руках… от ран, от боли и ужаса, который едва не свел его с ума. Только Траш помогла ему выжить в тот день. Она довела его до людей, буквально вынесла на себе, выкормила собственной кровью и с тех пор бережет, как родного.
У Таррэна потемнело лицо.
— Мальчика ранил темный?
— Не ранил, — покачал головой Дядько. — Почти убил. Он не успел закончить совсем немного, всего пару штрихов не довел до совершенства, которое вы так сильно цените. Белик редко об этом говорит, ему очень трудно вспоминать, но я уверен, что все то время, которое этот ублюдок измывался, малыш был в сознании. До самого последнего момента. В том числе и тогда, когда медленно убивали его младшую сестренку.
Темный вздрогнул, мгновенно припомнив искаженные мукой лица смертных девушек и новорожденных младенцев, от которых когда-то с отвращением отвернулся даже его отец. Их посеревшие от боли лица, крупные капли пота на висках и кровь, медленно вытекающую из бесчисленных ран. Неужели это повторилось еще раз? Неужели они рискнули снова?! Посмели начать второй круг?!
Таррэн сжал челюсти, с огромным трудом отгоняя от себя пронзительный, до сих пор стоящий в ушах крик: «Не надо! Пощадите хотя бы детей!»
— Сколько было девочке? — хрипло спросил он, холодея от жуткой догадки.
— Семь лет.
— А Белик?
— Всего на год старше. Но для темного это не имело значения: ему зачем-то понадобились именно дети.
— Он мертв? — сухо уточнил Таррэн.
Страж молча кивнул.
— Жаль. Мне бы хотелось с ним потолковать.
— И я бы не отказался, поверь. Но малыш каким-то чудом управился сам, — невесело улыбнулся Дядько. — Он у меня прирожденный боец, настоящий воин, отважный и смелый человечек. Вот только душу ему исковеркали, и я не знаю, сможет ли она когда-нибудь снова ожить.
Эльф коротко взглянул на порозовевшее от волнения лицо Белика и в который раз вынужденно признал, что оно не лишено определенного изящества — тонкие брови, точеные скулы, маленький подбородок с крохотной ямочкой посередине. А еще — глаза. Слегка раскосые, огромные, потрясающей чистоты голубые глаза, которые обладали какой-то непостижимой магией и притягивали к себе как магнитом.
Таррэн уже успел это прочувствовать — тогда, на берегу Язузы, когда Карраш едва не оттяпал ему пальцы, а пацан впервые посмотрел в упор, не таясь. И, хоть эльф вовремя отвернулся, неестественный блеск этих глаз, ставший особенно заметным в темноте, то и дело возвращал перворожденного в тот странный вечер, заставлял напряженно размышлять о причинах. Запал в душу настолько, что эльф рискнул обратиться не только к своему чутью, но и ко второму сердцу. Тому, что мудрее разума. И оно тоже подсказывало, что тут не все просто. Правда, проверить некоторые догадки Таррэн так и не смог: пристальный взгляд этих глаз вот уже который день упорно от него ускользал. Будто Белик заранее предчувствовал, когда эльф повернется, и предусмотрительно отворачивался.
Неужели вот этот человечек сумел когда-то убить перворожденного? И неужели кто-то из темных мог уступить в силе малышу? Или оказался настолько беспечным, что позабыл, насколько опасна бывает загнанная в угол крыса? Даже взрослому, опытному воину стоило немалых трудов задеть в бою великолепных воинов, какими слыли эльфы. А Белик тогда был совсем ребенком, слабым, истощенным и раненым. Провидение подсказало ему момент для нападения? Врожденное чутье? Отчаяние? Судьба или что-то еще спасло малыша от неминуемой гибели?
Таррэн молча покачал головой. Странный мальчишка. Но силой от него не пахло, а аура выглядела такой типичной, что гарантированно не была искажена никаким амулетом. То, что амулет у мальчишки был, темный знал — глиняная висюлька с криво нацарапанным гигантским глазом посередине нередко показывалась в вырезе его рубахи. Знак известного столичного мага на ней тоже стоял, но ни малейшей магической силы эта побрякушка не имела. Эльф проверил. Более того, старого ворчуна Робсила знал лично, причем не меньше пятидесяти лет кряду, и тот никогда бы не опустился до того, чтобы поставить клеймо на таком ненадежном материале, как глина.
Поскольку одно с другим не вязалось, то, скорее всего, мальчишку просто обманули и всучили никчемную подвеску вместо настоящего охранного амулета. А это значит, что он зря уповает на собственную безопасность и…
Белик неожиданно осекся на полуслове, а потом замер, вытянувшись струной и настороженно поводя носом. Секундой позже насторожился и Карраш — тоже застыл на середине дороги, поджав под себя переднюю ногу, как гончая на охоте, и шумно втягивая ноздрями сухой воздух.
— Дядько-о-о…
Страж, молниеносно позабыв про эльфа, развернулся в седле.
— Знаешь, тут дурно пахнет, — еще более странным голосом сообщил пацан, уставившись на опекуна расширившимися глазами. Седовласый приподнялся в стременах, прислушиваясь к подозрительно притихшему лесу, и, неожиданно переменившись в лице, зычно рявкнул:
— Броню надеть! Живо! И скорость прибавьте — немедленно уходим! Белик, ко мне! Гаррон, будь внимательнее — где-то поблизости маг!
Южанин не стал задавать глупых вопросов: когда опытный боец начинает орать таким голосом, тут уже не до выяснения подробностей. Одним движением выдернул из переметной сумы кольчугу, молниеносно надел ее, нацепил шлем и метнулся вдоль череды повозок, предупреждая своих и свирепо рыча:
— Живее, черепахи! Шевелите ластами! Сова, за вами тылы! Аркан, Рыжий, Молот — левая сторона! Ирбис, Лешак, Ирмил — правая! Сонтар, Юрас, присмотрите за девчонками! Актил, что с твоим амулетом?
— Пока молчит.
— Следи в оба!
Воины беспрекословно повиновались и без лишних слов рассредоточились, на ходу надевая тяжелую броню и обнажая оружие. За какие-то секунды караван ощетинился мечами, копьями и арбалетами, закрылся окованными железными полосами щитами, за которыми спрятались уязвимые пассажиры, заблестел сразу несколькими десятками упрятанных в кольчуги тел и резко прибавил ходу, стараясь миновать подозрительное место как можно быстрее. Надо не надо — никто не спрашивал. Может, и нет никакой опасности, но уж если ветеран Бронлора что-то учуял, лучше сто раз перепроверить, чем лежать потом в пыли с простреленной глоткой.
Воины без лишней суеты перестроились, охватив драгоценные повозки плотным кольцом, и, подгоняя скакунов, еще внимательнее зашарили глазами по непролазным лесным дебрям. Место для возможной засады действительно отличное — тенистое, закрытое от любопытных взглядов двумя крутыми поворотами и густыми зарослями на обочинах. Дорога старая, нехоженая, почва размякла после вчерашнего дождя, и колеса повозок постоянно вязли в грязи, с каждым шагом становясь все тяжелее. Где, как не здесь, брать на мечи богатую добычу?
Только эльфы не суетились: неторопливо расчехлили луки, надели причудливо изукрашенные кольчуги, сбросили свои серые плащи и сдвинулись поближе друг к другу, цепко поглядывая по сторонам и держа наготове стрелы. Таррэн подъехал к Стражу и его племяннику, от которого даже сейчас уловил хорошо ощутимую волну неприязни. Однако глупостей Белик делать не стал, только насторожился еще больше и краешком глаза постоянно держал ненавистного эльфа в поле зрения. А еще внимательно слушал приглушенное ворчание Карраша и, словно дикий зверь, старательно тянул ноздрями воздух.
— Где? — хрипло спросил Дядько, едва у мальчишки дрогнули губы.
Белик на мгновение прикрыл глаза и наклонился к самому уху гаррканца, будто хотел его укусить или спросить о чем-то, но почти сразу выпрямился.
— Малыш чувствует троих магов, слева, шагах в пятидесяти впереди и немного в стороне. С ними люди. Много. Не меньше сорока, но точно он не может сказать — далеко. Просится проверить сам. Но пока еще рано.
— Тогда мы пройдем справа? Там вроде пусто, — предложил Белик.
Дядько, не обернувшись, кивнул:
— Только не высовывайся. Не хочу, чтобы вас случайно увидели.
Мальчишка улыбнулся и, шепнув что-то на ухо гаррканцу, покосился на искренне недоумевающего эльфа. Сказать, что Таррэн удивился такому нелогичному решению, значило не сказать ничего. Почему Страж так легко отпускает от себя пацана? Ножики его — тьфу! Срам один против нескольких десятков вооруженных людей! Нет никакой гарантии, что и справа никто не ждет! А если Белик ошибся? Если ошибся Карраш?
Мальчишка дерзко оскалился и ткнул пятками в тугие бока зверя. Гаррканец, всхрапнув, с готовностью развернулся и на огромной скорости ринулся вправо, под прикрытие плотно стоящих деревьев. Несколько мгновений оттуда еще слышался грохот тяжелых копыт и доносился шум отбрасываемых с дороги веток, а затем все внезапно смолкло, будто необычный конь сменил ороговевшую подошву на мягкие кошачьи лапы и дальше понесся совершенно бесшумно. Сдвоенная аура скакуна и наездника какое-то время виднелась, но потом пропала и она.
И лишь тогда, к собственному удивлению, Таррэн облегченно выдохнул: пожалуй, с Каррашем Белика не то что ветер — ни одна магическая молния не догонит. А значит, одним уязвимым членом команды стало меньше.
Эльф мысленно похвалил опекуна, нашедшего такое решение проблемы, как вдруг проснулось внутреннее чутье. И не просто проснулось, а во весь голос завопило об опасности, вынудив темного пригнуться и с силой пришпорить взвизгнувшего от боли скакуна. Дядько, будто тоже услышав этот беззвучный вопль (или у него в ушах раздался такой же?), рванул следом. И вовремя! Потому что на том месте, где они только что находились, вырос громадный огненный гриб, от которого почернела трава на несколько десятков шагов в округе. Ярче солнца полыхнуло зарево разгорающегося пламени, а следом донеслась волна такого неистового жара, что опалившие крупы кони жалобно вскрикнули и ринулись прочь с завидной скоростью, по пути едва не скинув седоков.
Элиар, на мгновение оглянувшись, только зубами скрипнул, хорошо понимая, что использовать сейчас магию они не смогут: остаточный след от любого, даже самого слабого заклятия, будет такой, что по нему потом новый тракт можно прокладывать, а не то что найти хозяина. Но, что самое главное, эльфы обнаружат свое присутствие, а этого допустить нельзя.
Танарис перехватил его напряженный взгляд и молча покачал головой.
— Плохо, — выдохнул Таррэн, когда огненный столб остался позади, а невредимые повозки вырвались из клубов черного дыма.
Рядом держались напряженные и настороженные воины — тоже пока целые. Кажется, неизвестный здорово промахнулся с траекторией? Или не ожидал от них такой прыти?
— Нам бы только до поля добраться, — с неестественным спокойствием заметил Страж, цепко оглядывая молчаливые заросли по обе стороны дороги и к чему-то чутко прислушиваясь.
— Сдурел?! Там нас станет видно, как на ладони!
— Зато если мы увеличим расстояние, магам придется или прекратить огонь, или вылезать из своих схронов, чтобы нас достать.
— Странно, что они до сих пор…
Раздраженного эльфа оборвал звук нового взрыва. На этот раз — откуда-то спереди, из-за поворота, за которым уже успели скрыться три первых повозки и светлые. Следом донеслись громкое ржание, отчаянный скрип телег, болезненные крики раненых, а еще — победное гудение пламени, чьи яркие отблески проступили даже из-за тесно стоящих деревьев. Затем над верхушками сосен показались густые клубы дыма, послышались тяжкий удар от упавшего поперек дороги ствола и дружный рев множества глоток.
Вместе с оставшимися повозками Дядько на полной скорости вылетел на дорогу и, резко натянув поводья, сплюнул: путь дальше был надежно перекрыт, потому что нападавшие сумели подрубить разлапистую ель у обочины и обрушили ее прямо на одну из телег. Тем самым не только вынудили остальных остановиться, но и лишили их возможности обогнуть неожиданное препятствие: по левую руку от перекрытого тракта сплошной стеной стояли деревья, куда с повозками лучше не соваться; справа же находился глубокий овраг.
— Вляпались, — мрачно констатировал Страж и, пригнувшись к конской шее, послал скакуна вперед, хоронясь не только за его массивным телом, но и за бортами сбившихся в кучу телег. — Гаррон! Пусть слезают на землю и выставляют щиты! Девчонок выволакивайте — и за спины! Остальные — в круг!