— Ко мне? — почти безмолвно прошептал Аскаланте, и лицо его при этом приняло выражение бесконечного внимания и почтительности.
— Вот именно, к тебе. — На смуглом лице колдуна явилось подобие улыбки. — Мы смотрели за тем, как ты служишь и в Офирской, и в Немедийской провинциях, и считаем, что ты вполне в состоянии принять из ослабевших рук благородного Прокаса Пограничный легион и верховное командование… если же они еще ослабели не до конца, так ослабеют, когда он получит вот это. — Колдун вынул из широкого рукава небольшой свиток, перевязанный трехцветной тесьмой и запечатанный королевской печатью, которая алела на светлом пергаменте подобно пятну свежепролитой крови.
— Я начинаю понимать, — произнес Аскаланте, а сердце его забилось, словно весенний ручей под камнем.
— Ты достаточно ждал, пока тебя назовут лучшим воином королевства и удостоят великих милостей. Такой день близок. Но… — тут колдун предупреждающе поднял палец, — ты должен понять меня до конца, граф Аскаланте.
— Слушаю, господин.
— Насколько я знаю, Совет не до конца пока признал за тобой право на графский титул. Не так ли? Есть ведь некоторые сомнения на твой счет — с тобой связывают исчезновение во время, так сказать, «неудачной охоты» последнего законного графа, твоего старшего брата.
Аскаланте вспыхнул и открыл было рот, намереваясь возразить, но чародей жестом велел ему молчать.
— Мы легко обойдем эту сложность, объявив тебя новым героем и защитником королевства. Я сам прослежу, чтобы награда за годы твоей верной службы оказалась достойной. Но ты должен помнить, что каждое мое слово — для тебя закон. Иначе не видать тебе графского титула, как своих ушей. Мне многое известно. Как, впрочем, и то, что прежде ты никогда не командовал больше чем полком. Потому на самом деле во главе легионеров станет некий капитан Громель — во время похода на пиктов он дрался неплохо. Я присматриваю за ним давно и уверен, что за определенное вознаграждение этот человек сделает все. Так что в бою командовать будет он, а в остальное время — ты. Понятно?
— Понятно, — процедил сквозь стиснутые зубы граф.
— Вот и прекрасно. Теперь, когда Конан мертв, вы с Громелем снова вернетесь в Аргос и легко перебьете мятежников. — Тут колдун протянул свиток и сказал: — Вот приказ. Сопровождение уже ждет тебя у Южных ворот. Ты должен добраться до Ногары как можно скорее.
— А что, если Прокас не пожелает признать мое назначение? — спросил Аскаланте, который любил играть только в беспроигрышные игры.
— Тогда с ним может произойти несчастный случай, — улыбнулся чародей. — А ты, когда начнешь писать донесение о его смерти, скажешь, что бывший главнокомандующий, терзаясь угрызениями совести после позорного бегства от справедливого гнева дружественного нам монарха, покончил с собой. Если все произойдет именно так, позаботься о том, чтобы тело его непременно доставили в Тарантию. Живой он нам больше ни к чему, а вот мертвый — сыграет главную роль на пышных похоронах… Ну, поторопись, мой друг, тебе пора. Помни, тебе придется время от времени исполнять приказы, которые передаст моя помощница, зеленоглазая красавица Альцина.
Зажав в руке свиток, Аскаланте низко поклонился и вышел.
Глядя ему вслед, Зуландра улыбнулся бесстрастной, тонкой улыбкой. Орудия, которыми он прокладывал себе дорогу, непрочны и недолговечны. Ненужный же инструмент колдун отбрасывал безо всякой жалости.
Глава 7
ГИБЕЛЬ В НОЧИ
День проходил за днем, а мятежники никак не могли войти в Пуантен. Дорогу перекрыл лагерь легионеров. Конечно, сам Амалиус Прокас был всерьез выбит из седла, но его воины не сводили глаз с Алиманы ни днем, ни ночью. Не раз уже Конан высылал разведчиков подыскать место для переправы то выше, то ниже Ногары по течению, но легионеры ловили малейшие движения неприятеля.
— Это тупик! — стонал нетерпеливый Просперо. — Ничего не поделаешь — их не обманешь! Мы опоздаем!
— Единственное, что нам может помочь, — проговорил Декситус, — это вмешательство богов. Если высшие силы устроят какую-нибудь подходящую неожиданность.
— За те годы, что я провел на войне, — отозвался граф Пуантенский, — я давно привык рассчитывать больше на себя, чем на всех богов, вместе взятых. Прошу прощения, жрец, но если какая-нибудь случайность и погубит Амалиуса Прокаса, то «устроят» ему эту «случайность» не боги, а мы сами. Сдается мне, я даже догадываюсь, что это будет за «случайность»: мои люди доносят, что котел, который мы по привычке называем Пуантен, может вскипеть в любой час.
Той же ночью, когда состоялся этот разговор, с одобрения Конана Алиману перешел одетый в черное человек. Он выбрался в прибрежные заросли и исчез. Ночь была безлунная, темная, и влажная морось, которая загнала часовых искать укрытия под могучими кронами, заглушила все звуки, в другую погоду заставившие бы насторожиться не одного чуткого легионера.
Пловец в черном был пуантенец, наемник из отряда графа. За пазухой у него лежало завернутое в промасленный шелк письмо, написанное собственноручно Троцеро.
* * *
В эту ночь Амалиус Прокас не спал. Дождь, без устали барабанивший в стенки шатра, действовал командующему на нервы, и рана от этого болела, казалось, еще сильней. Бормоча то и дело грязные ругательства, к которым привык еще в те времена, когда служил помощником капитана когорты, старый вояка потягивал горячее, приправленное пряностями вино и, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, играл в шахматы с оруженосцем. Раненая нога его, схваченная повязкой, лежала на грубо сколоченной скамейке.
Услыхав раскат грома, Прокас поднял голову и насторожился.
— Это же только гром, господин, — сказал оруженосец. — Сегодня всю ночь так.
— Отличная ночь, чтобы киммериец попытался нас обойти, — проворчал командующий. — Надеюсь, часовые получили приказ совершать обходы непрерывно? Знаю я их — вечно стараются найти укромное местечко…
— Да, приказ получили все без исключения, — ответил оруженосец. — Твой ход, господин, ты пропустил ферзя.
— Пропустил, пропустил, — бормотал Прокас, наклоняясь над доской. Про себя он с недоумением отметил, как при этих совсем безобидных словах в сердце закрался неприятный холодок. Он отмахнулся от этого чувства, вновь отхлебнул вина. Не к лицу старому солдату шарахаться от ночных теней. Но посты надо все же проверить самому: часовые все одинаковы, только почуют слабину — немедленно начинают зевать.
Тут полог распахнулся, и в проеме возникла высокая фигура часового.
— В чем дело? — вскинулся Прокас. — Мятежники наступают?
— Нет, господин. К тебе гонец.
— Гонец? — удивленно переспросил командующий. — Что ж, давай его сюда.
— Ее, господин. Это женщина.
Прокас только нетерпеливо махнул рукой. Оруженосец же встал, отдал честь и удалился.
Через минуту солдат вернулся, ведя с собой юную девушку, одетую в дорожное платье пажа. Четверть часа назад она появилась возле постов, смело подошла к часовым и сказала, что у нее поручение к главнокомандующему от короля Нумедидеса. И солдатам, изумленным ее ледяным спокойствием и странным светом широко распахнутых изумрудных глаз, даже в голову не пришло поинтересоваться, как попала она в эти края.
Прокас внимательно изучал гостью. На предъявленный знак он и не взглянул — такие штучки легко подделать или украсть. Не слишком поверил и лежавшему в дорожной сумке пергаменту. Но стоило незнакомке назвать имя Зуландры Тху, как Амалиус Прокас насторожился. Колдун был единственным человеком, которого побаивался старый воин.
— Почему же ты замолчала? — ворчливо спросил он. — Говори!
Альцина покосилась на часовых, которые, не снимая ладоней с рукоятей мечей, едва не касались ее локтями.
— То, что я должна сказать, не предназначено для посторонних, — сказала она.
Прокас заколебался, потом кивнул:
— Хорошо, подождите снаружи.
— Но, господин, — возразил было часовой постарше. — Тебе нельзя оставаться с ней наедине. Кто знает, что у нее на уме. Может, Конан…
— Конан! — воскликнула прекрасная Альцина. — Конан мертв! — Не успела она договорить, как уже проклинала себя за несдержанность.
Но часовой лишь улыбнулся:
— Вот уж нет, дорогуша, киммериец оказался живуч, как кошка. Он, говорят, и впрямь едва не загнулся, но, когда мы переправлялись через Алиману, он уже сидел верхом и орал лучникам, чтобы сделали из нас решето.
Амалиус Прокас остановил его:
— Похоже, наша юная гостья была уверена в обратном. И мне очень хотелось бы знать почему. Оставьте-ка нас ненадолго. Я все-таки еще не настолько ослаб, чтобы меня надо было защищать от какой-то девицы.
Часовым ничего не оставалось делать, как отдать честь и выйти. Прокас с коротким смешком повернулся к Альцине:
— Мои ребята ни за что не упустят случай подольше постоять в сухом и теплом местечке. Но к делу. Говори, что там мне передал колдун.
Дождь застучал по шатру с новой силой, пророкотал гром. Альцина спокойно расстегнула насквозь промокшую курточку и шелковую рубаху.
— Зуландра Тху велел передать тебе, господин, что…
Новый раскат грома заглушил последние слова. К тому же теперь гостья говорила едва не шепотом. Прокас невольно подался вперед. Вкрадчивый голосок продолжал:
— …Время пришло, и пора…
При свете молнии в руке ее, словно змея, сверкнул маленький кинжал и, метя в сердце, ударил в грудь старого воина.
— …тебе умереть! — воскликнула Альцина и отскочила назад, увернувшись от Прокаса.
Как ни был удар точен, он не достиг цели. Прокас никогда не снимал тонкой кольчуги, и потому кинжал лишь расцарапал кожу на ребрах. Прорвав несколько звеньев, клинок застрял.
Страшно вскрикнув, Прокас поднялся и, несмотря на боль в раненой ноге, попытался схватить убийцу. Альцина отшатнулась и нечаянно перевернула скамью, где стояла свеча. В шатре стало темно, как в склепе.
Прокас шарил в темноте наугад. Наконец пальцы его ухватили край шелковой ткани. На какое-то мгновение Альцине показалось, что ей пришел конец: пальцы старого воина уже сомкнулись у ней на горле. Но нога подвела — Прокас качнулся и, вытянувшись во весь рост, упал. Яд, в котором было смочено острие, довершил работу.
Альцина быстро пришла в себя. Метнувшись к выходу, она припала к щелке в складках полога. Новая вспышка молнии осветила часовых, стоявших по обе стороны выхода в своих насквозь промокших плащах подобно статуям. С облегчением она поняла, что из-за грозы воины ничего не слышали.
Альцина нашла на ощупь огниво и трут и зажгла свечу. Быстро осмотрела тело. Вложила украшенную драгоценными камнями рукоять в руку своей жертвы. Вновь взглянула в щелку на часовых и, убедившись, что они так ничего и не заметили, принялась напевать. Сначала тихо, потом все громче и громче — пока пение не достигло слуха солдат.
Песня эта, похожая на колыбельную, на самом деле была волшебным заклинанием, усыплявшим любого, кто его слышит. Солдатам же показалось, будто это дождь монотонно стучит по шлемам. Вскоре оба воина погрузились в тяжелое забытье.
Час спустя Альцина, беспрепятственно обогнув внешние посты, вернулась в свой небольшой шатер, который стоял чуть ли не на соседнем пригорке. С облегчением она стянула и принялась отжимать промокшее насквозь платье. Шелковая рубашка испорчена…
Тут Альцина схватилась за грудь. Обсидиановый талисман! С ужасом она поняла, что во время завязавшейся в темноте борьбы не заметила, как разорвалась цепочка. Маленький полумесяц наверняка остался лежать на ковре, но вернуться забрать его было уже невозможно. Едва часовые найдут тело, лагерь превратится в гнездо потревоженных шершней. Легионеры вот-вот примутся рыскать по всему лесу, и у каждого будет приказ найти и убить черноволосую ведьму с изумрудно-зелеными глазами.
Дрожа от досады и страха, Альцина сидела в своем шатре, слушая рассерженное рокотанье грома и заунывный шелест дождя. Мысли роем бились в виски. Знает ли Зуландра Тху о том, что яд не убил киммерийца? В последний раз, когда они разговаривали, колдун и словом не обмолвился об этом. А если он ничего не знает, надо связаться с ним любой ценой. Без талисмана же это можно сделать только одним способом — самой отправиться в Тарантию.
Потом ей стало страшно. Может, теперь, когда выяснилось, что киммериец остался жив, не стоило убивать Прокаса? Вдруг чародей разгневается за поспешность? И уж наверняка он не простит ей выздоровления варвара. И потерю талисмана. А без талисмана она и сама как без рук. Беспомощная, безоружная, Альцина растерялась. На мгновение в голову ей закралась мысль о бегстве.
Но, в конце концов, она решила вернуться, положившись на милосердие колдуна. Впрочем, не только и не столько на милосердие, сколько на собственную молодость и красоту, ибо еще ни один мужчина не смог устоять перед ней. Улыбаясь, она уснула с мыслью о том, что, едва рассветет, она отправится в Тарантию.
* * *
Капитан аквилонцев заглянул перед рассветом к командующему, чтобы получить распоряжения на день. Часовые отдали честь, и он вошел в шатер.
Но Амалиус Прокас если и мог теперь отдать кому-то распоряжение, так только демонам в преисподней. Старый воин лежал в луже собственной почерневшей крови, вниз лицом, сжимая рукоять крошечного кинжала, навсегда успокоившего гордость и славу Аквилонии.
Часовые перевернули остывшее тело и уставились на него во все глаза. Черные от крови седые волосы налипли Прокасу на лицо.
— В жизни бы не подумал, что он может покончить с собой, — прошептал потрясенный капитан. — Совсем на него непохоже.
— Да, господин, — отозвался один из часовых. — И какой солдат, если уж и решит заколоть себя кинжалом, станет делать это, не сняв кольчуги? Наверняка это та женщина.
— Женщина? Что еще за женщина?! — пролаял капитан.
— Зеленоглазая. Я сам привел ее сюда ночью. Она сказала, что у нее послание от короля. А вот, смотрите, отпечаток ее башмака. — Воин указал на пятно засохшей грязи, оставленное на ковре маленькой женской ножкой. — Мы сказали ему, что лучше бы нам остаться, но он и слушать не захотел.
— И где же теперь эта женщина?
Часовой беспомощно развел руками:
— Исчезла. А как — не знаю. Одно могу только сказать: отсюда она не выходила. С той самой минуты, когда господин Прокас выставил нас за порог, и до твоего прихода мы не оставляли поста.
— Что за наваждение, — сказал капитан, — только демон способен бесследно исчезнуть из лагеря, полного вооруженных людей.
— Наверное, это и был демон в женском обличье, — пробормотал часовой. — Глядите-ка, что это? Камень черный, как преисподняя.
Капитан тронул носком башмака кусочек обсидиана и нетерпеливо отбросил в сторону.
— Подумаешь, какой-то дурацкий амулет — таких полно где угодно. Значит, какая-то ведьма пробралась сюда ночью… Хватит болтать! Охраняйте шатер, а я отправлю людей обыскивать лагерь и лес. Сергий, трубача ко мне. Но если она мне попадется…
Часовой, оставшись в шатре один, внимательно осмотрел ковер и в углу отыскал отброшенный талисман. Повертев находку в руках так и сяк, он связал концы разорванной цепочки и надел на шею. Камушек был не слишком красив, но талисманы все должны приносить удачу. А солдату удача нужна.
* * *
Прислонившись спиной к скале, Конан рассматривал лагерь легионеров. Они, похоже, и не собирались сниматься с места. Правда, вчера случился какой-то переполох, но у Львов никто так и не понял его причины.
Киммериец безотрывно смотрел на противоположный берег, равнодушно вгрызаясь в кусок холодного мяса, который принес ему из кухни оруженосец. Жизнь постепенно возвращалась к великану-варвару. И все больше жгли его горечь и жажда отмщения за проигранную битву и погибших друзей.
Пока проклятые легионеры стоят лагерем, думал с досадой Конан, удачи Львам не видать. Не переправиться — они неусыпно следят за каждым движением. И ко всему прочему, запасы подходят к концу.
Обгладывая кость, Конан бросал гневные взгляды на противоположный берег. По крайней мере, продолжал он размышлять, Прокас пока хоть сам не готовится к нападению. И в сотый раз киммериец задумался над тем, что же могло так переполошить вчера вражеский стан.