Опять пауза.
— Сама ты дура! Это мой отец!
Майк сделал шаг назад.
— Оттуда! Бот не заговорил бы по-русски! Если бы с тобой сейчас заговорил навахо, ты б его тоже убила?!
Снова пауза. Майк шагнул ещё раз.
— Я знаю, знаю! Задержи их! Значит, надо! Мы их… Мама?.. Что?.. Не-е-т!!! Не надо! Папка, беги! Беги-и-и!!!
Майк развернулся и рванул по коридору, как никогда в жизни не бегал. Позади затопали, загремел металл, зашипело. Лохмотья ковровой дорожки путались в ногах, сухая пыль жжёной резины облачками поднималась в воздух, от неё першило в горле. Всё пыль, всё… Цивилизация, прогресс… Лишь закрой на миг глаза — и всё уже прошло. Вся жизнь в один миг. История — назад. Под современными одеждами, под стальной бронёй, под электронной начинкой всё равно скрывается мозг первобытного дикаря. Игры разума ещё хуже, чем его сон, и они тоже порождают своих чудовищ.
Пыль на ветру. Все мы — только пыль на ветру…
Он бежал… бежал…
Бежал.
…Роберт дёргался и кричал, царапаясь и вырываясь, когда мать тащила его в кладовку. Упирался в стенки морской звездой, но всё было тщетно. Мелисса зашвырнула сына в темноту так, что с полок посыпались какие-то коробки, захлопнула за ним дверь и дважды повернула ключ. Роберт заколотился изнутри.
— Мама! Не надо! Мама!!!
— Посиди здесь, остынь, — бросила она в ответ. Осмотрела исцарапанную руку, фыркнула, поправила причёску и перевела дыхание. — Впредь тебе наука, чтобы не грубил матери. Совсем отбился от рук! Весь в отца. А всё эти дурацкие игрушки!
— Мама! Открой! Открой! Там папа, ты не понимаешь! Мама!!!
— Прекрати фантазировать, негодник! Лучше подумай над своим поведением!
И она двинулась вниз, на ходу поправляя измятую блузку. Спустилась в холл, угнездилась в кресле напротив подруги. Волнение не отпускало.
— Что там случилось, милочка? — Линда поставила на стол опустевшую чашечку.
— Ах, Линда, не спрашивай! Что ж это такое?! — патетически воскликнула Мелисса, возведя очи горе, как восклицают все матери на свете, апеллируя непонятно к кому. — Никакого с ним сладу! Он стал совсем неуправляемым.
— О да, — горячо согласилась Линда, — этот переходный возраст — просто сущее наказание. А что случилось?
— Да всё игрушки, эти чёртовы игрушки. Вообрази: сидит за машиной с утра до вечера, совсем меня не слушает. А я ведь ему ещё полчаса назад сказала, чтобы он выключил компьютер, так он — веришь ли — не выключил! Ещё и нагрубил мне. Да ещё и выдумал чего-то. Говорит, будто там Майк, внутри. Вообрази, а? Завтра же выброшу эту дурацкую игру. Завтра же!
Она сердито схватила чашку с недопитым кофе и сделала глоток. Зубы стукнули о фарфор. Со стороны чулана слышались приглушённые удары — Роберт колотился в дверь.
— Боже мой, боже мой! — сочувственно покачала головой подруга. — Эти мужчины все одинаковы. Хорошо, что ты с ним развелась. А мальчика надо лечить: все эти игры не доведут до добра.
— Ты думаешь? — встревожилась Мелисса.
— Лечить, лечить непременно! — тоном светской кумушки-всезнайки воскликнула Линда. — У меня есть знакомый психиатр, доктор Лесли Норман. Замечательный человек! Очень хороший специалист и берёт недорого. Я договорюсь, чтоб он его осмотрел.
— Ой, прямо не знаю… Наверное, я так и сделаю.
— Запиши телефон…
В комнате наверху остался лишь забытый всеми Ральф. Совершенно обалдевший от всего произошедшего, он сидел в кресле, как замороженный, среди рассыпанного поп-корна, в мокрых от пролитой газировки шортах, сидел и тупо созерцал опрокинутое кресло, брошенный симстик и экран компьютера, на котором мерцала багровая надпись:
GAME OVER
В рассказе процитированы фрагменты из песен групп «Kansas», «Nirvana», а также Janis Joplin.
Парк Пермского периода
1
Бабушка надвое
— Ты знаешь, я их иногда боюсь, — сказал Серёга и отставил свой стакан.
Я чуть не поперхнулся куском пирога, прожевал, проглотил и вытаращился на него.
— Кого? — с подозрением спросил я.
— Ну, этих… — Он сделал подбородком жест куда-то в сторону.
Я огляделся.
Было позднее утро (или ранний день — кому как нравится). Кафетерий на втором этаже Центрального гастронома был полон народу, и понять, кого имел в виду Серёга со своими страхами, было решительно невозможно. Две продавщицы за прилавком с профессиональной ловкостью кромсали пироги. Люди что-то покупали, чаще всего тут же это «что-то» ели, запивая гнусным кофе из таких же гнусных пластиковых стаканчиков. За соседним столиком стояла бабка и мелко крестила купленные булочки, очевидно собираясь после этого их съесть. Закончив изгонять бесов из булок, она перешла на чай и перекрестила стаканчик, потом — рот, потом подумала, пожевала губами и до кучи перекрестила и солонку тоже.
Я повернулся обратно.
— Кого боишься-то? — не понял я. — Людей, что ли?
— Нет.
— А! Женщин?
— Да нет же! — с досадой отмахнулся Серёга. — Старух. Куда ни пойдёшь, всюду они. Высматривают, подслушивают… Знаешь, иногда мне кажется, что они вовсе и не люди даже.
— А кто? Инопланетяне, что ли?
— Не знаю… Почему бы нет?
Пару секунд я молча таращился на него, потом так же молча покрутил пальцем у виска и потянулся к своему стакану. Пироги с печёнкой — штука, конечно, вкусная, но без чая в горло не проходят.
Чай между тем кончался как у меня, так и у Кабанчика, то бишь, у Серёги.
— Может, по пиву? — предложил он.
— Не сейчас, — уклончиво ответил я. — Тебе пока хватит.
Серёжку друзья зовут «Кабан», а чаще ласково — «Кабанчик». Он ниже меня почти на голову, светловолосый, с постоянно удивлённым выражением лица, и выглядит лет на пять моложе, чем есть. На означенного зверя он нисколько не похож, и корни такого странного прозвища кроются в фамилии. А фамилия у него, естественно, Кабанов.
Последние пять месяцев Кабан работал крысоловом, или, как это официально называлось, «дератизатором и дезинсектором». Он целыми днями носился по городу, как он выражался, «с объекта на объект», и даже ко мне забегал с огромной сумкой, где лежали респиратор, два капкана, куча всяких химикатов, ручной распылитель «Циклон» и большой арбалет-крысобой. И вот сегодня утром Серёга с работы ушёл…
Нет, пожалуй, не так.
Сегодня утром Серёгу вышибли с работы…
Впрочем, кажется, и это не совсем то.
Хорошо. Скажем так: сегодня утром Серёга с треском уволился со своей работы, предварительно подравшись с начальником и сломав себе мизинец на правой руке. В больнице ему наложили гипс, после чего Серёга долго шатался по городу, в итоге завернул ко мне и встретил в моём лице собрата по несчастью — я сегодня тоже увольнялся, причём почему-то тоже с треском и грохотом. Мирно со мной расставаться никто не хотел. Настроение было препаршивое, и мы не придумали ничего лучшего, кроме как пойти и выпить. Загипсованный палец у Серёги торчал самым глупым образом, как бы всё время намекая: «Не пора ли нам поддать?» Не могли же мы проигнорировать такой настойчивый призыв!
Царила осень, последние дни умирающего бабьего лета. Сверху мягко пригревало солнце, с Камы дул холодный ветер. В куртке было жарко, без куртки — холодно. Мы брели куда-то вниз по Сибирской, потом свернули на Ленина, к ЦУМу, прошли зачем-то вверх по Комсомольскому, потом полезли через парк и там на некоторое время осели на скамейке. Серёга тащил свою сумку, пыхтел и ругался, я, естественно, тоже был немного не в себе… Короче, к полудню в нас уже плескалось по литру «Седого Урала» и по сто — сорокаградусной, которую мы перехватили где-то на углу. Всё это привело к тому, что через полтора часа прогулки нас обоих вдруг прошибло на еду, или, как любит говорить Серёга — «вдарило на хавчик». К этому времени мы сделали круг и снова очутились возле гастронома. Куда и зашли.
Здесь-то Серёгу и потянуло на размышления.
— Ну, сам рассуди, — говорил он, хрустя пирогом и роняя крошки, — разве я не прав? Ты оглянись, оглянись на улице: обязательно увидишь рядом старуху, а то и двух. Хоть днём, хоть ночью. Ходят, понимаешь, подслушивают, подглядывают. Звонят куда-то всё время… Боюсь я их.
— Ты спятил, — констатировал я и для верности указал на Серёгу пальцем. — Чокнулся. «Секретных материалов» насмотрелся.
— Можно подумать, ты не насмотрелся…
— Я не смотрю телевизор, — гордо заявил я в ответ. — Не имею такой привычки. Лет десять назад бросил. Из армии пришёл — и бросил.
— К-как бросил? — не понял Кабан.
— Из окошка на асфальт… Сам не смотрю и тебе смотреть не советую. А то вон уже на бабушек скоро кидаться будешь.
Серёга заметно смутился, полез в карман за сигаретами, достал, посмотрел на них и положил обратно.
— Да я что, я ничего, — вздохнул он. Поднял виноватый взгляд. — Ты пойми, я же, в общем, против бабушек ничего не имею. У меня самого дома бабушка… Просто, вот едешь там, бывало, куда-нибудь или идёшь и видишь — одна навстречу, вторая рядом, третья обгоняет, все с авоськами, с сумками какими-то, с мою размером… Что они в них всё время тащат, в сумках-то? Пол-автобуса забито ими, и половина будто под копирку… Давай по пиву, а?
— Да иди ты…
Некоторое время мы стояли и в молчании цедили чай. Вокруг медленно суетился народ — в Перми всегда суетятся как-то медленно, я ни разу не видел, чтобы кто-то куда-то бежал, и сам не бегал, разве что на поезд. Серёга таращился в засиженное мухами окно, пинал под столом свою сумку и время от времени уныло вздыхал. Продолжалось это недолго, после чего молчание стало каким-то очень уж нарочитым.
— Поганое всё-таки место, этот ЦэГэ, — проговорил он наконец, вертя перед собою опустевший стакан. — Сколько я здесь крыс перетравил…
— Что ж тогда поганое?
— Да ещё больше осталось. Здесь такие катакомбы, их, наверное, ещё при царе копали.
После недавнего разговора, после этих глупых в общем-то слов я чувствовал себя слегка не в своей тарелке. Не то чтобы я и в самом деле занервничал, но стал коситься на бабушек с подозрением.
Нет в центре Перми другого места, куда бы старики стекались в таком количестве, как в Центральный гастроном — здесь самая дешёвая и вместе с тем довольно неплохая выпечка. В кафетерии, правда, извечный общепитовский совковый кавардак, бумажки, мусор, мухи, лужи пролитого чая на столах… Бабушек, конечно, в очереди и сейчас было большинство, и все они были разные, но теперь я и в самом деле ловил себя на том, что есть среди них определённый такой тип старушек. Чистенькие, в неизменных выцветших драповых пальто с пришитыми не там где надо пуговицами, в платочках, с бледными, будто вываренными лицами, с какими-то рыбьими глазами, они и в самом деле попадаются так часто, что внимания на них уже не обращаешь: глянешь, а потом не вспомнишь лица.
Если мне по пьяни в голову западёт какая-нибудь мысль, то уж не вырвется, пока я её всесторонне не обдумаю. Уж так устроена моя голова. А такая мысль, как эта, на трезвую шляпу вообще не придёт, так что подумать над ней вдвойне стоило.
— А знаешь, может, ты не так уж и не прав, — поразмыслив, сказал я.
— Насчёт царя? — оживился Серёга.
— Нет, насчёт старух. Давай рассуждать логично. Если днём по улицам шляться, вот как мы сейчас или как ты со своей сумкой, то ведь большинство людей на работе. А старики на пенсии. Когда им ещё за покупками ходить-то, как не днём? Естественно, что их как бы больше.
— Да я не о том…
— Не перебивай! — поморщился я. — Дай закончить. Ты мне подал интересную мысль. Допустим, был бы ты пришельцем и занимался на Земле сбором информации… Как внедриться в общество людей, в самую гущу толпы и не вызвать подозрений?
— На летающей тарелке! — догадался Кабанчик и с подозрением посмотрел на своё блюдце, словно и впрямь ожидая, что оно сейчас поднимется и улетит.
— Слишком высоко.
— Со спутника, говорят, на Земле газету можно прочитать.
— Ну, всё равно высоко. Как ты с вертолёта изучишь, скажем, социум, обычаи, привычки?
— Может, они невидимки?
— Тогда чего ж их видно-то? — возразил я. — Нет, тарелки — это средство доставки. Транспорт. Информацию собирает что-то другое.
— Может, они маленькие? Как тараканы, например. Малдер искал тараканов.
— Ты, я вижу, совсем спятил в своей конторе, маньяк тараканный. Нет, даже при развитой технологии такой модуль должен быть довольно крупным и подвижным. И потом, с тараканом же ты не будешь разговаривать. Так ничего не изучишь. Но дело даже не в этом. Под человека маскироваться довольно опасно — такой «сборщик» должен выходить на улицу в любое время дня и ночи. Есть риск нарваться. На милицию, на хулиганов… девушке — на насильников. Или под машину попасть. Представляешь: загребут менты — и сорвано прикрытие.
— Да уж, это точно. — Серёга тревожно заёрзал. — Помню, я как-то вечером шёл пьяный, за сигаретами полез и ключи выронил. И спичек нет. А рядом «уазик» ментовский стоял. Я им и говорю: включите фары на минутку, ключей никак не найду. Так они меня втроём так отметелили!.. Потом в протоколе написали, суки, будто я к ним прикопался, что у них, мол, фары плохо светят… Слушай, а может, это собаки?
— Кто? Менты? — не понял я.
— Ну эти… — Серёга изобразил руками что-то неопределённое. — Модули инопланетные.
— Бездомных собак иногда стреляют, — наставительно сказал я.
— А кошек?
— Кошки лучше, но тоже не того… Так вот, к чему я веду-то: это только в дурацких американских фильмах инопланетяне всё время под секретных агентов маскируются. Попробуй они так сделать — мигом засветились бы. Они вообще не должны привлекать внимания, эти разведчики. Остаются кто? Дети и старики. Но детей пускают не везде, а если пускают, то с родителями, а беспризорников, бывает, отлавливают. А вот бабушки, они для этого дела вполне подходят. Нет, конечно, некоторые из них настоящие — должны же куда-то деваться стареющие женщины! Но, — тут я важно поднял палец, — часть из них (небольшая, конечно) вполне может оказаться такими модулями-разведчиками. К примеру, разве будет кто у бабки документы требовать? Нет, если только она не выглядит как бомжиха.
— В сберкассе спрашивают. Когда они за пенсией приходят.
— Так ведь ЭТИ в сберкассу не пойдут! Нужна им эта пенсия… Никто на бабушек внимания не обращает, но вообще стараются не обижать. Пропускают без очереди, в трамвае место уступают. Да и водитель лучше в дерево врежется, но бабку постарается не сбить… Кстати, ты заметил, что старух на улице гораздо больше, чем стариков?
— А женщины вообще живут дольше.
— Это не аргумент. И потом, старики во дворах сидят, козла забивают, под них маскироваться бесполезно — ничего не разузнаешь. А тут одних только сплетен столько! При них ведь ничего говорить не стесняются.
— Так-таки и ничего, — засомневался Серёга.
— А чего? Мы, например, говорим.
— Ты псих! — восхищённо сказал Кабан. — Настоящий. Вот за что я тебя люблю, так это за твоё чувство юмора. Как ты ещё только жив с таким чувством юмора? Нарисовал картиночку! Как представлю — этакая бабка-терминатор…
— А что? Ты сам разве не об этом только что говорил?
— Я, может, пошутил, а ты всерьёз.
— А ты пошутил?
— А какая разница? — парировал Кабанчик. — Кстати, — он оживился, — хочешь анекдот? Устроился робот Вертер в милицию регулировщиком. Стоит на перекрёстке вместо светофора. Машины остановил, людей пропускает и повторяет: «Переходите улицу… Переходите улицу… Переходите улицу… Бабка, быстрей… Бабка, быстрей… Бабка, быстрей… Не успела… Ха! Ха! Ха!»
Анекдот пришёлся так неожиданно и в тему, что я невольно прыснул и рассмеялся.
— Давай по пиву.
— Давай.
Пиво продавалось внизу. Там, помнится, рядом ещё какая-то светловолосая девушка презентовала «Гёссер»; на бейдже у неё так и было написано: «Презентация». Перед ней на столике стояла дюжина бутылок (страшно дорогих) и пара кружек с логотипом пивоваренной компании. Мы скомкали салфетки, подхватили сумку, спустились на первый этаж и замерли перед уставленным бутылками длинным прилавком, путаясь в названиях и читая этикетки.