А много ли толку, что перестанут, если есть нечего?
Хочешь не хочешь, а припас делать надо. С умом делать, хорошую ухоронку выбрать. Такую, чтоб эгеры нипочем не прознали. Чтобы даже свои не прознали. Опасно, конечно… ну да страху бояться – с пустыми руками оставаться. А Моллег отродясь с пустыми руками не оставался, да и с пустым брюхом тоже. Все потому, что не боялся. Пускай тот боится, кто напролом прет. А Моллег голой грудью на дреколье ломиться не станет – так и с какой стати ему дреколья бояться? Не напролом, а в обход идти надо, в обход, окольной тропой. На то человеку и голова дана, чтоб не нарываться. Чтобы с умом жить.
Моллег всегда поступал по-умному, не оплошал и сейчас. За разрешением в комендатуру честь по чести сходил. Зачем в лес прокрадываться тайком, когда можно в открытую пойти, да еще и кузовок с собой прихватить? И не остановит никто. Ну разве подумают эгеры, что не из леса он добро нести хочет, а в лес, раз он сам пропуск выправил? Нет – не его ловить-останавливать станут, а других, тех, кто туда исподтишка прошмыгнуть старается! Небось хрустнет ветка позади, а у такого бедолаги сердце зайдется. А Моллегу бояться нечего, весь он на виду с кузовком своим. Никто ничего не приметит, не скажет, что Моллег тяжело идет, не пустой он. Силы у Моллега всегда хватало, и полный короб он несет легко, играючи, словно и нет в нем ничего. А что грибов из леса принесет маловато – ну так грибная удача не без причуд, иной раз на голой плеши кузов с верхом наберешь, а иной раз на самом что ни на есть подходящем месте ни гриба не сыщешь. Хотя, если не зевать, времени хватит на все, и на грибы, и на ухоронку.
Ухоронка у Моллега была надежная. Отыскал он ее давно, еще мальчишкой. Случай помог. Моллег сорвался с обрыва в речку. Вот оттуда, из реки, он пещерку и заприметил. Никак иначе ее не найти – сплошь заросла снаружи травой и мелким кустарничком. Вход в нее видно только снизу, из реки, и только тому, кто плавать умеет хорошо, – течение в том месте быстрое, сильное, мигом сносит, а дальше вниз по реке омут. Моллег плавал лучше всех своих сверстников.
Надо же, когда детская забава пригодилась! У многих мальчишек есть свое тайное убежище, да не у всех оно остается тайным. Рано или поздно кто-нибудь да сыщет. Это же и есть главная сласть – чтобы не только лучше всех свое убежище укрыть, а еще и чужое отыскать. Выследить, подкараулить, догадаться… убежища Моллега не отыскал никто. Давно уже пора мальчишеских игр миновала, он об этой пещерке и думать забыл. Пришлось вспомнить…
Взрослому куда тяжелее карабкаться вниз по склону оврага, чем мальчишке, да и весит он побольше. Немудрено и сорваться. Но Моллег не сорвался. Ясное дело, отяжелел он с детских лет, но ведь и силы у него с тех пор прибавилось. Сильный, ловкий, ладный… и какого рожна Ланне надо, спрашивается? С какой стати она все косоротится? Чем ей Дейген так по душе пришелся? Уже и свадьбу справлять собирались перед самой войной, да не успели. Теперь-то Дейген не ее полета птица – господин переводчик, не кто-нибудь там. Важная персона. Обычному варнаэ не чета, наполовину эгер. Это называется – приравненный эгер. То есть хоть и не чистокровный, а все же как бы свой. Теперь ему с девчонкой-варнаэ свадьбу крутить невместно. Хотя наверняка ведь она к нему без всякой женитьбы тайком бегает. А что ей не бегать-то – при комендатуре житье сытное. В открытую она, ясное дело, не объявится – но уж тайком наверняка… голод ведь не тетка. Ничего, Моллег тоже не глупей других. У него к зимнему времени хороший припас будет. И не только еда, у него и барахлишко кое-какое на черный день припрятано. Так что еще не сказано, к кому Ланна будет тайком ходить…
Как же Моллегу повезло с этой пещеркой! Спрятать в ней можно любое добро, и не найдет никто, хоть тресни!
Не найдет?..
Снаружи вход в пещерку выглядел нетронутым. А вот внутри кто-то побывал. За широким плоским камнем лежала армейская фляга.
В первый миг Моллег ощутил оглушительное разочарование – надо же, сколько стараний положил, чтобы сюда добраться, и все впустую. Раз его прежнее убежище уже не тайна, ничего здесь не спрячешь. Но ведь и домой назад тоже не понесешь – не припас, который от реквизиции утаить собрался, а грибы должны быть в кузове! Пусть и для отвода глаз собранные, пусть и немного – но это должны быть грибы! Вот теперь и думай, куда второпях добро припрятать хоть на время, да так, чтобы ни люди, ни звери до него не добрались. А все из-за какого-то мерзавца, которому на месте не сидится – ишь ты, в лес его понесло по чужим ухоронкам шастать!
Гнев на неведомого мерзавца пришел чуть погодя. Он шлепнулся поверх досады, словно шмат сала на ломоть хлеба. Моллег откусывал от него – аж за ушами трещало и попискивало. Вот попадись сейчас этот любитель чужих секретов Моллегу под горячую руку, живым бы не ушел, ей-же-ей.
Но мерзавца рядом не было. Только и осталось от него Моллегу, что фляга… а ведь хорошая вещь, добротная. За такую и выменять можно что-нибудь стоящее… опять же если не попасться, ну так Моллег и не собирается попадаться. А если внутри вино или, к примеру, что покрепче…
Моллег встряхнул флягу, но та в ответ не булькнула. Однако и пустой она тоже не была.
Моллег отвинтил крышку – и ахнул, когда из горлышка перевернутой фляги выскользнули свернутые узкой трубочкой бумаги.
Несколько листков, исписанных четким убористым почерком.
И почерк этот был Моллегу отлично знаком.
А кому он незнаком, спрашивается, когда приказы, этим почерком переписанные, по всем стенам расклеены!
Дейген.
Он и тут успел.
Не только эгерскую комендатуру, а и летучие отряды доит понемногу. Численность, вооружение, перемещение – да что угодно! – такие сведения дорогого стоят. Недаром говорят, что ласковое телятко двух маток сосет… Сколько же тебе невидимки летучие платят, ласковый ты наш? Ведь не меньше, чем эгеры. Наверняка не меньше. Да, с таким прибытком Моллегу с тобой не тягаться. Тебе есть что предложить Ланне. Тут ты всех обскакал…
И доскакался.
Потому что бумаги эти – улика верная. Вздернут тебя эгеры, как пить дать вздернут.
И откуда ты только прознал про эту пещерку? Тоже в речку упал? А отчего бы и нет? И что ни разу не столкнулись друг с другом, тоже не диво – Моллег на добрых пять лет старше. Когда он детские игры забросил, ты как раз в той поре был, чтобы всюду лазить и карабкаться. Вот только зря ты сюда залез, Дейген. Все ты у Моллега отнял, как есть все. И уважали тебя всегда больше, хоть и отец твой не из здешних мест, а приблуда эгерский. И Ланну ты отбил. И даже ухоронку эту, тайну детскую, и ту присвоил. А зря. Не будет к тебе больше Ланна тайком бегать. Покойникам девицы без надобности, да и они девицам в хозяйстве ни к чему.
Моллег затолкал бумаги обратно во флягу и задумался. Если по уму, то оставлять здесь флягу без присмотра не стоит. Она ведь здесь не просто так лежит, а кого-то поджидает. Того, кому бумаги эти нужны. Человека из летучего отряда. Поди догадайся, когда он придет. Может, покуда Моллег до комендатуры доберется, флягу уже и поминай как звали! И как потом доказать, что фляга на самом деле была и бумаги в ней были? Нет уж, с собой надо флягу брать. Барахло где-нибудь поблизости припрятать, чтобы ему самому вся эта история боком не вышла, – и в комендатуру! А там уж флягу и предъявить… главное, чтобы Дейген раньше времени не понял, с чем это Моллег заявился. А хоть бы и понял – куда он из комендатуры денется? Кругом эгеров, что блох на собаке, и все при оружии…
Экард встал и с хрустом потянулся. Спина ныла так, словно он после марш-броска заснул в канаве… нет, не в канаве даже, а в холодном каменном карьере. Вот она, прелесть продвижения по службе. Нижние чины наживают прострел в пояснице, сидя в окопах, а господин комендант – за письменным столом. Условия более комфортабельные, но итог один и тот же. Так ли уж велика разница, где надсадить спину – за бумагами или в окопе, как нажить язву желудка – давясь скудным зачервивевшим пайком или забывая по целым дням поесть, потому что времени на еду нет?
– Заканчивайте, Дейген, – устало произнес он. – Обедать пора.
Обедать было пора часа три тому назад. Но что же поделать, если работы невпроворот?
– У меня еще список по реквизициям не закончен, господин комендант.
– Так заканчивайте, – поморщился Экард. Вот ведь некстати переводчика усердие одолело! Более некстати может быть только одно – если сейчас ни с того ни с сего на коменданта вдруг обрушится срочная работа. По счастью, взяться ей неоткуда…
Господин дей Гретте ошибался.
– Да? – совсем уже раздраженно произнес он, когда в дверь постучали, и мгновением спустя в кабинет торопливо вошли двое охранников. Между ними шел рослый туземец. – Что там у вас такое?
Ничего хорошего, мысленно сам себе ответил Экард. Иначе бы не стали ко мне этого мордоворота тащить. Со всякой мелочовкой и без коменданта разобраться можно. Это что-то серьезное…
– Госьподьйин комьйендант… – безбожно коверкая эгери, произнес туземец. – Воть…
Он вытащил из-за пазухи и судорожным движением протянул Экарду флягу.
Экард с нарастающим удивлением и раздражением взял ее, встряхнул, нахмурился и открыл.
Вытряхнул содержимое.
Ему хватило одного взгляда на бумаги.
– Взять! – рявкнул он, дернув головой в сторону переводчика.
Тот и подняться из-за стола не успел. Его скрутили, заломив ему руки за спину, без малейшего промедления. Четкое повиновение вышестоящим – вот на чем веками стоял сияющий идеал эгерской свободы и могущества.
Туземец тем временем быстро говорил на ломаном эгери, то и дело сбиваясь на свое варварское наречие, давясь и захлебываясь торопливыми словами. Экард не вполне понимал его болтовню, да по правде говоря, не очень и вслушивался. Что-то о грибах… о том, что грибы нужны, они очень вкусные и съедобные… а пещера? Пещера, надо полагать, несъедобная, зато ее можно увидеть со стороны реки, случайно. И туземец ее увидел – совсем-совсем случайно, а в пещере грибов не было, госьподьйин комьйендант…
Этот болбочущий туземец был ясен Экарду, как белый день. Конечно, пещерку он увидел никак уж не случайно. Туда он и шел, а вовсе не за грибами. Наверняка что-нибудь от реквизиции припрятать хотел. И пусть его. Недосуг сейчас мелкого мошенника за грудки брать. Пусть получит свою награду покамест. После до него черед дойдет, после. А до тех пор пусть тешится и считает себя со своей примитивной хитростью умнее всех. Не до него сейчас. А вот Дейген…
Надо отдать мерзавцу должное, самообладания он не потерял. Не пытался сопротивляться, кидаться к окну или выхватывать флягу, чем выдал бы себя с головой. Нет, он держит себя как невиновный, для которого внезапный арест – полная неожиданность и вдобавок чудовищная ошибка. А лицо у него – с таким лицом прямая дорога в лучшие столичные театры! Растерянное, изумленное… даже оскорбленное: мол, за что это мне такая несправедливость? Хорош, ничего не скажешь…
– Господин комендант, – чуть задыхаясь, произнес Дейген, когда рослый туземец наконец-то выдохся и умолк, – что это значит?
– Нет, Дейген, – процедил Экард, швырнув на стол бумаги, – это тымне скажи, что этозначит?
– Это бумаги, заполненные моей рукой, – ответил переводчик. – По крайней мере, почерк похож на мой. Что это, господин комендант? Откуда?
– А вот это ты мне и расскажешь, – медленно и широко улыбнулся Экард. – Все расскажешь. Теперь мы с тобой иначе поговорим…
Он ударил кулаком изо всей силы, с размаху впечатав офицерский перстень в скулу Дейгена.
Дейген свалился на пол, с грохотом перевернув стул. Экард наклонился над переводчиком, сгреб его за воротник и приподнял.
– Иначе, – прошептал он Дейгену прямо в лицо. – С глазу на глаз. Нам ведь не нужен переводчик – правда, Дейген?
Серебряная волчья голова покачивалась над самыми глазами арестованного.
Повод, чтобы часто заглядывать к Ланне якобы по-соседски, у Эттера был самый что ни на есть подходящий. Разве мальчишка что-то смыслит в стирке? А кому еще, кроме него, за такое дело взяться? Дедушке старому? Или сестренке малолетней? Некому у них в доме стирать. Так почему бы молодой соседке не помочь им со стиркой – за лишний ломоть хлеба, кочан капусты да малую толику соли? Ничего удивительного, что Эйтье то и дело к соседям с узелком шастает. Подолгу ведь не засиживается…
Эйтье и сегодня не намеревался засиживаться. Домой он собирался вернуться засветло, задолго до наступления комендантского часа. Он уже совсем было надумал уходить, когда дверь распахнулась настежь, и в ее проеме показался Домар – губы трясутся, весь белый, в лице ни кровинки.
– Дейгена взяли! – выпалил он.
Ланна, едва привстав, вновь опустилась на лавку.
– Фью-ю-ю-ю… – махнул рукой Эйтье. – И за что ж его эгеры замели? Слишком много на лапу брал или со счетами мухлевал?
– Сведения добывал для летучего отряда, – произнес Домар, все еще задыхаясь от быстрого бега, и без сил привалился к стене.
– Да иди ты… – ошеломленно выдохнул Эттер.
– Точно тебе говорю, – помотал головой Домар. – Для того здесь и остался. Прямо под носом у эгеров все проворачивал… Моллег, сволочь, донес. Вроде как выследил его случайно или подстерег… какая теперь разница!
Для Дейгена и впрямь разницы никакой.
Для Дейгена, которому Эйтье не далее как вчера желал испробовать на своей шкуре все радости каталажки и всю приятность петли на шее. Для Дейгена, который отлично знал, что его ждет в случае провала, не мог не знать – ведь он присутствовал при допросах. Всякий раз присутствовал – он же переводчик…
Ланна так и не произнесла ни слова. Даже в лице не переменилась. Только сцепленные вместе пальцы стискивались все сильнее и сильнее.
– Ланна, погоди… погоди же… – торопливо бормотал Эйтье. – Вытащим мы его… прежде времени не хорони… вот как есть вытащим…
Домар покачал головой:
– Поздно. Комендант, трупоед клятый, сразу его в подвал поволок. Очень уж ярился, что Дейген его вокруг пальца обвел. А из подвала дорога известная – не на расстрел, так на виселицу.
– По дороге отобьем! – упрямо дернул ртом Эттер.
– Уходить тебе надо, Ланна, – сказал Домар так, словно Эйтье и не говорил ничего. – Прямо сейчас. И тебе, и матери с отцом. Пока еще можно уйти.
Ланна сидела недвижно, будто не слышала его.
– Уходить надо. – Домар ухватил девушку за плечи и с силой встряхнул. – Все ведь знают, что у вас любовь была, вон даже свадьбу играть собирались – а ну как настучит кто? Да тот же Моллег хотя бы! Или другая какая гнида найдется…
– Так ведь Ланна же не знала ничего… – с трудом вымолвил Эйтье, чувствуя где-то внутри тяжелый ледяной комок.
– А коменданту какая печаль, знала или не знала? – развернулся к нему Домар. – Так он и поверит, что Ланна с Дейгеном не для отвода глаз порвала, а на самом деле! Что Дейген ни одной живой душе не сказался и ей тоже! А хоть бы и поверил – думаешь, Лан это поможет? Ты с чего взял, умник, что мясник этот ее спрашивать будет? Он не ее, он его спрашивать будет! Поставит Ланну перед ним – вот тебе, друг ситный, невеста твоя, и если язык ты не развяжешь, то сам знаешь, что ней станется. Этого ты Дейгену желаешь? Или Ланне?
Эттера передернуло.
– Наконец-то головой думать начал, – тяжело бросил Домар. – И на том спасибо. Собирайся, Лан. Времени у тебя всего да ничего. А Эйтье…
– А что – Эйтье? – огрызнулся мальчишка. – Я Дейгену никто и звать никак. Заноза в заднице. В любимчиках у него не хаживал, да и не за что было – с моими-то отметками. Меня ловить-хватать никто не вздумает, чтоб на него надавить. Так что мне убегать резону нет. Я-то как раз остаюсь. Разузнаю, что смогу. Слышишь, Лан? Вот тебе самое честное слово, зарок поперек ладони – я что-нибудь придумаю, слышишь?
Ланна кивнула ему – по-прежнему молча. Слова не шли с языка. Она не могла заставить себя заговорить. Не могла заставить себя коснуться губами его имени – Дейген. Будто, пока она молчит, пока не притрагивается губами к беде, эта беда как бы невзаправду, как бы не здесь, не сейчас, не с Дейгеном, но стоит Ланне назвать ее по имени, и она станет сбывшейся.