Челобитную эту подает он Государю, бывшему на адмиралтейских работах, и просит в обиде его учинить ему справедливое удовлетворение. Монарх, не принимая ее, говорит:
— Старик! Ты знаешь, что есть на то учрежденные места, ты должен подать свою челобитную в то из них, куда она следует по своему содержанию, а меня не безпокоить: самому мне во всякое дело входить за множеством дел государственных невозможно.
— Ведаю. Государь, все это и знаю указы твои, чтобы тебе не подавать челобитен, — отвечает старец, — но дело, о котором я прошу, иного роду — и такого, что челобитной моей не примет никакое судебное место, ибо ответчик никому не подсуден.
— Кто ж бы он был такой? — спросил удивленный Государь.
— Ты сам, надежа-Государь, и на тебя-то престарелый и удрученный печалию старец бьет челом.
При сем старик залился слезами, припоминает ему о своем сыне: с каким обнадеживанием он выпросил его, что потеря сына ввергла его в смертную печаль, отчего он отстал от промыслов своих и совсем разорился.
Государь принимает челобитную, прочитывает ее и, не говоря ни слова, тот же час, описав обстоятельство дела, без имен челобитчика и ответчика, посылает ее в Сенат с повелением, рассмотрев, решить по правоте: должен ли ответчик выкупить сына и возвратить все показываемые отцом его убытки, понесенные от печали?
Сенат, получив такое повеление, решил: что «челобитчик лишился сына по тому одному, что положился на уверение ответчика — сделать его счастливым, который не только не сдержал обещания своего, но, лишив сына, столько лет без вести пропадавшего, был причиною всего несчастия отца, а потому ответчик и должен: 1) сына его, из полону выкупя, возвратить отцу и 2) все показанные сим отцом убытки возвратить же».
Монарх на другой день, прибыв сам в Сенат, спросил о сем деле. Его Величеству подано было решение. Государь, прочтя его, объявил, что ответчик есть он сам, благодарил за справедливое и безпристрастное решение и потом повелел во чтобы то ни стало выкупить сына. А как упорный король Шведский не хотел и слышать о размене пленных, то должно было отдать за одного его несколько пленных шведских офицеров.
Итак, выкуплен был сын, Государь пожаловал его офицером гвардии, возвратил отцу, заплатил все понесенные и отцом показанные убытки и сверх того щедро еще наградил его, с таким определением, чтоб этот сын, в утешение родителя, остался при нем до его смерти, а потом снова вступил бы в службу. (2)
* * *
В то самое время, когда Петр Первый с Меншиковым в 1700 году намерен был с новоизбранным войском идти из Новгорода к Нарве и продолжать осаду этого города, получил он известие о несчастном поражении своей армии, бывшей уже при Нарве, с потерей артиллерии и со взятием в полон многих генералов и полковников, и, сетуя на себя, что при этом случае лично не присутствовал, мужественно снес эту печаль и сказал:
— Я знаю, что шведы нас еще несколько раз побеждать будут, но, наконец, научимся этим побивать их и мы. (2)
* * *
Под Нарвою, 8 июня 1704 года, Петр Великий, узнав через перехваченное письмо, что шведы ожидали генерала Шлиппенбаха со свежим войском, приказал двум полкам пехотным и двум конным надеть синие мундиры, взять шведские знамена и двигаться по направлению к городу. Между тем другой отряд, в зеленых мундирах, под предводительством Репнина и Меншикова, нападает на переодетых в шведские мундиры товарищей и завязывает с ними горячее дело. Шведы, приняв русских солдат в синих мундирах за отряд Шлиппенбаха, тотчас же выслали вспомогательное войско, которое одно и потерпело сильное поражение. Вслед за тем Нарва взята была приступом (9 августа). (2)
* * *
В лагере при Пруте, в 1711 году. Государь со своим войском был несчастливым образом окружен сотнею тысяч турок так, что все пути к подвозу припасов были пресечены. В таких почти отчаянных обстоятельствах, из которых он, вероятно, никаким образом не мог избавиться без особливого чуда. Петр I скорбел единственно только об Отечестве, а не о себе самом, невзирая на то, что имел очевиднейшую пред собою опасность: или быть взятыми в плен турками, или совсем погибнуть.
Как скоро Государь увидел, что уже находится в самой крайней и неизбежной опасности, и считал себя погибшим со всем своим войском, то сел в палате своей, написал письмо, запечатал, велел позвать одного из вернейших офицеров и спросил его: может ли он сам на себя понадеяться, что пройдет сквозь турецкую армию, дабы отвезти в Петербург одно письмо? Офицер, которому все дороги и проходы в тамошней стране были известны, донес Государю, что действительно можно в том на него положиться и что он счастливо доедет до Петербурга. Поверив такому обнадеживанию, вручил ему Царь своеручное письмо с надписью: «В Правительствующий Сенат, в Санкт-Петербурге». поцеловал его и сказал: «Ступай с Богом!» Офицер в девятый день по своем отъезде благополучно прибыл в Петербург и письмо подал в полное собрание. Но в какое удивление приведены были собравшиеся сенаторы, когда, запершись, распечатали царское письмо! Оно было следующего содержания: «Сим извещаю вам, что я со всем своим войском без вины или погрешности со стороны нашей, но единственно только по полученным ложным известиям, в четыре краты сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены и что я без особливой Божией помощи ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения, или что я впаду в турецкой плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим Царем и Государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы то по собственноручному повелению, от вас было требуемо, покамест я сам не явлюсь между вами в лице своем. Но если я погибну, и вы верные известия получите о моей смерти, то выберите между собою достойнейшего мне в наследники». (2)
* * *
Во время Шведской войны в Петербурге для большей осторожности зимою через Неву ставились рогатки с Выборгской к Московской стороне.
Они охранялись часовыми, которым было приказано после вечерней зари не пропускать никого ни в Петербург, ни из Петербурга. Однажды Петр Великий был в театре, находившемся на Литейной, недалеко от дома кумы его, генеральши Настасьи Васильевны Бобрищевой-Пушкиной. Она тоже была в театре и просила Государя приехать к ней после представления на вечеринку, на что он и согласился. После спектакля Петр незаметно вышел из театра и с одним денщиком в маленьких санях заехал со стороны Охты к упомянутой куме.
Подъехав к часовому, стоявшему близ Литейного двора с Московской стороны, и назвавшись петербургским купцом, запоздавшим на Охте, просил его пропустить.
— Не велено пропускать. — отвечал часовой. — Поезжай назад.
Государь предлагает ему рубль, и все прибавляя по столько же, доходит до десяти рублей. Часовой, видя его упорство, сказал:
— Вижу, что ты человек добрый, так, пожалуйста, поезжай назад, буде-же еще станешь упорствовать, то я или принужден буду тебя застрелить, или, выстрелив из ружья, дать знать гауптвахте, и тебя возьмут под караул как шпиона.
Тогда Государь поехал к часовому, стоявшему с Выборгской стороны и снова, сказавшись купцом, просил пропустить. Этот часовой пропустил его за два рубля. Пробираясь по Неве к дому Бобрищевой-Пушкиной, Государь попал в полынью и был едва выхвачен из нее денщиком, а лошадь сама выпрыгнула на лед. Петр приехал к куме весь мокрый. Увидя его в таком виде и услышав, что случилось, все присутствующее пришли в ужас.
— И зачем, батюшка. — пеняла Государю хозяйка, — самому тебе так трудиться? Разве не мог ты послать для осмотра караулов кого-нибудь другого?
— Когда часовые могут изменять, то кто же лучше испытать-то может, как не я сам? — отвечал Петр.
На другой день состоялся приказ по полку: часового-изменника повесить и, просверлив два взятые им за пропуск рубля, навязать их ему на шею, а другого часового произвести в капралы и пожаловать десятью рублями, предложенными ему накануне. (2)
* * *
Король Шведский Карл XII вдруг вознамерился дать сражение под Полтавой вместо 29 июня — 27-го числа и с вечера пред тем днем отдал приказ, чтоб с полуночи вся его армия была в готовности к наступлению и чтобы не обременяла себя запасным хлебом: «В российском лагере его довольно, так смогут досыта наесться». Итак, в назначенный день с полуночи и гораздо ранее солнечного восхода выступил сам из лагеря, а кавалерии велел идти вперед для нападения на отводные российские полки и на конницу. Сделалась тревога и пальба с обеих сторон; донесли Петру, который тогда еще опочивал, что шведы уже наступают и атакуют наши отводные посты и конницу. Его Величество, вскочив, спросил:
— Сегодня 27-е число?
— Так, Ваше Величество, — отвечали.
— Как же говорили на 29-е число? Так, знать, он переменил и тем хочет нас нечаянно уловить.
Между тем, выйдя из палатки, слышит уже сильную пальбу с редутов: пушечную и ружейную, тотчас повелел полкам своим выступить из лагеря, а сам возвратился в палатку, сказав: «Я скоро сам к полкам буду». Немедленно вооружился и принес теплую молитву к Всевышнему, вышел и сказал: «Теперь на начинающего Бог, а по Нем и мы!» — и с тем сев на лошадь, поскакал предводительствовать своею армиею и ободрил всех своим присутствием. Вскоре и шведы, устроившись, подступили к фронту русской армии, и началась тут генеральная баталия. Легко можно каждому себе представить, что она была с обеих сторон не менее отчаянная, как и жестокая. Сохраняя жизнь и здравие Государя, воины просили, чтоб он щадил себя и в себе надежды российские: если же ему смерть не страшна, то помыслил бы, что им всем и Отечеству потеря его страшна. На это он объявил им:
— Вы поставлены теперь вооруженные не за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой и за народ российский, и поэтому не страшитесь славы неприятельской, но помните — сколько раз он был от вас самих побежден, следовательно и ныне, по храбрости своей, победить можете.
Тут Петр Великий оказывал в себе все то, что делает самых великих полководцев: удивительную храбрость, неустрашимую бодрость в самых крайних бедствиях и чрезвычайное присутствие разума в самом жару действия, не устрашили его простреленные на нем в разных местах платье и шляпа. Итак, шведы, будучи приведены в расстройство, начали отступать с непрерывным уроном, место сражения и весь неприятельский лагерь были завоеваны вооруженною рукою.
28 июня, в 4 часа утра, по повелению Государя начали делать две могилы: одну для офицеров, а другую для унтер-офицеров и рядовых. К 6 часам могилы были готовы, войска были выстроены в каре около могил, и сам Царь вышел на поле. В присутствии его сложили тела в могилы и началась погребальная панихида. Петр Великий присоединил голос свой к голосу клироса, но часто пение его было прерываемо слезами при одном воспоминании этого события: не слабый, не безсильный муж плакал здесь над могилой, но муж железной воли, гений, преобразователь России.
По окончании панихиды Царь обратился с прощальным словом к убиенным, сделал три земных поклона и первый начал их засыпать землею.
Когда насыпали курган, Царь своими руками водрузил на нем крест с надписью: «Воины благочестивые, за благочестие кровью венчавшиеся, лето от воплощения Бога Слова 1709. июня 27 дня»; и тогда же издал Указ «О вечном поминовении убиенных во веки». И каждый год 27 июня (10 июля н.с.), в день памяти преподобного Сампсона, совершается из города Полтавы крестный ход на могилу, и народ тысячами стекается с окрестных мест и молит Господа о вечной памяти их и виновника славы России под Полтавой.
Теперь уже на кургане стоит другой крест из светло-серого гранита, почти 11 аршин вышиною, и на нем еще другая надпись: «А о Петре ведайте, что жизнь ему не дорога: была бы жива Россия, вера и благоденствие ваше» (из приказа Петра перед Полтавскою битвою). Там же стоят большой каменный храм (в память преподобного Самсония), двухклассная церковно-приходская школа и два приюта для странников.
На другой день Полтавской битвы представлены были Государю все знатные шведские пленники. Он принял их милостиво, отдал шпаги и сожалел об их несчастий, а также немиролюбивом их короле. Потом угощал в шатре своем фельдмаршала Ренншильтда, графа Линца и прочих генералов, и пил за здоровье их с достопамятным изречением: «Я пью за здоровье моих учителей, которые меня воевать научили!» Выхваляя мужество и храбрость Ренншильтда, пожаловал ему свою шпагу. (2)
* * *
В 1714 году Государь, будучи на Финском заливе с флотом на пути от Гельсингфорса к Аланду, претерпел великую опасность, угрожавшую самой жизни: ночью поднялась жестокая буря, и весь флот находился в крайней опасности, все думали, что погибнут. Его Величество, увидев робость корабельщиков своих, решился сесть на шлюпку и ехать к берегу, зажечь там огонь, чрез что дать знать близость берега. Бывшие на корабле офицеры, ужасаясь отважности Государя, все пали к ногам его и неотступно просили, чтоб он отменил такое крайне опасное намерение и чтоб повелел им это исполнить. Но Государь, показывая подданным на море безстрашие, не послушал их, сел с несколькими гребцами в шлюпку и поплыл. Рулем Его Величество управлял сам, а гребцы работали сильно в гребле, но, борясь долго против волн, они начали ослабевать и уже ожидали гибели. При таком их отчаянии, Петр встал с места и в ободрение кричал им: «Чего боитесь, Царя везете! Кто велий, яко Бог! Бог с нами, ребята, прибавляйте силы!» Такая речь возобновила мужество во всех; пробился он сквозь валы до берега, куда выйдя, зажег огонь и тем дал знак флоту, что он счастливо туда прибыл и что они также недалеко от берега. Государь, весь измоченный водою, обогревался у огня с гребцами и спросил: «Есть ли на морской шлюпке сбитень и сухари?» Ему подали, он выпил стакан, съел сухарь, велел выпить стакана по два матросам и потом заснул близ огня под деревом, покрывшись парусиною. (2)
* * *
В одной мещанской семье, переселенной из Серпухова, по прозванию Ямщиковы, занемог старший сын сухоткою. Государь начале болезни узнает об этом и присылает к больному своего лекаря, а чтобы по старинным предрассудкам не пренебрегали они его предписаниями, то чрез несколько дней сам навещает больного, приказывает ему и старику отцу его, чтоб они исполняли в точности все приказы лекарские и что сам он за ними надзирать будет. В самом деле, Государь, когда бы ни выезжал для осмотра работ, бывал и у больного, что благоволил продолжать до самого выздоровления Ямщикова. В один из таких приездов Петр увидел старика, отца семейства, метущего двор. Странно это показалось Его Величеству, он говорит, что такого рода работа ему, как отцу семейства и человеку старому, неприлична.
— Уж не принуждают ли тебя дети твои к таким работам? — спросил его Государь.
— Нет, надежа-Государь! — ответил старик. — Они еще удерживают меня от работы, но я не привык быть без дела, и пока силы мои есть — тружусь, а эта работа по моим силам.
Государь похвалил его за это, однако, войдя в избу, спрашивает детей его, особенно старшего, больного: не заставляют ли они работать старика, своего отца? Но все подтвердили справедливость слов отца.
— Рад я, — сказал Государь, — что ошибся в моем заключении, но если бы узнал, что нет от вас должного к отцу почтения, то вы бы испытали весь гнев мой.
В продолжение таких посещений Государь заставал иногда семью за обедом и обыкновенно говаривал «хлеб-соль», а однажды благоволил с ними и отобедать. (2)
* * *
На Мясницкой улице, где ныне дом Барышникова, жил дьяк Анисим Щукин, которого Петр I удостаивал доверенности. Женясь на богатой и достойной невесте, он возгордился пред родственниками, а к отцу, бывшему в крайней бедности, начал оказывать презрение, и в день Сошествия Сятого Духа, развеличавшись, приказал слугам своим согнать его со двора. Бедный старик в рубище, идя по Мясницкой, рассуждал в слезах о причиненной сыном обиде и не заметил Государя, ехавшего в одноколке. Петр, остановив его, узнал все подробности и приказал ему стать (как говаривали) на запятках. По приезде в дом Щукина, поставил старика за дверью в сенях, а сам, войдя в горницу, полюбопытствовал расспросить хозяина, посещением обрадованного, о его родственниках, когда же Щукин объявил, что никого из них не запомнит и что отец давно умер, то Царь, выведя старика, обличил непокорного сына, в наказание повелел ему на месте обветшалой иностранной кирки выстроить своим иждивением церковь (что ныне Никола на Мясницкой) во имя Сошествия Святого Духа, в тот день празднуемого, и при этом сказал: