"Я у себя одна", или Веретено Василисы - Михайлова Екатерина Львовна 17 стр.


Мы обсуждали эту маленькую "нестыковочку" на многих группах. Правда ли, что даже внешне вполне современный брак все-таки удобнее для мужчины? "Двойной стандарт", преобладание власти над обязанностями и все такое прочее? Правда ли, что муж и жена, по существу, состоят в двух разных браках — настолько по-разному они видят все происходящее? Правда ли, что от женщины ожидается такая "хамелеонистость", такой ре­сурс адаптации к чему угодно, что впору надорваться, — а главное, что женщины ожидают этой бесконечной гибкости позвоночника сами от себя? Вот картинка, которую легко опознать, если не полностью, то в ка­ких-то деталях:

"Всякий раз, когда она доверчиво влюблялась, ее охватывал бо­лезненный энтузиазм помогать-служить любимому на всех фрон­тах — от кулинарии и экзотических пристрастий субъекта страс­ти до сочинения авантюрных схем и концепций в его работе, причем исключительно в рамках "чистых технологий".

И каждый раз блюда потребляли, привыкали к ним и ожидали но­вых кулинарных открытий; мысли использовали, цитаты присва­ивали, плагиат становился нормой, а саму Иринку оставляли за бортом. Если бы она знала, что ее всего-навсего "бортанули", то выкрутилась бы и смирилась. Но она чувствовала, что из-за свое­го проклятого служения превращается для любимого в "мусор­ное ведро", куда можно сплавлять любой негатив — агрессию, лень, скупость и прочие виды распущенности личности.

Не предъявляя претензий, она принимала решение тихо "отполз­ти" — затаивалась, замыкалась, не приставала и старалась непри­метно жить своими делами. Такое решение проблемы казалось ей благородным, но именно оно провоцировало почему-то чудовищ­ные, дикие реакции. Отношения переходили в стадию "наездов", ее цепляли, щипали, мелкие поступки комментировали, извращая суть, а также заставляли постоянно защищаться" [22].

Знакомо? Конечно, ну и что? Что толку сокрушаться о несправедливости устройства этого лучшего из миров — так недолго и захлебнуться в жало­сти к себе и действительно скатиться к бытовому жанру: "Я ему, паразиту, отдала лучшие годы". И чего ждала, когда отдавала? Неконструктивно. И, что существеннее: "чтобы станцевать танго, нужны двое". Нам важнее было понять, что стоит за женскими разочарованиями, а в нашем случае "понять" означает попытаться осознать свои собственные тени, омрачаю­щие союзы удачные и не очень, длительные и не очень, всякие. Вот что ду­мали по этому поводу одиннадцать "присяжных заседательниц" в одну из суббот.

— Мне кажется, мы — то есть, я говорю о себе — слишком многого ждала от брака. Как будто это решение всех проблем, как будто он сам по себе меня ставит на какие-то рельсы, а дальше надо только ехать. А он сам по себе гораздо больше проблем создает, чем решает. Иллюзия, что потом все как-то само устроится, — а все наоборот. Я ждала не этого! Обманули!

— Да-да, причем эти самые ожидания еще и противоречивы: я хочу, чтоб "как за каменной стеной", — но чтоб считали равноправ­ным партнером; чтоб меня понимали, выслушивали, душевно со мной разговаривали, — но чтоб при этом он был "настоящим мужчиной", решительным и все такое. Как же это совместить — и кто такое может совместить?

— И чтоб ухаживали, как в кино, — а ответственности чтоб было, как у зрелого мужа, серьезного и без придури.

— И чтоб детей воспитывал вместе со мной, был хорошим отцом, — но только так, как я считаю нужным!

— Пусть уступает, — но чтоб не был тряпкой!

— Хочу независимости, — но содержи семью!

— Будь и мамочкой, и отцом, и любовником, и сыном — и тогда, ког­да мне не хватает мамочки, отца, любовника или еще одного ре­бенка!

— Возьми на себя серьезные решения, — но почему ты со мной не советуешься?

— Принимай меня такой, какая я есть: мой возраст, мои интересы, внешность, характер, все... Но чтоб при этом оставался тем влюбленным мальчиком, который ничего не соображал и видел во мне одно хорошее!

— Не нарушай моих границ — почему ты совсем не интересуешься моими делами?

— Делись со мной, рассказывай мне все, — но только то, что я хочу слышать!

Ох, как же мы смеялись! Не над нашими спутниками жизни, даже не над собой — над детской верой в брак как "хороший конец", в брак как смысл жизни, в брак как "наше все" — не путать с Пушкиным, он тут ни при чем. Вспомнили, конечно, и присказку "хорошее дело браком не назовут", и множество жестких, "теневых" формулировок фольклора. Здесь "хитом дня" оказалась пословица "Мужу-псу не показывай жопу всю", слышанная одной из наших женщин от своей прабабушки. "Я долго не понимала. А вот недавно получила диплом, второе высшее. Ну и похвасталась дома. И мне тут же рассказали, чего стоит мое второе, а заодно и первое, и вообще где мое место. Сразу вспомнила и поняла". Вот она, угроза, выражаемая "самим фактом существования". Вот они, драконовы зубы. Самое интерес­ное, что никакие эксперименты с браком — свободный, пробный, граждан­ский, европейский — этой стороны явления никак не отменяют.

Более того, тут возникает любопытный парадокс. В традиционной культу­ре — там, где "узы Гименея" и прочие подобные атрибуты — говорят о брачных обетах, клятвах: "Клянешься ли ты любить и почитать, в болезни и здравии, бедности и богатстве...", — ну и все такое прочее. Клятвы эти, разумеется, нарушались, притом не только изменами: согласитесь, что даже в достаточно благополучном браке двадцать четыре часа в сутки "по­читать" как-то не получается. Традиция вольного, только на чувствах осно­ванного союза отказалась от ритуальной стороны брака — мол, сплошное лицемерие, никто никому ничего не должен. Счастья, по свидетельству миллионов очевидцев, почему-то не прибавилось. В самом деле, если эти двое друг

другу ничего не обещали,

то и все их ожидания, вся система представлений исключительно субъективна: что такое, например, измена? Есть ли вообще какие-то обязательства и как они распределяются? Как узнать, "достаточно" или "недостаточно" чувства — у кого эта мерка? По­лучилось, что в свободной, размытой и многоукладной традиции — а тако­ва современная практика в большинстве развитых стран — мужья и жены в гораздо большей степени становятся заложниками собственных пред­ставлений о том, что правильно и неправильно в браке. А представления эти сплошь и рядом транслированы от собственной семьи, от раннего окружения — и по большей части воспринимаются как единственно воз­можные. То, на чем вырос и чем пропитался насквозь, воспринимается как нормальное, само собой разумеющееся. Даже в таком достаточно распро­страненном случае, когда человек — будь то мужчина или женщина — ре­шительно настроен в своем браке сделать все "не так, как у родителей". Боже мой, сколько раз я это слышала и от мужчин, и от женщин на кон­сультациях и на группах: "Мне казалось, что свою семью я построю совсем по-другому. Как же вышло, что все повторяется?"

Можно сказать "да", можно сказать "нет", но говорим мы все равно на том же самом "языке" — языке своей родительской семьи. Наш избранник — представитель другой цивилизации, хотя бы ему и казалось временами, что его "никто так еще не понимал". А наши дети унаследуют оба "кода", кото­рые за время семейной жизни причудливо переплетутся, где-то сплавятся, а где-то так и останутся "непереводимой игрой слов". Удивительно ли, что в ожиданиях, касающихся партнерства в браке, так много противоречий? Ведь и мы от кого-то унаследовали свои фантазии и претензии, свою шка­лу оценок, свои опасения и мечты.

Надо заметить, что участницы женских групп поразительно чувствуют ту грань, где вот-вот прекратится "работа над собой" и начнется просто перемывание косточек близких людей, "посиделки". Если есть взрывоопасный запас непроявленной агрессии, обиды, то ему лучше быть разряженным именно на группе — так безопаснее. Но мы никогда на этом не останавли­ваемся. И после "детоксикации" все-таки стараемся общими усилиями по­нять одну простую вещь: что я могу сделать для себя, чтобы все-таки не принимать в отношениях роль, которая меня не устраивает? Потому что если "я у себя одна", это обязывает: другой человек, тем более мужчина, "инопланетянин" — таков, каков он есть; и он унаследовал противоречи­вые модели, несовместимые ожидания, "комплекс мадонны и проститутки" et cetera. И еще: он с детства дышал воздухом родимой патриархальной культуры, к тому же в ее социалистическом, то есть особенно лицемерном, издании. Он, скорее всего, не станет разбираться со своими стереотипа­ми — во всяком случае, до появления "жареного петуха" с однозначно не­хорошими намерениями. Более того, весь его опыт подсказывает, что ана­лизировать свои мотивы, копаться в семейном прошлом и "разводить анти­монии" — не мужское занятие. Может быть, когда-нибудь это войдет в моду: когда его начальник начнет вслух упоминать о своем психоаналити­ке, например. Но не исключено, что для меня лично это уже ничего не из­менит: "до стольких не живут".

Моя единственная жизнь — слишком важное дело, чтобы позволить себе бездумно попадаться в уже известные мне ловушки. И дело совсем не в том, что "я тоже виновата": дело как раз в том, чтобы перестать играть в "поиск виноватого". А вместо этого попытаться изменить то, что я могу из­менить, и принять то, чего я изменить не могу. А для этого, как известно, придется научиться отличать одно от другого. И даже если я ничего не могу сделать с законами этого мира, я всегда могу лучше понять свой лич­ный вклад в собственные разочарования и, как минимум, рассмотреть лю­бые свои решения при ярком свете подарка Бабы-яги...

Так что мы не ограничились констатацией путаницы в собственных чув­ствах и мозгах: не успели отсмеяться, как кто-то предложил пройтись еще раз по всем противоречиям в ожиданиях и потребностях, которые так рез­ко высветились: нам показалось, что просто признать их наличие недоста­точно. Ибо в каждом таком противоречивом требовании к мужчине, кото­рый рядом, таится точка выбора для себя. Может быть, не пожизненного, но выбора: все-таки девочкой я хочу быть или взрослой, на равных или нет, искренней или не очень? И за многими "вилками" обнаружились впол­не узнаваемые конструкции.

Например, все то же противоречие "имени Золушки": безопасность — сво­бода.

Например, боязнь отвержения, сравнений: скажи мне, что я самая лучшая, что я единственная, be my Valentine и черт с ней, с реальностью. Здесь час­то зарыта отравленная приманка: каких только подвигов многие из нас не готовы совершить, чтобы заслужить этот "высший балл"! Что бывает — сами знаете. Куда заводит "болезненный энтузиазм помогать-служить на всех фронтах", для многих тоже не секрет.

Например, вечная и ненасытная потребность в безусловном принятии — любви "без экзаменов". Это очень серьезная сила, а ее корни уходят глубо­ко в детство. Чаще всего оказывается, что мужчина, который нам этого не в состоянии дать (а мы ему — в состоянии?) — только "представитель" или, говоря более научным языком, "фигура переноса". Разбираться же следует совсем с другими важными персонажами нашей жизни — с теми, чьим "наследником" он помимо воли стал.

Из сюжетов попроще — желание остановить (а то и повернуть вспять) время, вернуть "острый период" любви и остаться в нем, как муха в янтаре. Конечно, большинство из нас знают, чем чревато восклицание: "Остано­вись, мгновенье, ты прекрасно!" — и кто предлагает соответствующие сделки. Но искушение так велико, но иллюзия так сладка...

Вот на эту тему — не самую глубокую в той истории о разочарованиях, куда мы влезли, — и работала прелестная женщина Роза. И это было так красиво, так печально и настолько шире любой "бытовухи" про несложив­шийся брак, что заслуживает рассказа.

— Я уже дважды была замужем, и все происходило по одной и той же схеме: бурный роман, самые радужные ожидания, красивая свадьба — разочарование. В какой-то момент такая трезвая, страшненькая мысль: боже мой, что тут делает этот? Я бы не хо­тела еще раз в это вдряпаться. Я обожаю это приподнятое состо­яние, но нельзя же всю жизнь за ним гоняться! Что же это за сила такая, которая сначала возносит, а потом — хряп!

— Роза, я правильно понимаю: ты хотела бы узнать что-то о проис­хождении своей влюбленности и о том, куда и почему она дева­ется потом?

— Ну да, и зачем обязательно хряпаться.

— Важны ли тебе для работы твои мужья?

— Да нет, пожалуй. Могли быть, наверное, и какие-нибудь другие.

— Тогда давай прикинем, кто или что ответит тебе на твои вопросы.

— Она и ответит, Сила.

— Имя у нее есть?

— Пусть будет как у Пастернака — Высокая Болезнь.

— Выбирай, кто ее для тебя сыграет. Выбрала? Поменяйтесь ролями. Высокая Болезнь, расскажи Розе, что ты для нее такое.

— О, я прихожу и меняю все! У тебя все получается, ты летаешь, ты горы можешь свернуть. Как будто у тебя роман не с человеком, а со всем миром, вселенная радуется и переливается всеми цвета­ми радуги! Как будто у меня в руках волшебная палочка: я до­трагиваюсь, и все расцветает.

(Капризно)

Но сейчас я для тебя никаких чудес совершать не буду, сейчас я отдельно, а ты отдель­но.

(Обмен ролями.)

— Почему ты уходишь от меня, почему меня хряпаешь?

(Обмен ро­лями.)

— Я могу дать ощущение полета — о, да. Я могу заставить сверкать каждый камушек и цвести — каждый веник. Но даже птицы лета­ют не всегда. Ты не умеешь приземляться. Вот и хряпаешься.

(Обмен ролями.)

— Ты что, с самого начала знаешь, что покинешь меня? Тогда ты просто дрянь, обманщица. Ты же должна быть вечной!

(Обмен ро­лями.)

— Это кто тебе сказал? Я вообще не понимаю этого вашего "вечно". У меня каждое мгновение — навсегда. Ты что, собираешься их считать? Не смеши!

— Но мне надо знать, что будет дальше!

— Извини, прогнозы — это не моя работа. Я и так перегружена: украшаю, утешаю, обнадеживаю. Когда моя работа сделана, я ухожу.

(Обмен ролями.)

— Тогда зачем ты вообще приходишь? Расстройство одно!

— Зачем цветы? Зачем праздники? Это вы, мои дорогие, хотите, что­бы цветы никогда не осыпались, а понедельник не наступал. Я вам этого не обещала. Я просто даю вам шанс увидеть друг в друге лучшее и, может быть, ради этого лучшего смириться со всем остальным. Шанс, понимаешь? Не итог, а возможность. На­чало, а не конец. Без меня людям было бы гораздо труднее быть вместе: я толкаю вас друг к другу, и все, что вы чувствуете, — правда. И когда вы уже готовы увидеть больше, я ухожу. Если цветы не осыпаются, значит, они искусственные. Ты любишь ис­кусственные цветы, Роза?

— Ненавижу. Им место только на кладбище. Скажи, когда ты ухо­дишь, дальше еще что-то хорошее бывает?

— У кого бывает, у кого нет. Те, кто любит искусственные цветы и вечные праздники, гоняются за мной, так ничему и не на­учившись. Те, кто готов узнать больше, могут познакомиться с моими сестрами. Переживи понедельник, научись приземляться, разгляди завязь в облетевшем цветке, и ты сможешь с ними встретиться.

— Спасибо. Ты очень великодушна.

— Не за что. Приятно было поболтать — обычно мне не задают воп­росов, только призывают, воспевают или клянут. Ты смелая жен­щина, ты посмотрела мне в лицо. За это я открою тебе еще один секрет. Я могу дотрагиваться своей волшебной палочкой не толь­ко до женщин и мужчин. Могу сделать неповторимым закат, го­род, стихотворение — что угодно. Но только для тех, кто научил­ся меня отпускать. Тогда я больше не Болезнь, пусть даже и Высо­кая. Я становлюсь подарком, нечаянной радостью. Много одержи­мых мною, много таких, кто меня боится; много разочарованных. А меня нужно пе-ре-жить. Запомни: пе-ре-жить.

— Спасибо. Я, кажется, поняла. Все это очень грустно, но похоже. Прощай.

— Я предпочитаю говорить "до свидания". Кто знает? Никогда не говори "никогда". И помни о моих сестрах!

— Да. До свидания. Спасибо, что ты была. И спасибо за науку.

И в тот же день на той же группе мы, конечно, встретились и с сестрами Высокой Болезни, но это были уже другие работы и другие темы. Роза же в своей истории удивительно тонко и точно показала, как опасно пытаться "консервировать" то, что по самой своей природе должно быть живым. А это означает — развивающимся, изменчивым... и

смертным.

Раз живое.

И куда бы мы ни шли, время от времени наш путь будет пролегать через то место в темном лесу, где придется перебороть страх и задуматься о костях, охраняющих страшное, но необходимое место, — и, возможно, о смене дня и ночи, о циклах.

"Вдруг скачет мимо нее всадник: сам белый, одет в белое, конь под ним белый и сбруя на коне белая, — на дворе стало рассве­тать.

Идет она дальше, как скачет другой всадник: сам красный, одет в красное и на красном коне, — стало всходить солнце.

Назад Дальше