— И что мне, повесткой его вызвать? — разозлился Осипов. — На таких законы Российской Федерации не действуют. Притащится в лучшем случае с пятнадцатью адвокатами, они мне весь мозг вынут. А толку чуть! Задали вы мне задачу… Ладно, идите уже.
Страдания Осипова были мне понятны, но я не стал ничего говорить. Мы вышли из здания и, остановившись у машины Базарова, синхронно закурили, не найдя в себе сил даже заговорить. Предостережение Веры не давало мне покоя, и я подумал, что кровь, которую она видела в своей голове, была кровью убитой Лели. Спустя пару минут мой телефон сердито затрясся.
— Мне только что сообщили, что Лелю убили, — торопливо воскликнула Лара. — А ты был на месте преступления. Олег просто в бешенстве. Он звонил Макарову и обвинил его в шантаже дочери. Что происходит, Иван?
— Когда он звонил Макарову? — торопливо спросил я.
— Сразу после твоего звонка. Я не все слышала, но он сказал, что знает о шпионаже, и что ты отправился разбираться с Лелей. Я ничего ему не говорила, Иван. Он с ума сходит из-за Ксении и новых обстоятельств.
— Я сам сказал, — досадливо произнес я. — И просил ничего не предпринимать. Ты должна немедленно мне сказать все, что знаешь о Чигине. Он был здесь, понимаешь? Это не игрушки, Лара.
— Я ничего не знаю о нем, — прошептала Лара. — Господи, что происходит… Олег идет… Мне пора.
То, что Макаров знал о моем визите к Леле на миг выбило меня из колеи. Его особняк находился гораздо ближе особняка Рокотова и еще ближе моего дома. Знал ли Макаров о Чигине? Мог знать, учитывая, как быстро он собрал обо мне информацию. Леля становилась свидетельницей, но чего? Шпионажа за мной? Я не был настолько важной персоной. В случае разоблачения, что ее ожидало, кроме увольнения? Рокотов вряд и смог бы доказать ее причастность к шантажу Ксении, на это потребовалось бы время, а Леля могла запросто раствориться в воздухе. Понять, чем она была опасна для Макарова я не мог, разве что она шантажировала и его, собрав сведения о его романе с Ксенией. Не было ли у нее еще одной кубышки, куда она складывала деньги от бывшего работодателя? И не были ли деньги Ксении посильной данью за то, что Леля помогала организовывать эти тайные встречи? Что если Леля была не шантажисткой, а дуэньей этой пары: несовершеннолетней и развратного папика?
Я вспомнил о пропавшем ноутбуке Ксении. Могла ли его взять Леля? Запросто. В ночь убийства она находилась в доме, у нее были ключи от квартиры Ксении. Если она не убивала дочь хозяина, то запросто могла поживиться тем, что представляло хоть какую-то ценность в плане информации. Я вспомнил, как Ксения заходила в дом и роняла сумку для ноутбука. Та была пуста, но кто знает, где был ноутбук?
Спивающаяся Светлана, баронесса Фюрстенберг настойчиво советовала мне «не лезть в эту грязь». Что она имела в виду?
Ксения была нормальной девушкой, и должна была иметь сотни фото. Не исключено, что интимных. И ей нужно было их где-то хранить. Например, в телефоне, но он разбился при падении, а спецы либо не восстановили доступ к облачному хранилищу, либо там не было ничего интересного, иначе Рокотов бы знал о романе дочери и Макарова.
Предостережение Веры вновь зазвенело в голове, но теперь густая вязкая мысль, окрашенная в багровый, приобрела новую ноту.
Я не успел убрать телефон в карман, как он вновь зазвонил, и на экране высветилось имя Рокотова. Его грохочущий бас ударил мне в ухо еще до того, как я поднес ее к голове.
— Ваши способности, Иван, были сильно преувеличены, — грозно сказал Рокотов. — Вас наняли для простого дела, и вы с ним не справились. Больше я в ваших услугах не нуждаюсь.
Я зло чертыхнулся и сунул телефон в карман. Базаров наблюдал за мной с сочувствием.
— Уволил?
— Увы и ах, — апатично произнес я. — Не могу сказать, что сильно расстроен. Беда с этими богатеями. Можешь кое-что для меня сделать?
Базаров вопросительно вскинул брови, когда я сообщил, что мне нужно. Выслушав, он уставился на меня с изумлением.
— И на кой тебе это? — спросил он.
— Хвосты привык подчищать, — усмехнулся я. — А тут сплошные хвосты. До головы бы добраться.
30
Секретарь Макарова позвонила мне ближе к вечеру и довольно любезно пригласила приехать на беседу к шести. Поскольку мне было абсолютно нечего терять, я согласился, несмотря на то, что Рокотов перевел мне остаток суммы, не торгуясь. После перевода мне позвонили и сухо попросили больше не беспокоить экс-нанимателя и повесили трубку, не дождавшись ответа. После официального отказа я мог бы послать Макарова, но не чувствовал, что вправе это делать. Дело Ксении Рокотовой не отпускало меня, вцепившись в нутро когтями. Потому я, предварительно позвонив Базарову и Кеше, поехал на встречу с Макаровым.
На входе меня дважды обыскали, отняли телефон, прогнали через металлодетектор, и сопроводили в лифт. Два охранника, с угрюмыми лицами бронтозавров, стояли по обе стороны от меня и всем видом показывали, что готовы свернуть шею любому, кто покуситься на их босса. Мне до смерти хотелось вывести их из себя какой-нибудь фразой, но я воздержался, памятуя, что больше меня никто не прикрывает, а Кеше, при всех его талантах, пробраться сюда будет невозможно. В лифте играла приятная музыка, и я с трудом сдержался, чтобы не начать насвистывать.
Кабинет Макарова располагался на самой верхотуре, откуда открывалась прекрасная панорама на мутный красноватый шар солнца, закрытый облаками смога. Секретарша Макарова, холеная дама лет сорока, проводила меня в кабинет, где уже ждал бизнесмен, и тут же удалилась, не предложив ни чаю, ни кофе. Сергей Павлович Макаров стоял у окна с коньячным бокалом в руке, и глядел с верхотуры вниз, не удостоив меня взглядом. За окном не было ничего интересного, только напротив, на соседнем небоскребе болтался мойщик окон, отважно махая своей шваброй. Я кашлянул, но реакции не последовало. Макаров сделал из бокала глоток и стиснул челюсти, всем своим видом показывая, что я недостоин его общества. Меня не проняло.
— Может, не будем тянуть кота за неизбежное? — невежливо сказал я. — Вы меня видеть хотели?
Макаров оторвался от созерцания заката и слабо махнул рукой в сторону. Я оглянулся и увидел там бар.
— Налейте себе что хотите.
— Спасибо, я, пожалуй, обойдусь.
Макаров оглянулся и поморщился, а я поразился тому, как он внезапно сдал. Еще несколько дней назад я видел моложавого, подтянутого мужика со взглядом прирожденного хищника. Теперь передо мной стояла развалина с мутным взглядом алкаша, посеревшей кожей и безвольно оттопыренной губой. Даже костюм болтался на нем, как на вешалке, словно его хозяин внезапно похудел на несколько килограмм.
— Прошу вас, не стесняйтесь, — с трудом выдавил он и отхлебнул из своего бокала. — Я и без того уже несколько дней пью в одиночестве, как конченый.
Я подумал, что уже видел подобную картину в доме Рокотова, где в одиночку пила Лара, неохотно прошествовал к бару, выудил из стопки бутылок коньяк и плеснул себе в бокал на пару пальцев, но пить не стал, ожидая, когда хозяин начнет разговор. Тот вновь повернулся к окну и стукнул по нему бокалом, затем еще и еще, словно ожидая, что мойщик окно напротив оглянется и разделит с миллионером его выпивку.
— Вы были у Глеба, — произнес Макаров, не спрашивая, а, скорее, констатируя. — Черт, я надеялся, что мне удастся вытащить его из страны до того, как начнутся все эти вопросы. Интересно, как ты сумел пробраться в клинику, меня ведь уверяли, что это невозможно. Впрочем, не важно. Рокотов его там не найдет. Так ему и передайте.
— Я не сказал Рокотову где Глеб, — ответил я, решив не информировать, что даже Кеше удалось пройти там, где мог с грохотом пробиться Рокотов, и потому все заверения о неприступности клиники были пшиком. Макаров изумленно поднял брови.
— Почему? Разве не в этом заключалась ваша работа?
— Я не поверил в виновность вашего сына.
Кажется, этим откровением я сумел вызвать у миллионера тусклый, как пыльное стекло, интерес. Макаров помолчал, а затем подошел к креслу и грузно уселся, глядя на меня с обреченной усталостью.
— Да, — равнодушно произнес он. — Глеб Ксюшу не убивал.
— А вы?
Макаров растянул губы в грустной улыбке и, зажмурившись, залпом допил коньяк, а потом протянул бокал мне.
— Налей еще… Я? Нет, я ее тоже не убивал. Чего уж скрывать. Ты и так до фига знаешь, раз сумел добраться до Глеба. Тебе, наверное, это не понять, но я ее любил. И сам себя презирал за эту любовь. Она меня выжигала изнутри, но я никак не мог отказаться. Это же было ненормально, потому что я Ксюшу с детских лет знаю, всю жизнь относился к ней, как к ребенку, и надеялся, что когда-нибудь она войдет в нашу семью. Они с Глебом стали встречаться. Все было хорошо, а потом… Как-то все не туда пошло.
Я поднял бутылку, налил Макарову коньяк и толкнул по столу. Бокал не доехал до него приличное расстояние, и хозяину кабинета пришлось подняться, чтобы взять сосуд. Сделав щедрый глоток, Макаров поглядел на меня, и в его глазах вдруг вспыхнуло раздражение.
— Я говорю с тобой, чтобы ты от нас отстал, — холодно произнес он. — Это такой жест доброй воли, поскольку мне не нужна война с Рокотовым. И без нее хватает сложностей. Но отвечать за смерть его ребенка я не стану.
Мне подумалось, что в одно мгновение девочка, которую Макаров любил по его же собственному признанию, внезапно стала обезличенной разменной монетой в бойне двух капиталов.
— Сколько ей было, когда вы ее совратили? Пятнадцать? Шестнадцать? — резко спросил я. Макаров усмехнулся, не по-доброму, и в нем на миг проснулся прежний хищник. Между губ на миг мелькнули ослепительно белые для настоящих зубы, сделав хозяина похожим на крысу.
— Совратил… Это спорный вопрос, кто кого совратил. Она сама притащилась ко мне в спальню после дня рождения Глеба. Я был пьян, Наташа спала в другой комнате. Она частенько уходила, когда я напивался. Ксюша просто явилась среди ночи, оседлала меня и стала целовать, стащила трусы… Я даже не понял, кто на мне сидит. Это был просто секс на тот момент, пьяный секс, где обоим было кайфово. Да, мне нравилось. Еще как нравилось, а как это могло не понравиться? В маленькой девочке сочеталась похоть и скромность. Никто бы никогда не поверил, на какие штуки она способна. Я бы мог тебе сказать, что когда понял, кто на мне скачет, то пытался ее остановить, но ты же не поверишь?
— Не поверю, — сказал я. — Вы ведь не привыкли себе ни в чем отказывать? Даже если для того придется в чем-то ущемить родного сына.
Макаров поморщился.
— Не жалоби меня, Стахов. Да, не привык. И я понимаю, что это извращение, почти педофилия, но мне нравилось, понимаешь, осознавать, что я еще ого-го, и со мной можно вот такое вытворять: не за деньги, не за власть, не за тачку и айфон. Да, в ту ночь она меня трахнула, а потом, когда до меня дошло, кто со мной в койке, я разошелся и трахнул ее, и еще раз, и еще. Мы трахались как кролики до самого утра. Мне понравилось, потому что молодое тело — это молодое тело. А утром, когда совсем не осталось сил, она ушла обратно в гостевую комнату, потому что порядочные девочки не спят со своими мальчиками. Это вообще на сон походило, я даже сам себя спрашивал потом, не приснилось ли мне происходившее ночью, тем более, что на завтраке Ксения вела себя так, будто ничего не случилось. Я на нее глядел и в голове все переворачивалось. Девчонка была великолепной актрисой. Я даже поднялся и поглядел на свою разоренную постель, а потом скинул простыни на пол и сам унес их в машинку. Глеб ничего не узнал, Наталья тоже ничего не заподозрила. Я думал, что это кончилось. Но она не захотела ничего заканчивать.
— Сколько это продолжалось? — спросил я. Макаров пожал плечами.
— Что-то около двух лет. Нет, я пару раз пытался с ней поговорить, мол, что это все ненормально, но все разговоры заканчивались одинаково, в койке. Я не мог от нее отказаться. Это как наркота. С Ксенией я чувствовал себя моложе на двадцать лет. Мне даже виагра не нужна была, я ее хотел, как подросток. Черт, да у меня в штанах все дымилось едва я ее видел, кожа горела огнем. Мы встречались в самых разных местах: в ее квартире, в нашем загородном доме, гостиницах, однажды она пришла к нам домой, в гости к Глебу, мы смогли вырвать четверть часа, и я трахнул ее в чулане для гладильной доски и пылесоса, боясь, что нас застанут. Черт, да я каждый раз боялся, что вот сегодня — точно в последний раз, она откажет и предпочтет мне другого, какого-нибудь сопляка и потому не мог наесться ею. Но ей не надоедало. До того вечера.
Макаров допил коньяк и тупо уставился на дно бокала.
— Мне без нее тошно, — нехотя произнес он. — Это же одно и то же, что просто остаться без какой-то сучки. Мы были близкими людьми, понимаешь? Сейчас я сам себе противен, а тогда мне казалось нормальным спать с невестой сына. Когда Ксения умерла, я тоже умер наполовину, будто в бочину вцепились и кусок мяса вырвали. Вроде можно жить, только капец как больно. Хотя что тебе объяснять? Ты же не поймешь.
Волею случая я как раз прекрасно понимал, о чем он говорит, но жалости к престарелому педофилу не было. Все, что я чувствовал, было презрение, потому мне с трудом удавалось сдерживать себя в руках.
— Что произошло в тот вечер? — спросил я. Макаров выразительно поглядел на бутылку, и я поднялся и налил ему коньяку, но он не стал пить, и только вертел бокал, согревая спиртное руками.
— Накануне у Глеба была выставка. Наталья закатила скандал, облила Ксению вином и обозвала потаскухой. Наташа давно… подозревала, что у меня кто-то есть, но, видимо, не догадывалась, с кем я могу спать, оттого ее ярость была просто разрушающей. Ксения убежала, а потом позвонила мне в слезах. Я не мог приехать сразу, понимаешь? Наташа… Она моя жена.
— Ксения полагала, что вы на ней женитесь, — заметил я. Макаров долго молчал и разглядывал стол сквозь стекло бокала и плещущуюся в нем жидкость.
— При всей своей кажущейся взрослости и разумным действиям, у Ксении была совершенно вывернутая деформированная психика, — произнес он со вздохом. — Мне казалось, она понимает, что мы с ней ненадолго, и что все рано или поздно кончится. Потом она стала заговаривать о замужестве, но я резко пресек эти темы. Больше она не говорила о том, что хочет моего развода с Натальей, а я бы и не стал… Ксюша часто не понимала, что можно делать, а что нельзя. Ладно я, без в ребро, но девчонка семнадцатилетняя… Эта ее мораль: спать с папочкой, с сыном и думать, что все ништяк…
— Мне кажется, или вы ее осуждаете? — изумился я.
— Сладкое вредно, Стахов. И бухло вредно. И курить. И наркота. Но мы все это употребляем. Сознаем, что вредно, но все равно жрем и пьем. И разумная часть моей башки Ксению осуждала. Только мужики разумной частью головы редко думают, когда охота трахаться. А мне хотелось. И только с ней. Но я не собирался на ней жениться. В ту ночь я ей это еще раз сказал. У нее была истерика. По ее мнению, мы все ее бросили.
— Вы приехали на машине из своего служебного гаража? — уточнил я. Макаров не удивился.
— Я всегда пользовался разными машинами. Не хотелось, чтобы Наталья узнала. Даже когда она уже была в курсе, я поехал к Ксении, чтобы поговорить на служебной машине. Хотелось, чтобы она видела, что моя машина стоит в гараже. Но жены дома не было.
— Потому что она была в вашей квартире, там же, в доме Ксении? — спросил я.
— Ну, — пожал плечами Макаров, — я этого не знал. Мы поговорили. Ксения поплакала, назвала меня старым козлом и велела убираться из ее жизни вместе с моим вялым хером и инфантильным сыночком, с которым она встречалась из жалости. Я ей чуть не вписал, но потом подумал, что это злость говорит, поэтому просто уехал. Даже тогда я не хотел, чтобы все кончалось, несмотря на разговор с женой и сыном.
— Не любите, когда у вас отнимают любимые игрушки? — усмехнулся я. Макаров побагровел и стиснул бокал. Стекло хрустнуло, и сквозь пальцы миллионера потекла красная жидкость: то ли коньяк, то ли кровь.
— Она не была моей игрушкой! — прорычал он.
— А кем она для вас была? — не моргнув глазом, спросил я. — Вы спали с ней, несмотря на то, что ее любил ваш сын. Вы не собирались разводиться с женой. Подумайте, остались ли бы вы с Ксенией, если бы ей было не семнадцать, а тридцать? Когда она стала слишком настойчивой, вы предпочли избавиться от нее, верно? Потому и поехали к Ксении в тот вечер.