— Глеб не будет с вами разговаривать, — холодно сказала Наталья. — Ему нечего сказать.
— Вы так уверены в этом?
— Абсолютно. А теперь оставьте меня в покое и потрудитесь больше не приближаться к членам нашей семьи. Привет Рокотову.
Она обогнула меня и торопливо бросилась прочь, словно за ней гнались черти.
— Вам не жаль девушку? — крикнул я вслед. Наталья словно споткнулась и бросила на меня взгляд через плечо, в котором пробудилась и подняла голову опасная гадюка, щелкнувшая ядовитыми зубами.
— Вы, наверное, удивитесь, господин адвокат, — прошипела Макарова, — но, нет. Мне ее нисколько не жаль. Ни капли. Каждому по заслугам.
— Чем же она вас обидела? — спросил я. Наталья открыла рот, но в последний момент сдержалась и почти побежала по коридору, подальше от меня.
3
Через два часа я наведался к Семену Броху. Семен жил и работал в ювелирном салоне неподалеку от мэрии. Жил он, естественно, не в самом салоне, а над ним, в просторной квартире, со всем своим выводком. Старшие дочери Семена: носатые, грудастые, волоокие, трудились тут же, обслуживали клиентов, предлагая злато-серебро, и томно вздыхали, когда в поле зрения попадался мужчина подходящего возраста. Сарочка и Розочка, неотличимые друг от друга, одинаково некрасивые, давно переспевшие груши, до сих пор не были пристроены отцом замуж. Младшие девочки то и дело мелькали в салоне, и я, признаться, не помнил точно, сколько у Броха детей: восемь или девять, да и идентифицировать их в лицо было сложновато, поскольку все они были словно отлиты из одной формы. Точно мне было известно, что лишь под старость Броху удалось родить себе наследника.
Несколько лет назад я оказал Броху услугу. И теперь беззастенчиво пользовался его осведомленностью, что крайне не нравилось старому плешивому плуту. Но отказать мне он не мог, к тому же, я часто оказывался полезным.
При виде меня Сарочка и Розочка расплылись одинаковыми лошадиными улыбками и выпятили грудь. Напрасное, между прочим, старание, учитывая, что отец никогда не отдал бы их за гоя.
— Семен Натанович на месте? — учтиво спросил я.
— На месте! — хором ответили близняшки и бросили друг на друга гневные взгляды, а затем одна, наиболее расторопная произнесла: — Я провожу.
— Да я помню дорогу, — попытался я отказаться.
— Ну, что вы, Иван… Андреевич, — возразила Сарочка, а, может, Розочка. — Меня это нисколько не затруднит, а сестра тем временем, присмотрит за магазином.
Вторая близняшка вымученно улыбнулась, а я нисколько не сомневался, что после того, как за последним покупателем закроется дверь, счастливице припомнят ее поспешность.
Кабинет Броха располагался на втором этаже, куда вела узкая винтовая лестница. Провожая меня, Сарочка (или Розочка) умудрялась прижиматься ко мне всем телом, поражая чудесами эквилибристики. Я подумал, что старому прохвосту нужно перестать так придирчиво копаться в претендентах на руки дочерей, иначе это плохо кончится.
У дверей кабинета близняшка с сожалением со мной простилась. Дочери никогда не входили в кабинет отца вместе с посетителями. Выждав, пока шаги провожатой стихнут, я дважды стукнул костяшками пальцев по двери.
— Семен Натанович, это Стахов. Надо поговорить.
За дверями звякнуло. Я представил, как Брох, словно царь Кащей, торопливо пересыпает злато в закрома и запирает сундуки, а затем послышалось глухое покашливание, что можно было расценить, как приглашение. Я медленно нажал на ручку и вошел.
Брох сидел за столом, на котором, кроме антикварного бутафорского телефона и малахитового пресс-папье не было ничего: ни бумажки, ни ручки, ни завалящей цацки. Увидев меня, Брох чуть заметно поморщился, дольше чем следовало, дабы показать, как он мне не рад. Я оценил, но сделал вид, что не заметил. Эти игры были давно известны и мне, и ему. Иногда мне казалось, что мы с Брохом — два карточных шулера, готовящихся друг друга кинуть.
Брох обратился ко мне, когда я еще работал опером. Была не по сезону холодная осень. Борх просто пришел в кабинет и попросил о разговоре с глазу на глаз. Дождавшись, пока мы останемся одни, он, с гримасой боли стащил с руки перчатку, и я увидел, что рука перетянута бинтом. Произошел стандартный наезд, пояснил он. Пропали деньги, и Борху пришлось отвечать. Жора Бетон прижигал руку Борха зажигалкой, требуя вернуть недостачу, которая канула в неизвестность. Я принял страдания старого еврея близко к сердцу и с определенными сложностями установил, что деньги украл водитель Жоры Бетона. Дальнейшая судьба водителя меня не интересовала, а Борх, оправившись, стал клясться в вечной дружбе. Правда, спустя пару лет его энтузиазм подувял.
— Ванечка, дорогой, — льстиво улыбнулся Брох и раскинул объятия, намереваясь меня обнять. — Как я рад тебя видеть!
Я обнял старого прохиндея и, получив царственный приглашающий кивок, уселся напротив.
— Каждый раз прихожу к тебе, Натаныч, и каждый раз думаю, что ты рад меня видеть, — усмехнулся я.
— Так, Ванечка, я таки знаю этикет, — прищурился Брох, старательно добавляя в тон побольше кошерности. — Знаешь, что это? Это когда евреи думают: «Чтоб ты сдох», а говорят: «Добрый вечер».
— Обожаю, когда ты хохмишь.
Улыбка с лица Броха медленно сползла, превратившись в гримасу. Он сердито поглядел на меня из-под насупленных бровей и с неожиданной резкостью сказал:
— Ванечка, я старый больной человек, и мне нет желания плясать вокруг тебя мазурку. Скажу таки, я слишком стар даже для того, чтобы записывать меня в сексоты. Если ты думаешь, что твои визиты ко мне остаются незамеченными, то глубоко ошибаешься. Люди задают вопросы, Ваня, и рано или поздно, мне придется на них ответить. Я тебе очень благодарен за помощь, но видеть твой благородный профиль так часто — скверно для моей репутации. Если у тебя есть ко мне вопросы, на этот счет умные люди изобрели телефон, а также интернет и массу других полезных приспособлений. К чему эти гангстерские выходки?
— К тому, уважаемый, что мы с тобой это уже проходили, — ласково ответил я. — По телефону ты поспешишь сказать, что ничего не знаешь, а вот при личной встрече мой благородный профиль на тебя действует, как сыворотка правды. Так что я предпочитаю личную встречу, тем более, все равно ехал мимо.
Брох поморщился, отчего его лицо стало похожим на раздавленную сливу.
— Чего ты хочешь на этот раз?
Я наклонился вперед и негромко произнес:
— Меня интересуют два семейства. Семьи Олега Рокотова и Сергея Макарова, особенно интересуют их дети: Ксения и Глеб. Хотя вряд ли ты что-то о них слышал.
На лице Броха появилось облегчение.
— Что ты хочешь узнать?
— Все, — отрезал я. — Дочь Рокотова погибла, а сын Макарова исчез. Рокотов не верит в самоубийство.
— И, видимо, думает, что во всем виноват этот анемичный юноша? — усмехнулся Брох. — Я в жизни, конечно, многое видел, но Глеб не производит впечатления убийцы. Если Ксенечку действительно кто-то убил, искать нужно где-то еще.
Я подумал, что уже второй человек дает такую характеристику Глебу, но делать выводы не спешил. В моей практике слишком часто встречались убийцы с ангельскими лицами. Вместо этого я предложил Броху продолжить.
— Ну, что тебе сказать про Макаровых? Обычные, среднестатистические миллионщики, без закидонов, — пожал плечами Брох. — Знаешь, их довольно сложно зацепить. Не азартны, не алкота, не наркоманы. Сергей Павлович — мужчина обстоятельный, и, разбогатев, не сменил свою Наташу на молоденькую модельку. Как поженились двадцать лет назад, так и живут. Глебушка у них единственный ребенок, наследник империи, но сильно сомневаюсь, что когда-нибудь ее возглавит. В плане бизнеса совершенно бестолков, но картины пишет прекрасные. Он уже в Англии выставляется, ты в курсе?
Я был не в курсе.
— А Рокотов?
— Олег? Ну, тот из другого теста. Не будь он так богат и хваток, я охарактеризовал бы его любимой фразой моей супруги Изольды — сраная богема. Хотя дочку он обожал, да и жену тоже, что неудивительно, ведь свою старую баржу он спихнул еще лет пятнадцать назад.
— Лара не мать Ксении? — удивился я. Брох затрясся беззвучным смехом и замахал на меня руками.
— Лара, конечно, строит из себя девочку и вполне по возрасту могла бы Ксюшу родить, но уверяю тебя, она не ее мать. Первой женой Рокотова была Светлана, генеральская дочь, и это она благодаря своим связям вывела Рокотова в люди. Олежа в младые лета был еще тем альфонсиком, а девочка прельстилась на его представительные манеры. Хотя, какая девочка? Света была его старше почти на десять лет, а Олег мог так хорошо ухаживать. Они прожили в любви и согласии лет восемь, а потом Светин папа помер, мир его праху, и Олег тут же бросил ее. Без отца она ему была не нужна. Хотя дочь не бросал, потом и к себе забрал.
— Почему Ксения не осталась с матерью? — спросил я. Брох развел руками.
— Неподходящая обстановка в доме. После развода Света стала пить, и пить крепко. По сути, я могу Олега понять. Она до замужества была женщиной в соку, а после изрядно перебродила. Какой мужчина захочет видеть в своей постели чудовище с отвислой грудью, когда рядом столько молоденьких и хорошеньких? Однажды он познакомился с Ларочкой, и та его запросто увела из семьи.
— У Лары и Ксении были нормальные отношения?
— Ну, дорогой мой, ты переоцениваешь мои возможности, — развел руками Брох. — Я в их дом не вхож, могу сказать только, что на людях они вели себя прилично. Лара падчерицу не шпыняла, не тыкала в бок иголками, а Ксюша не закатывала при виде мачехи глаза. Нет, ничего страшного в их отношениях я не видел.
— Ты что-нибудь знаешь о трениях между Макаровым и Рокотовым?
— По-моему, сферы их интересов не пересекаются, — ответил старый еврей. — Они вполне могли породниться и слить корпорации в одну, это никак бы им не помешало, даже наоборот. Рокотов, если верить слухам, некоторое время надеялся выдать дочь замуж за Егора Черского, сына Боталова, но Ксюша была слишком юна, а Черского быстро окольцевали. Так что Глеб Макаров был для нее отличной партией. Поверь мне, этот союз никому не мешал, а дети друг друга любили.
Я задумался, уставившись в пол. После посещения квартиры Ксении страх не оставлял меня, подталкивая к собственным демонам. Мне хотелось выпить. Не уверен, что отказался бы, если бы Брох предложил налить коньяку, но старый жмот редко угощал даже кофе.
— Макаровы прячут сына, — глухо произнес я. — А мне нужно с ним поговорить. Ты не знаешь, куда парень мог деваться?
Брох пожал плечами.
— Я ничего не буду обещать, Ваня, — ответил он. — Если у меня появится что-то интересное, я сообщу. И даже не буду просить тебя приехать лично. СМС пришлю. Я, знаешь ли, научился пользоваться смартфонами, это не сложнее, чем пульт от телевизора. Тебя интересует что-то еще?
— Я никак не могу понять, кто из твоих дочерей Сара, а кто — Роза, — сказал я. — Как ты их различаешь?
— Тебя провожала Сара, — неласково ответил Брох.
— Она ушла до того, как я открыл дверь.
— Ванечка, мой магазин оснащен видеокамерами, — снисходительно пояснил Семен Натанович. — То, что я выключил телевизор перед твоим приходом, не говорит о том, что я не видел, как ты поднимался наверх. И я надеюсь, что ты не имеешь блудливых мыслей в отношении моих девочек?
Я хотел было сказать, что блудливые мысли, скорее, имеют его девочки, но лишь помотал головой.
— Я очень тебя ценю, Ваня, — сказал Брох. — Особенно то, что ты для меня сделал. Я никогда этого не забуду. Но мне крайне неудобно постоянно чувствовать себя должником.
— Прости, Натаныч, — вздохнул я, — но кроме тебя с деликатными вопросами мне некуда идти. Боюсь, что этот крест тебе придется нести до конца своих дней.
— Нашему народу не привыкать, — горестно возвел глаза горе Брох, но чуточку улыбнулся и, прощаясь, протянул мне свою изуродованную руку.
4
Мой бывший шеф, Анатолий Базаров, жил в ведомственном доме, неподалеку от моего бывшего обиталища. После смерти жены и сына мне было невыносимо находиться там, и я съехал, наивно полагая, что на новом месте полегчает.
Шефу дали квартиру одному из первых. Кубик, построенный в новом микрорайоне, быстро заселили бюджетники, особо предприимчивые продали свои квартиры и переехали ближе к центру, но шефу тут нравилось. Его угловая квартира выходила окнами на юго-запад. Супруга полковника — Ада, статная дама с крашенными в нежный фиолет волосами, быстро облюбовала балкон и засадила его цветами, отчего цветущее пятно на высоте девятого этажа выглядело странновато, но, кажется, никто не возражал, что плети вьюнов спускаются на пару этажей вниз. На балконе мы с Базаровым обычно пили кофе или пиво, здесь же я спал пару ночей после трагедии.
К экс-шефу я прибыл в половине восьмого, благополучно объехав длинную, как кишка, пробку. Ада без лишних разговоров проводила меня на балкон, подставив щеку для сухого поцелуя. На кухне что-то скворчало и подпрыгивало на сковороде, источая умопомрачительный мясной дух. Я почувствовал, как у меня заурчало в животе, и понадеялся, что Ада это не услышала, но, по-моему, жены полковников обладают какими-то шестыми чувствами.
— Ужин через полчаса, — негромко объявила она, обращаясь то ли ко мне, то ли к сковородке. Я козырнул ей в спину. — Рада тебя видеть. Давно не заходил.
— К пустой башке руку не прикладывают, — так же негромко сказала Ада, не поворачиваясь. Я хмыкнул, увидев перед ней никелированную кастрюлю, в которой кривлялось мое исковерканное отражение.
Базаров нашелся на балконе, восседая на складном икеевском стуле, облаченный в трико с вытянутыми коленками и камуфляжную майку. Я коротко пожал ему руку и уселся напротив. Базаров молчал и с видимым наслаждением шевелил пальцами ног, видимо, недавно разулся. На столе той же шведской марки, стояла початая бутылка водки, рюмка, и блюдце с криво нарубленной колбасой. Я покосился на водку и сглотнул: так мне хотелось выпить.
— Как там служба? — без особого интереса спросил я. — Все так же, опасна и трудна?
— Зубоскал, — лениво отбил мою подачу Базаров. — Сам знаешь, ничего у нас не меняется, не то, что у вас, бесовского адвокатского племени. Мы вот сажаем шваль всякую, а вы потом выпускаете.
— Мы-то причем? — удивился я. — Суд выпускает.
— Суд, — проворчал Базаров. — А в суде кто соловьями поет? Вы. Я бы прочитал тебе лекцию про перевертышей, что погоны снял, да на другую сторону баррикады переметнулся, но ты же сам все знаешь, верно?
— Еще бы, — поддакнул я. — Ты мне ее столько раз читал, а уж сколько раз носом тыкал в мое предательство, даже не вспомню.
— Шутник, — скривился Базаров. — «Кривое зеркало» по тебе плачет, у них там как раз с комиками недобор, шуточки все казарменные, как на плацу у престарелых прапоров. Если что, могу попробовать составить тебе протекцию, станешь там гвоздем программы.
— Что-то ты не в духе сегодня, — заметил я. Базаров махнул рукой и, мотнул подбородком на бутылку. Я покачал головой.
— Будешь тут в духе, — вздохнул он. — Начальство имеет во все дыры, показатели падают, а с кем мне работать, Ваня? С операми сопливыми, которые на трупе в обморок падают? Или со старой гвардией, которая, как ты вот, или разбегается во все стороны, или горькую пьют? Милованов вон по синьке чуть не застрелился, чертей гонял. Я пока это скрываю, но не могу я его запои вечно прикрывать. Мне до пенсии четыре месяца.
— Уйдешь?
— Уйду. Буду помидорки на балконе выращивать. Огурчики. На дачу буду ездить, как белый человек, когда захочу. Натолкаю в машину ящиков с рассадой, включу Круга, и — вперед и с песней.
— Ты не сможешь, старый волчара, — покачал я головой. Базаров прищурился и криво усмехнулся.
— Чегой то? Ты же смог? А ведь того же рода-племени.
Я пожал плечами, чувствуя, как холодная капля стекла по спине между лопатками. Базаров долго смотрел мне в лицо, а затем нехотя спросил:
— Зачем пожаловал-то, Вань? Помощь нужна?
— Нужна, — ответил я и сунул полковнику листок бумаги. — Вот эти телефончики надо пробить, но исключительно неофициально. Особенно меня интересуют последние три.