Чувствовал, что под ним скрывается родственник.
Темные Области, потом мимо дворца, сиротливо зыркающего пустыми окнами, потом через мост над Флегетоном, потом по скалистой пустоши, до зева Тартара…
У приветственного оскала Великой Бездны Зевс постоял немного, задумчиво вперив взгляд во тьму. Потом присоединился ко мне и Посейдону.
– Да, – задумчиво молвил он, – давно стоило тут побывать.
Посейдон за его плечом состроил гримасу, говорящую: «Ну, тебе, может, и стоило».
– Радуйтесь, великие сыновья Крона!
Нюкта встретила возле входа в Тартар… какая Нюкта?! Вот эта, юная, с синими лентами в волосах, с искристой улыбкой и звонким голосом – Нюкта?! А покрывало, тьма веков в глазах, прохладный и вкрадчивый шепот – где?
Вот это – озаренный огнями, разукрашенный ночными цветами – ее дворец?! Этот вот, где коридоры полны слуг и звучат музыкой, где звенят трелями соловьи, шелестят крылья, раздаются приветствия и здравницы Кронидам? А где тишина, и мрак, и холод по ногам, и ледяной блеск самоцветов с потолка мегарона?!
– О, славнейшие, храбрейшие и достойнейшие, я и помыслить не могла, что мне выпадет такая честь: принимать вас у себя! Не побрезгуйте же отдохнуть и потрапезовать в моем скромном жилище: сегодня у меня пир в вашу честь!
Зевс лучится: ну как же, красотка какая! Посейдон уже всех служанок взглядами перещупал, подмигивает: мол, а что, не так уж тут страшно, и вообще, пир…
Какой пир?!
А самый настоящий.
С полными кубками вина, с нектаром, амброзией, плодами земли, жареной дичью. С аэдами, воспевающими доблесть Кронидов. С танцовщицами – гибче Стигийских змей.
С Момом-насмешником, отпускающим злорадные шуточки в адрес глупости Кроновых войск.
И с заботливой хозяйкой: Нюкта-Ночь разрумянилась, вовсю смеется над шутками сына, восхищается подвигами Зевса, сама подносит вина Посейдону…
А я дурак. Сижу как обворованный: почему на меня не взглянули? Что я-то не так сделал? Почему со мной она была другой? Ведь звала-то она меня?
Или же просто знала, что за мной в подземный мир спустятся братья.
Вино отчаянно отдает желчью – признак поражения…
«Еще нет, маленький Кронид, еще нет…»
Зевс улучил миг посреди рассказа Посейдона о схватке с каким-то великаном.
– Разожми пальцы, – прошептал на ухо. – Ты кубок смял.
И подмигнул совершенно трезвым глазом.
А ведь и правда – смял. Стыдобина… а еще у Аты учился.
Такое ощущение, правда, что и братья брали уроки у богини обмана: после пира, когда Нюкта пригласила нас совершить омовение и отдохнуть, Зевс с таким жаром кинулся расписывать, как нам дорог каждый час, что Крон наступает, и мы непременно, но только вот в следующий раз…
Посейдон вообще слезу пустил от избытка чувств.
А Нюкта замахала руками с пониманием: ох, конечно, славным Кронидам нечего делать в ее скромном обиталище, у них ведь столько забот, кто их будет удерживать?! Ей уже хватило радости нас лицезреть. Может быть, мы бы обрадовали еще ее мужа на прощание, а потом…
Конечно – кивнул Зевс. Как не обрадовать. Ведите.
Мой тревожный взгляд он поймал на лету и слегка пожал плечами: а что делать? Не зря же сюда шли. По дороге чуть ли не все царство подземное осчастливили своим видом – так давайте еще и Эреба за компанию обрадуем.
Пока нас вели к незнакомым узорчатым дверям – в памяти плавало то сонное хрипение (что-то не слышал я его в этот раз во дворце), то ощущение невидимой громады за стеной, то удивление Гипноса: «Он заговорил с тобой, Чернокрыл?!» И вопрос – острее драконьих зубов: зачем Первомраку снисходить к нам троим, зачем, зач…
Перед тем, как шагнуть в раскрытые двери за братьями, я оглянулся.
Нюкта смотрела на меня. Наконец-то – только на меня.
С торжеством.
А за спиной матери замер Убийца, пальцы правой руки скрючены: не пустить, удержать… нет, не успеть, некого удерживать.
Все, шагнул невидимка.
Теплая волна хлынула в лицо – будто море, нагретое за день солнцем, плеснуло. Или кровь.
Оттенки приходили медленно, тягуче, неохотно: мелькнули волосы Зевса, панцирь Посейдона…
И косматое, черное, огромное – над ними, вокруг них. Распирающее стены и потолок, многолапое, стучащее огромным сердцем…
«Клетка», – мелькнула внутри нежданная мысль. Заперт… почему заперт? Заперты – это скорее мы здесь, а он-то…
«Мальчик мой, слушай меня… Прижмись к стене, вот так. Будь незаметным. И не сопротивляйся».
Хотел еще спросить: чему, кому… и тут хлынул мрак. Отовсюду, ласковым ядом, туманом, дурманом асфоделей, проникающим сквозь кожу, обволакивающим в насмешливый взгляд: что, поборешься?
Но вместо того, чтобы бороться, я впустил его в себя. Призвал науку Аты и солгал, что мы – единое целое. Сладкие щупальца поползли дальше, накатила томная волна: «Да! Ты – это я!» – и отхлынула от крошечной скалы, единственного островка внутри: «Я – Аид-невидимка».
Голос извне – тяжелый, глухой, нутряной и древний…
«Боитесь?»
– Нет! – это два голоса, Посейдона и Зевса, и крик долетает слабо, как шепот.
Я молчу. Нет, не молчу: мои губы шевелятся, повторяя слова Эреба:
«Зря. Вы вмешались то, чего не понимаете. Ничтожные букашки перед мощью своего отца, вы впутались в дела мироздания, о которых не имеете представления. Вам не победить сына Урана…»
«… победить… сына Урана», – шепчу я, но незаметно, просто немного тверже обрисовать губами, просто проглотить «не»…
Глаза закрыты. Почему-то вижу искаженные лица братьев. Посейдон весь в испарине, руку поднял, будто его что-то давит, у Зевса вздулись вены на шее…
Улыбаюсь.
«…без помощи. Я предлагаю сделку».
– Какую?
Нет, это не я. Это тот, другой, предвечный – моими губами. Тот, который знает, что этот вопрос – уже согласие.
Потому что у глупых мальчиков больше нет выбора. Потому что им нужно наконец играть как боги – дадим им этот шанс, ладно уж. Еще посмотрим, осмелятся ли, но сначала… сначала…
«Открыто вступать с вами в союз этот мир не будет. Мы не вмешаемся. Но если вы поклянетесь, что в случае победы в подземном мире воцарится Кронид – я укажу вам, где средство этой победы».
Вспыхивает изумление на одном юном лице, на втором… Клятву – чтобы получить в дар подземный мир? Получить что-то, а не отдать?! Клятву – что только после победы? Не сейчас, а после?!
Может быть, мальчишки хотя бы подумают… хотя куда им думать.
– Клянусь, – слышится голос Зевса… два? Или три? Даже если бы поклялся один кроноборец – хватило бы за них всех, в подземном мире сядет Кронид…
Великая мощь теснится в грудной клетке: выпростаться, сделать вдох, захохотать радостно: нельзя, разорвет на части, заперт…
Улыбка полна яда. Смотреть на два бледных лица кронидиков забавно. Ожидают. Ответ ловят всеми ушами. Ну, и будет вам ответ.
«Ваша победа у вас под ногами. Осмелитесь поднять эти силы – и она родится от подземной воды, заплещет белыми крыльями. Не осмелитесь – сами окажетесь под ногами у Крона».
Смех царапает глотку, его хочется отплюнуть поскорее: чужой! У Посейдона лицо вытянулось в недоумении. Лицо Зевса светится страшной бледностью.
«Благодарю, о Предвечный. Я понял».
Была ли безнадежность в его голосе – или послышалось?
«Помните вашу клятву, Крониды…»
Кончилось, отступило.
Нюкта так руками и всплеснула, когда увидела нас: ой, как это она забыла предупредить? Беседовать с Эребом – это ж надо с навыком, а мы без привычки, но это ничего, вот у нее есть хороший укрепляющий настой, Геката варила, – мигом в себя придем…
Бледный до синевы Зевс молча потянулся за кубком. Жеребец ежился и тряс головой, будто пытался отогнать стаю летучих мышей.
Я стоял рядом и смотрел на братьев с недоумением. Поймал цепкий взгляд Нюкты, тоже сгорбился, схватился за кубок…
Отвернулся, чтобы выпить – и тут же попался в захват к Танату.
Убийца сжимал железными пальцами за плечи и ввинчивался в глаза взглядом, так, чтобы – до донышка, с отчаянием рудокопа, который идет к золотоносной жиле на глубине…
– Ты чего? – буркнул я вполголоса.
Убийца моргнул.
«Невидимка?»
«Не, Афродита бородой обросла и в черный гиматий оделась. А ты кого ждал?»
Разжал пальцы. Косой взгляд на мать – та сверлит взглядом.
«Никого».
«Совсем никого?»
«Или кого-нибудь. Всякое бывало».
– Сюда кто-нибудь когда-нибудь входил? – спросил я тихо.
Нюкта теперь хлопотала возле Жеребца: твердила, что он озяб, бедняжка, ванну предлагала…
– Входили… многие. Титаны и боги. Последним был Перс, отец Гекаты, он у нас правил потом, хоть и недолго.
– Входили – и…?
– Входили и выходили. Разными, – молчание. – Иногда.
Так и не понял: выходили иногда разными или просто иногда выходили, а иногда… А подробнее объяснять Убийца не захотел: качнул головой: «Не могу, не спрашивай», – всплеснул крыльями и исчез – как не было.
Нюкта опять проводила до Тартара, посетовала на дела, рассыпалась в благодарностях за такой визит. Посматривала недоуменно, но о чем мы там с ее мужем болтали – не спрашивала.
От Мома-насмешника удалось отвязаться на половине обратного пути: Посейдон только обмолвился, что вот, злой он чего-то кости бы кому переломать… а Мома уже как не бывало.
Шли и молчали.
Асфодели – хитрые глазки на бесконечных полях. Косятся-провожают. Дорога под сандалиями мелькает все быстрее.
– Жуть какая-то, – выговорил Посейдон. – Меня как льдом изнутри до костей… да придавило – до сих пор колотит. Ну, я сначала растерялся, а потом зубы сжал, поднапрягся – держался… Зевс, а ты?
Младший хмуро кивнул. Он ступал твердо, но зато на нем лица не было.
– Да, только меня жаром. Пришлось побороться. Аид?
Буркнул что-то невнятное – а что скажешь? «А я не заметил»? «А мне понравилось»?!
– Не впустую ли мы клялись? Эреб с его загадками…
– Это не загадки, – огрызнулся младший. – Тут все ясно.
– И?
– Что – и?! Что – и, я тебя спрашиваю?!
– О чем он говорил? Какое средство предлагал?
– Не все ли равно?
Торчит у дороги кипарис – одинокий и будто недоумевающий, что забыл здесь, когда собратья – по берегам Леты. Проходит мимо еще одна тень – знакомая с лица, может, из моих воинов, а может, встречались в бою.
В глазах у тени – стылое равнодушие.
– Как это – все равно? Да ведь если там – средство для победы, то нам бы в самый раз… Если это выход…
– Не выход, – отрезал Зевс. – Забудьте. Забудь, – это уже только мне. – Забудь и думать не смей, ясно?! Думать не смей!
Яростно подскочил, в прыжке облекся в перья, плеснули крылья, взлетел под своды подземного мира орлиный клекот, и тень огромной птицы растаяла впереди.
Значит, младший и впрямь догадался. Только вот разгадка оказалась не очень-то...
Посейдон посмотрел туда, где таял росчерк орлиных крыльев.
– Во как, – сказал со значением. – Ну так… того… пить будем у меня или с нимфами все-таки?
Да шел бы ты, брат… к нимфам своим. Отмахнулся. Слова Эреба и поведение Зевса – ладно, понятно… Взгляд Убийцы – вот что…
– Я вот все не понимаю – зачем он взял с нас эту клятву? – вдруг спросил Посейдон. – На что им Кронид на троне? Своих, что ли, у них там нет?
Вот что не так. Открытое предупреждение в глазах. И невозможность сказать подробнее – даже глазами.
– Кто знает – может, и нет. Меня больше волнует – почему Зевс так легко дал эту клятву….
Что ты смотришь на меня, брат, будто у меня за спиной белые крылья полощутся?!
Черногривый и правда смотрел. Странно искривил губы – будто хохотать хотел, да потом раздумал.
– Аид, тебе выспаться надо, что ли. Если уж я понял… Он поклялся, потому что клятва не имела никакого смысла. Крон собрал свои рати. Отбиться у нас не выйдет. А это, что Эреб сказал… додумался там Зевс, о чем речь, или нет, а только – тоже не выход. Понимаешь? Не сядет Кронид в мире этом подземном. И нигде не сядет. Вот дойдут они до Олимпа… а потом уже никто нигде не сядет. Ну так того… вино-то будешь?
* * *
– Считаться!
– Не буду считаться, у тебя считалка уродская!
– Сам урод!
– А вот и не урод! Сказал – я за Кронидов!
– Еще чего. Ты на свою рожу посмотри – тебя только в Тартар…
– В зубы сейчас дам!
– Подземный! Подземный! Иди играй за Крона!
– Ну и буду за Крона, значит!
– Ну и предатель!
– Сам предатель! А я за Кронидов. Мой папка за Кронидов и я за…
– А ну, брысь!
Чумазые лица поднялись на голос. Ватага мальчишек разноголосо ойкнула и кинулась по двору подальше.
От черной тени – на солнце. От черной славы – поближе к тетеньке Гестии с подружкой. А оттуда можно и язык показать – этому, как его, про которого все шепчутся, а по имени – непонятно как…
Откуда на Олимпе соплячни успело наплодиться? Главное, непонятно, чьи, все на разные лица, а наглости – будто Хаоса дети.
Деметра жалуется, что у нее в саду на каждом дереве штук по восемь таких висит, сгонять не успевает.
Смоквы, камни, самодельные копья (одно и настоящее – стащили у кого-то, втроем поднимают) – мелькают в воздухе. Кулаки, волосы разных цветов, смуглые спины, гримаски…
Не нужно было вообще выходить. Мне бы к себе уползти – в тишину и темноту, может, мысли перестали бы мельтешить, как крылья Гипноса. Только где ж там уползешь: припрется не просыхающий в последние дни Посейдон, будет петь и предлагать выпить. В коридорах – ошалевшие лавагеты, Эвклей, Прометей, Ирида с новостями сразу отовсюду… В конюшне – и то не скрыться: там Фемида. Что в конюшне делает Фемида, спрашивается, если я считал ее покинувшей Олимп?! Стоит, смотрит с укоризной, из глаз – что-то про Офиотавра…
Взять колесницу, забрать свои отряды… зачем? Страх больше не нужен. Страх нынче бессилен. Страх скоро поползет к Олимпу кроновыми ратями – в войну поиграть.
– Не показывай дяденьке язык, – это озабоченный голос Гестии. Плечистый мальчишка с глазами Посейдона только нос морщит, но тут подает голос подружка сестры:
– А то останешься без языка.
Стикс. Это если по голосу. А по виду – так совсем не подземная титанида. Волосы расплела, сама без черных доспехов (и без близнецов за плечами), лицо задумчивое и пополневшее будто.
Мальчишка вздрогнул. Воробышком нырнул в стаю остальных, с воинственным воплем: «Я – за Кронидов!!»
Дурак. Был бы умнее – не стал бы играть за Кронидов.
Я бы точно, наверное, не стал.
Кронидам скоро придется довольно-таки плохо: Кронидов скоро не будет… Крониды решили поиграть в абсолютную победу не с тем.
И Крон послушно играл. Метался по всему миру. В страстном безумии старался добраться до Офиотавра – от одного конца света до другого.
А что он войско попутно набирает и под шумок покоряет новые народы – так просто случай подвернулся. Эй! Ну и что, что у меня рати разрослись многократно! Я, может, об этом и не знаю, я за Офиотавром гоняюсь…
У Стикс глаза на висках, наверное. Я от них с Гестией шагов за тридцать сижу, устроился под колоннами, опершись спиной на белый мрамор – так все равно нашла взглядом и ухмыляется.
В последнее время только и делает, что ухмыляется.
– Ваш страх невесел, – читаю я по губам. – Ему бы в каком-нибудь селении поразмяться, а он застрял в четырех стенах.
Гестия молчит и не смотрит. Глаза заплаканы – из-за Офиотавра, небось.
Кто там знает – может, и из-за меня.
– Нечестно!
– Честно!
– А так в войну не играют!
– Маме своей такое скажи!
– Да ну вас совсем! Это у вас и не война даже, а… а я даже не знаю!
Стикс ухмыляется. Я сижу в тени белой колонны, закрыв глаза и соединив ладони, – а знаю, что ухмыляется.
Да. Это у нас не война. А даже не знаю, что за дрянь получается.
Влезли мальчишки в дела мироздания. Величия набрались – за щеками не умещается. Положили войско в первом же бою – и сунулись побеждать Крона Криводушного на его поле: обмана и интриги. И опять…
Я бездарно дерусь, Танат, первый учитель. Я зря сказал, что нам нужно воевать как мальчишкам, мы, кажется, увлеклись этим слишком сильно, а Крон совсем не против, чтобы мы никогда не начали играть как взрослые…