- Ты – суперлига, ты - супер кул, - прошептал я и одним росчерком соединил палочки «М».
Снизу раздался злобный лай. Овчарка, подскакивая от возбуждения, металась у подножия лестницы, не решаясь на нее взобраться. Я перевел дух, хотя ситуации это не спасало: летать я не умел, и даже если бы влез на трубы, то хода назад мне не было. Посреди двора они поворачивали и уходили в стену соседнего здания.
Мемет и Микель по-прежнему висели на заборе, надрывая глотки. Чего они там вопили было не разобрать. Все заглушало гавканье мерзкой зверюги. Ибрагим запустил в нее здоровенной палкой. Жаль, не попал. Псина отвлеклась на мгновение, ухватила толстый сук, тряхнула и – хрясь! –перекусила пополам. Я сглотнул, но слюна не шла в пересохшее горло. Овчарка тут же вспомнила о своих обязанностях и с новой энергией заистерила, поставив передние лапы на лестницу.
Когда я снова вскинул глаза, за сеткой забора никого не было. Только ветер гнал по асфальту одинокую бумажку. Вот предатели!
- Эй ты, дерьмо мелкое! А ну, слазь оттуда!
Фак! Про охранника-то я и не подумал! Заплывший жиром лысый тип ковылял ко мне, угрожающе тряся пузом и тремя подбородками.
- Собаку уберите! – проорал я, перекрывая лай.
- Пророк, тихо! Ко мне!
Пророк? Милое имечко для чудовища-каннибала.
- Давай, щенок, слазь!
- Не-а.
Что я, дятел, что ли? Пусть жиртрест сам сюда лезет, если я так ему нужен.
- Ладно, - покивал лысый. Три подбородка закачались в такт. – Тогда я звоню в полицию. Пусть они тебя снимают, - и потянулся за мобилой.
- Не надо! – Блин, ма меня убьет, а тетя Люся закопает. – Не звоните, я щас, я сам...
Толстяк убрал палец с экрана. Я улыбнулся вывалившей алый язык псине, развернулся и вскочил на стену. Ёпт, высоковато что-то. Только выхода у меня другого нет. Если я к жирному спущусь, он же все равно панцирей[4] вызовет. А тут уже территория какой-то транспортной конторы. Вон там и через ограду перелезть можно.
- Ты куда, пацан? Ты чего удумал? – разорялся сзади жирдяй.
- Ты - суперлига, ты круче всех, - прошептал я и...
Спрыгнул. Лодыжка взорвалась болью. Я покатился по асфальту, матюгаясь сразу на трех языках. Вот непруха-то! Неужели сломал? Кое-как поднялся, игнорируя брызнувшие из глаз слезы. Запрыгал прочь от стены. Стоило наступить на правую ногу, как ее будто ножом пронзало, и в черепе вспыхивали фейерверки. Сзади послышался лай – как-то слишком близко. Я обернулся. Блин, как псина сюда пробралась? Овчарка неслась ко мне огромными скачками, роняя на асфальт слюну, смешанную с пеной. Все, пипец тебе, Женька!
Я выставил перед собой единственное свое оружие – баллончик с краской. Чудовище по имени Пророк взвилось в воздух, и я нажал на курок... в смысле, на колпачок. Алая струя ударила в оскаленную морду. Псина взвизгнула, жмуря глаза, но ее было уже не остановить. Мохнатые лапы ударили меня в грудь. Я грохнулся на спину, собачьи челюсти сомкнулись на руке, сжимающей банку. Я заорал. Раздался хлопок, будто кто-то лопнул воздушный шарик – это зубы Пророка прокусили баллон. Краска под давлением ударила через дыру, я едва успел отдернуть голову. Тугая струя оросила мне грудь, а зверюге - шерсть. Очевидно, часть вонючей жидкости попала собаке в рот. Пес отскочил, испуганно скуля, и принялся кататься по асфальту, раздирая морду лапами и оставляя повсюду алые пятна.
- Что ты сделал с Пророком, урод?! – охранник наконец дотрусил до места происшествия, взмокший и такой красный, будто его вот-вот кондратий хватит. Бухнулся на колени перед овчаром, запустил пальцы в слипшуюся сосульками шерсть. – Куда он тебя, мой маленький? Куда он тебя пырнул?
Вот дебил! Совсем мозги жиром заплыли, краску от крови не отличает. Кровь-то – она у меня вон из руки хлещет, там, где «маленький» ее прокомпостировал. О чем я толстому и сообщил. Популярности мне это не прибавило.
- За издевательство над животным тебе отдельно вкатают, - просипел охранник сквозь одышку. – Сейчас позвоню в полицию, а ты дрыгнись только – Пророк в тебе еще дыр наделает.
Я лежал тихо и слушал, как жиртрест разговаривает с панцирями. А что мне еще оставалось? Охранник брызгал слюной в трубку, на лысине у него выступили крупные капли пота:
- Как это – через час? А мне что с ним целый час делать? Запереть? Куда запереть? Мне Пророка к ветеринару надо... Кто Пророк? Собака. Служебная. Да клал я на ваше ограбление! Если Пророк сдохнет, я вас по судам затаскаю.
Жиртрест с такой силой сунул телефон в карман, что ткань треснула. Повернулся ко мне – злющий, чуть дым из ноздрей не валит.
- Вставай, сопляк!
Я затряс головой:
- Мне ногу больно. И руку. И вообще, мне еще пятнадцати нету, так что запирать меня нельзя.
Толстопузый только прорычал что-то нечленораздельное, затряс подбородками и уцепил меня за шиворот.
Минут за пять я дохромал до офисных помещений. Пророк трусил рядом, злобно ворча и косясь на меня единственным не слипшимся от краски глазом. Внутри охранник велел мне держать руки по швам, чтобы я ничего не заляпал. Открыл неприметную дверь с надписью «Подсобное помещение» и втолкнул меня внутрь. Замок щелкнул, и я остался один среди полок с туалетной бумагой, моющими средствами и половыми тряпками. Вот тебе и суперлига. Я в бешенстве вмазал здоровым кулаком в запертую дверь. На белой панели остался смазанный красный отпечаток.
[1] Валлах – Аллах знает, мультиэтнический датский сленг
[2] Пара – деньги на мультиэтническом датском, от турецкого para
[3] Собака – на датском сленге «сотня».
[4] Панцирь – сленговое название полицейских в Дании
Темная сторона
- Черт, ну и свинство! – блондинка в полицейской форме стояла в дверях подсобки, окидывая презрительным взглядом разоренное помещение и мою помятую фигуру. – А воняет! – она сморщила аккуратный носик. Выглядела панцирша зачотно. Если бы не ладонь на рукояти дубинки, я бы даже сказал сексуально – буфера так и рвались наружу из-под форменной куртки.
Внутрь просунулась голова напарника – мужика постарше с ершиком седеющих волос и печальной усталостью в глазах с опущенными книзу уголками.
- Эй, что ты с мальчишкой сделал? – повернулся он вглубь офиса.
- Я?! Ничего, – послышалось тяжелое топанье, и мясистый череп жиробасины протиснулся между кепи полицейских. – Иисусе! – вместе с подбородками затряслись и слюнявые губы.
Да, Виннипух, я в твоем домике без дела не сидел!
– Ах ты ж дерьмо перкское[1], ты у меня тут языком все вылизывать будешь!
- Простите, что вы сказали? – напрягся седой.
Жирный сдулся не сразу, похлопал голыми веками, пока до него дошло:
- Я?! Ничего.
- Вот и я ничего не слышала, - подтвердила блондинка. – Успокойся, Лассе. Это краска. Сам понюхай.
Седой засопел длинным носом. И тут на сцену выступил я:
- Да, краска. Этот садист меня поймал, когда я граффити рисовал. Облил из баллона, избил, собаку свою натравил. Вот, - я сунул под нос панцирям прокушенную руку, кое-как обмотанную туалетной бумагой. – Расист гребаный!
Лассе засопел громче, аж крылья длинного носа раздулись; засверлил жиртреста взглядом инквизитора.
- Д-да врет он безбожно, - запинаясь, промямлил толстяк. – Он сам Пророку в морду брызнул. Может, пес теперь сдохнет от отравления. А ведь он – хорошая собака, просто работу свою выполнял! Слушайте, этих малолеток тут целая шайка была.
Значит, разглядел-таки, гад!
- Этот вот, самый мелкий, через забор полез, а остальные с той стороны его подзадоривали. Банда у них настоящая пер... эмигрантская, - поправился жирдяй.
Седой перевел на меня задумчивый взгляд:
- Он что, украл что-нибудь?
- Н-нет, - тряхнул щеками охранник. – У нас не украл. Зато вот на соседней стройке постоянно то материалы, то инструменты прут. Точно, они!
- Ничего мы не крали! – возмутился я и тут же прикусил язык, да поздно было.
- Лассе, кого ты слушаешь, - раздраженно фыркнула блондинка. – Я этого пацанчика теперь вспомнила. Месяца три назад мы его с дружками у соседней школы паковали. Накуренные были в слюни.
Странно, а я ее чего-то совсем не помню. Даже буфера. Здорово, видать, меня тогда по первому разу пришвартовало.
- Ладно, мы его забираем, - решил Лассе, который по ходу был в связке плохой-хороший коп главным.
- А кто тут прибирать будет? – пискнул жиробасина, обводя пухлой лапой апокалипсис в подсобке. Ну да, я чуть психанул, когда не нашел на полках растворителя. А ты думаешь, приятно, когда краска тебе в трусы затекает и жопа слипается?
- Вот он и будет, на общественных работах, - ухмыльнулась блондинка. У, гестаповка!
- Какие работы, - говорю. – Мне вообще еще пятнадцати нету. Вы меня забирать права не имеете.
- Ты еще нас правам поучи, умник, - она потянулась, чтобы ухватить меня за плечо, но я увернулся.
- Грабли придержи! У меня отец адвокат! – не знаю, зачем я соврал, но блондинка притихла и руку убрала. Я ухмыльнулся в ее кислую морду, чувствуя, как из приоткрытой двери повеяло запахом свободы. И тут седой вздохнул печально:
- Мальчик, телефон достань.
- Зачем это? – насторожился я.
- Отцу звонить будем.
И вот тут я сломался. Стою, молчу, как кататоник. Короче, телефон в кармане нашли, вызвонили мать. Потом меня вели по длинному коридору. Оказалось, что Лассе хромает, кстати, на ту же ногу, что и я. Подумалось как-то отстраненно, что это, наверное, бандитская пуля. Ему бы к имиджу подошло. Только скорее всего панцирь просто связки растянул на пробежке.
Вышли мы сразу за территорию завода. Уже стемнело, вдоль пустынной дороги загорелись фонари, под которыми толклись, несмотря на холод, ранние комары. Я съежился, в который раз пожалев, что выскочил из дома без куртки, и попробовал засунуть руки в карманы штанов. Как назло, их намертво заклеило краской.
- А у вас мешки черные есть? – спросила вдруг блондинка пузатого, который увязался провожать панцирей – явно, чтобы насладиться моими мучениями. – Большие такие, для мусора.
Я вжал голову в плечи: мля, они меня что теперь, пытать будут? Или в лесополосе похоронят?
- Были где-то, - у жиртреста глазки так и загорелись. – Сейчас принесу, - и потрусил обратно в подсобку.
Мешки положили на сиденье полицейского опеля – чтобы я его не заляпал. Когда мы разворачивались, из открытого для проветривания окна донесся тоскливый вой Пророка – то ли он прощался, то ли не хотел ехать к ветеринару.
В комнате ожидания, как красиво называлась маленькая белая камера с единственной койкой, я просидел еще час. За этот час понял, в чем заключается суть пытки «белой комнатой». Телефон у меня отобрали, а на гребаном потолке даже трещин, блин, не было, чтобы посчитать. В итоге я колупал бурую корку на руке и чесался: подсыхающая краска стягивала кожу, и все тело от этого дико зудело.
Пришел за мной незнакомый молодой панцирь. К моему виду его, по ходу, не подготовили, поэтому зенки у него чуть из очков не выпрыгнули.
- А чо, сегодня разве не Хэллоуин? – протянул я дурашливым голосом. Встал и похромал на этого оленя, вытянув руки в красных пятнах. – А я зомби, я зомби...
Панцирь только головой покачал, но ничего не сказал.
В холле с казенными желтыми стенами и продавленными кожаными диванчиками ждал... Себастиан. При виде меня лицо у него пошло рябью, размякло как-то – будто я – не я, а сын его, вернувшийся из миротворческой миссии в Ираке. Кто-то, кого он долго ждал и наконец дождался, но боится в это поверить.
От удивления я споткнулся и наступил на больную ногу. Стиснул зубы, но эмоции явно отразились на моей перекошенной морде, потому что адвокат бросился мне навстречу, причитая:
- О, боже! Джек, что с тобой?
- Ногу подвернул, - проворчал я, косясь на панциря. Хромой Лассе уже успел мне объяснить, что обвинения в избиении в адрес охранника или самих полицейских чреваты долгими допросами в присутствии матери и представителя коммуны[2], а все, чего мне сейчас хотелось – свалить отсюда поскорее и смыть наконец Меметову гребаную краску.
- А это? – Себастиан осторожно прикоснулся к туалетной бумаге.
- Ерунда, - отдернул я руку, хотя в ней пульсировала нарождающаяся сверхновая. - Шавка охранника тяпнула.
- Почему же ты еще не в травмпункте? – тут адвокат напустился на очкастого, так что мне его даже жалко стало. И то панцири нарушили, и это, и иск он на них подаст, и позаботится, чтобы их отстранили и разжаловали.
Я тихонько потянул правозащитника за рукав дорогого пиджака:
- Может, пойдем уже? Я домой хочу.
Это сработало. Себастиан притих, ткнул очкарику свою визитку и повел меня к выходу.
- А у вас мешки черные есть? – спросил я, заглянув в сияющий чистотой салон адвокатского мерса. – Такие, для мусора.
- Зачем? – удивился дак.
- На сиденье подстелить, - объяснил я. – Краска еще мажется.
Себастиан улыбнулся уголком рта:
- Садись. Я тебя в травмпункт отвезу.
- Да ну его, - тряхнул я башкой. – Там только задницу всю исколют. От бешенства. А у меня уже кровь и так не идет. Давайте лучше домой. Мама там как?
- Не очень, - вздохнул адвокат. – Мне с трудом удалось ее убедить подождать тебя дома. Она очень волнуется, и от нее пахнет лекарством.
- Валерьянкой, - я сник.
- Боюсь, если она тебя в таком виде увидит, ей совсем плохо станет.
Да, если мама в обморок свалится, то теть Люся меня просто скалкой отмудохает – ей датский закон о неприкосновенности детей не писан. Что же делать-то?
Адвокат тоже нахмурился, обдумывал что-то.
- Послушай, Джек... А что если мы купим растворителя и заедем куда-нибудь сначала. Ну, скажем, в мой офис? Там у меня даже душ есть. И аптечка. Приведем тебя в порядок, а потом уже домой. Маме твоей я позвоню, скажу, что бумаги в полиции оформляем.
Серые глаза выжидающе уставились на меня. Я осмотрел свои заляпанные красно-бурым джинсы и футболку, туалетную бумагу в ржавых пятнах, прилипшую не только к руке, но, кажется, даже к жопе – это я краску пытался хоть как-то оттереть. Глянул на приборную панель – так, уже почти десять вечера. В офисе точно никого нет. С одной стороны, это хорошо – никто такое позорище не увидит. С другой – а что, если добренький адвокат – педофил?
Я окинул породистую рожу Себастиана подозрительным взглядом. Ага, конечно. Такому делать больше нечего, только и кидаться на измазанных дерьмом вонючих подростков.
- Ты извини, что я тебя домой не приглашаю, - дак по-своему истолковал мое молчание. – Я живу за городом, туда добираться почти полчаса – в одну сторону.
Ага, щас, я сплю и вижу, как бы поплескаться в адвокатской ванне с отделкой под гребаный мрамор.
- Поздно уже, - мыслю я вслух. - Где мы растворитель раздобудем?
- В круглосуточном Нетто, - дак вывел мерс из парковочного бокса и включил какую-то мягкую музыку, вроде джаз. По зеркальному капоту заструились желтые полосы проносящихся мимо уличных огней. – Кстати, и одежду можно там же купить. Конечно, от кутюр я тебе не обещаю, - усмехнулся он, ловя мой взгляд в зеркальце, - но чистые джинсы с футболкой, думаю, там найдутся.
В Нетто я похромал вместе с Себастианом – джинсы джинсами, а вот трусы я только маме доверяю покупать. Поковырявшись в ряду с пластиковыми коробочками, нашел нужный размер и тут поймал на себе чужой взгляд – какая-то чикса с выбритыми висками пялилась на меня из-за рядов с прокладками, будто увидела отоваривающееся труселями привидение. Я скорчил жуткую морду и пошел на нее дерганной походкой – у меня «робот» всегда хорошо получался. Чикса взвизгнула и исчезла в направлении кассы. Даже подкладки свои забыла.
- А ты злой, - прокомментировал Себастиан, хотя его мнения вообще никто не спрашивал.
Я пожал плечами и потащил покупки на выход. Сидевший на кассе парень с дредами скользнул по мне скучающим взглядом. Наверное, в ночные смены он еще и не такого навидался.