Света порывисто встала.
- Мне нужно идти, а то русские друзья будут беспокоиться.
- Вы ведь не хотите?
- Но я должна...
- А хотите, я вас от них избавлю?
Курт улыбнулся всеми тридцатью двумя зубами. Света снова отметила про себя, что два из них были чуть-чуть длиннее остальных. И надо ли говорить, что это были клыки.
На секунду она оцепенела, но порывистым движением смахнула с себя наваждение.
- Постой! - попытался остановить ее Курт, но она уже не слушала.
Но все же Света не хотела расставаться так просто.
- Если вы не против, увидимся завтра в три часа по полудни возле нашего дерева.
- Конечно, я буду ждать вас, - сказал он ей вслед с приятным акцентом, подчеркивая каждое слово.
Не успела Света скрыться из вида, как Курт спиной ощутил чей-то злой пристальный взгляд. Так смотреть мог только равный ему. Курт обернулся. Перед ним стояла Рита.
- Ты что совсем свихнулся? - Рита не скрывала злости. - Зачем тебе эта русская свинья?
Она умышленно говорила слова, которые должны были напомнить Курту о его собственных убеждениях в бытность свою человеческую. Но, кажется, они с ним менялись в разные стороны.
- За что ты ее так?
- А разве неправда? Открой глаза. Ну, смазливое личико... И все!
- Ты не права.
- Еще как права! Да ты глянь объективно на этот курносый нос и брахицефалический череп! Помнишь циркули, которыми мерили головы?
- Вот уж не ожидал, что ты заговоришь о чистоте арийской расы.
Курт улыбнулся.
- Где же твои убеждения?
- Там же, где фюрер и III Рейх. Кстати, знаешь, что Гитлер, говорил про итальянцев? Есть де среди них один нормальный человек, да и тот - Муссолини.
Рита зло посмотрела на Курта, но промолчала.
Курт лукавил. Его убеждения были слишком искренними, чтобы сгинуть без следа. Но он просто полюбил. И это объясняло все.
Курт вспомнил русскую книгу, которая называлась "Тарас Бульба" и которую он прочитал когда-то в разведшколе, изучая русский язык. И что-то ему это напомнило. "Но нет, - сказал он себе. - Та война уже проиграна. Так что я - далеко не Андрий". И, как это ни странно, ему это помогло.
- Ладно, черт с ней, с девчонкой, - снова заговорила Рита. - Меня другое интересует. Зачем ты устроил весь этот балаган?
- Какой балаган?
- Он еще спрашивает! Ненюфары на подоконнике, черные кошки, летучие мыши...
Глаза Курта изумленно расширились.
- Что за бред? Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
- Никому, кроме тебя, такие глупости в голову не придут, - отрезала Рита. - Угомонись, я тебя предупреждаю. Мария узнает - она с тобой церемониться не будет.
* * *
Постепенно гости разошлись, музыка смолкла, и лишь усыпанный конфетти и серпантином пол да столы с неубранной посудой напоминали о недавнем веселье. Полиглот чувствовал знакомую опустошенность, которая всегда наступает после праздника. Именно за это он давно перестал любить Новый год, который всегда будит неясные надежды, но они никогда не сбываются: наступает день, и жизнь возвращается в прежнее русло.
Поднявшись на второй этаж, он заглянул в уютную комнату с погасшим камином и охотничьими трофеями на стенах. Все ее обстановку составлял резной книжный шкаф красного дерева, полки которого были забиты разнообразными видеокассетами, несколько кресел и диван с гнутыми ножками и низкий журнальный столик, уставленный пустыми и полными винными бутылками.
На диване, запрокинув голову, неподвижно лежал Мороз. Предчувствуя недоброе, Полиглот подошел ближе. Мороз открыл глаза и с трудом приподнялся.
К счастью, он был жив и здоров, хотя и совершенно пьян.
- Устал я, Саша, - в голосе Мороза звучали дружеские нотки. - Тяжко жить среди волков... И осознавать себя таким же...
- Но ведь не все так плохо, - попытался было успокоить его Полиглот. - В конце концов есть деньги, за которые можно купить если не все, то многое...
- Вот именно. Далеко не все. Ты еще молод и можешь не понять, но счастлив я был, пока сокращение Армии шестидесятых не выбросило меня на улицу.
- А сейчас?
- Сейчас... За последние десять лет все менялось, как в калейдоскопе. Это, выражаясь словами Дэвиса, не дает нам времени остановиться и пристально рассмотреть.
- Ты знаешь Дэвиса?
Этот вопрос вылетел непосредственно, как это бывает, когда язык опережает мысль.
Мороз усмехнулся.
- Я много чего знаю. И много чего видел. - Он сделал длинную затяжку, помолчал минуту, и продолжил. - Тяжко. Прошли и Советский строй со всеми его плюсами и минусами, и беспредел начала девяностых... Какие только фофаны и отморозки не назывались вдруг авторитетами. - Мороз задумчиво посмотрел на звездное небо. - Прошло все. И моя жизнь...
- Оставь, Дед! - Полиглот дружески хлопнул его сбоку по плечу.
- Моя жизнь прошла. Год-два. Может пять. Тебе жить...
- Да... Знаешь такое стихотворение
Наше поколение юности не знает.
Юность стала сказкой миновавших лет.
Рано в наши годы дума отравляет
Первый их размах и первой жизни цвет...
- Да. Надсон. Прошлый век. У Лермонтова тоже было "Печально я гляжу на наше поколенье..." Ты хочешь сказать, что каждое поколение думает так? Это неправда. О своем поколении я так сказать не могу. Мы и в правду были рождены, чтоб сказку сделать былью... Но не вышло... Вероятно, это идет циклически.
Мороз улыбнулся редкой открытой улыбкой.
Бархатная ночь своими убаюкивающими звуками делала веки все тяжелее и тяжелее.
- Ну ладно, Саша, - идем спать. - Завтра будет тяжелый день. Не знаю, что и делать с этим Гарри...
Дед ушел спать, и Полиглот остался один. В настоящий момент он находился во второй стадии опьянения, именуемой "действующая модель человека", когда появляется непреодолимое желание куда-то идти, кого-то искать, что-то такое делать, но отнюдь не спать. "Где там у меня спрятана волчья шкура?" - попытался было вспомнить он, но все мысли перебивал навязчивый мотив. "Сиреневый туман над нами проплывает", - в который раз прокручивалось в голове.
Вдруг он заметил, что туман не только в голове, но еще и в комнате.
- Что за черт? - пробормотал он, силясь сфокусировать взгляд.
Из открытой двери повеяло холодом и густым ароматом лаванды, и на пороге возникла странная призрачная фигура, сошедшая, казалось, со страниц знакомой ему книги: бледная темноволосая женщина с высокой прической, в длинном белом платье и с букетом ненюфаров в руках. Ее ярко-алые губы улыбались. Не отрывая от него пристального взгляда черных глаз, она подходила все ближе, и все сильнее становился дурманящий запах лаванды, от которого кружилась голова. Он наблюдал за ней, как во сне, не в силах пошевелиться.
И лишь когда она была уже совсем близко, он вдруг понял. Хмель как рукой сняло.
- Лиза!
Вскочив на ноги, он бесцеремонно сорвал с нее заколку, и ее длинные черные волосы рассыпались по плечам. Теперь это была прежняя Лиза: именно высокая прическа и яркая косметика делали ее неузнаваемой.
Полиглот рассмеялся. Лиза тоже улыбнулась.
- Мне нравится твое чувство юмора. Но неужели Олшеври читаешь? Вот уж не ожидал...
- А я похожа на неграмотную? - с оскорбленным видом спросила она, вытряхивая из пачки сигарету.
- Нет, конечно, но... - Внезапно его осенила гениальная идея, из тех, что приходят только на пьяную голову. - Лиза! Ты могла бы меня поцеловать?
Она отпрянула.
- Нет, ты не подумай чего, я не об этом... - бессвязно начал объяснять он. - Я хочу одну хохму устроить, как будто бы меня вампир укусил. Кожу-то я сам могу поцарапать, но для убедительности нужен синяк на шее. Так как? Поцелуешь?
Она посмотрела на него с каким-то странным сожалением и почти обидой.
- А если так?
И, поднявшись на цыпочки, она приникла к его губам. "Гениальная идея" была тут же забыта, как и то, что Лиза - девушка Мороза. Впрочем, Дед сегодня (редкий случай!) был уже никакой, а остальные "братки" еще хуже.
Конечно же, Полиглот не мог упустить случай распустить хвост.
Они пили вино, целовались и болтали обо всем на свете. Полиглот рассказал, как он отлавливал черных котов и поил их валерианой "для куражу", а они в благодарность изодрали его сумку, как ходил на озеро за ненюфарами и чуть не грохнулся в воду... Почему-то это происшествие натолкнуло его на воспоминания о венецианских приключениях.
Боже, как ярко вспыхнули ее глаза!
- Ты был в Венеции? - казалось, что обращение на "ты" давалось ей с трудом.
- Да. Когда возвращался из Югославии, я объехал всю северную Италию. И просадил все деньги...
- А я люблю юг Италии...
- А ты вообще похожа на итальянку. Есть в тебе что-то именно итальянское... - Полиглот хотел еще спросить что-то про время оккупации Второй Мировой, но сдержался. Он не любил обижать людей почем зря. Даже женщин нетяжелого поведения. А вопрос "не делан ли кто, из твоих родителей немцем или итальянцем" ничем иным кроме, как оскорблением являться не мог, как бы уклончиво он не был задан, и сколько бы не содержал в себе правды. Поэтому он закончил фразу, хотя и скомкано, но безобидно. - Если бы увидел тебя в Италии, никогда не поверил бы, что ты - русская или украинка.
Лиза улыбнулась.
- Иногда я тоже в это не верю. Да ты сказал, что возвращался из Югославии. А что ты там делал?
- Точнее бывшей Югославии. Это была Босния. И, как ты думаешь, что там можно было делать семь лет назад?
Лиза совершенно искренне пожала плечами, так что Полиглот даже удивился.
- Война, батенька, - зачем-то использовал он это устаревшее обращение, к тому же абсолютно не подходящее собеседнице. - А я был ее псом... Солдатом удачи...
Последние слова были произнесены грустно. Действительно грустно. Сбросив пепел, Полиглот продолжил.
- Но там мне относительно повезло. Я видел смерть в окуляр оптического прицела. Но потом была Африка...
Полиглот не любил вспоминать об этом. Именно чтобы не будить воспоминаний, он был единственным из братков, кто оделся на охоту не в пятнистую комуфляжку. Но бархатная ночь и алкоголь успели пробить его на исповедь.
- Африка? - заинтересованно переспросила Лиза.
- Да. - Тут он улыбнулся, и, делая вид, что наигрывает на гитаре, пропел, -
Африка с ума меня свела.
Крокодилы, пальмы, баобабы
И жена французского посла...
Лиза улыбнулась.
- Ты пользовался таким успехом?
Полиглот недоуменно заморгал глазами, но тут же улыбнулся.
- Нет. Жены французского посла не было у Городницкого. Того, что написал эту песню... Впрочем, у меня ее не было тоже. Зато было много, много крови. Хотя их кожа была черная, но кровь такая же красная, как у нас. Ты не представляешь, какой ад был там!
Лиза понимающе смотрела на него, и молча слушала заводящийся монолог. Полиглот же продолжал.
- Как-то запал в память один фильм. Действие проходило сразу после войны. Его главный герой, недобитый фашист, говорил такие слова: "Я хочу возвратиться в маленький старый город. Где ярко светит Солнце, где девушки улыбаются мне, и я еще никого не убил". Он застрелился.
Полиглот замолчал.
- Ну, это совсем не обязательно. А ты... Ты тоже хочешь вернуться?
Полиглот окинул ее долгим и добрым взглядом, и ответил:
- Мне наверно еще рано... Тем более, что сегодня ты - рядом... - он немного задумался, но состояние явно не способствовало молчанию. - А обычно я спасаюсь музыкой.
- Как это?
- Когда совсем достает, ставлю старые записи, которые звучали в нашем доме, когда я был совсем маленьким мальчиком.
- Ты был хорошим мальчиком?
Полиглот улыбнулся и кивнул. Эта девочка говорила с ним почти по-матерински. Казалось, что она не моложе, а много старше его. Сквозь пары алкоголя это виделось очень забавным.
- Я как-нибудь дам тебе послушать? - сказал Полиглот глупо улыбаясь.
- А почему не сейчас? - вдруг спросила Лиза, и ему стало почти неловко.
"Не слишком ли много я выпил?" - подумал он, пытаясь сконцентрироваться на определенной части тела, для которой лишний алкоголь в крови может возыметь катастрофическое воздействие. И с этим он сталкивался уже далеко не первый раз...
Катя же, улучшив момент, когда всем было совершенно не до нее отправилась прямиком к Гарри.
- Как странно, - сказала Катя - Одна из девушек сегодня расспрашивала о твоем подарке... Слишком настойчиво расспрашивала. Как будто бы знает о нем больше.
- Не может быть. Это очень старинная вещь. Она досталась мне в наследство от бабушки.
Честно говоря, он и сам удивлялся, как мог ее подарить.>
Глава 7. День седьмой
Но зато не дивись, мой враждующий друг,
Враг мой, схваченный темной любовью,
Если стоны любви были стонами мук,
Поцелуи - окрашены кровью.
Н. Гумилев
* * *
Проснулся Полиглот поздно, но значительно раньше других. Состояние было... Конечно, бывало и хуже, но от этой мысли легче не становилось. Последнее, что он помнил, было то, как Лиза искусно рисовала у него на шее вампирский укус, а потом... Потом полный провал. Он даже не мог вспомнить, как дошел до своей комнаты и разделся, и вообще, чем этот вечер закончился. Опыт показывал, что воспоминания начнут прорастать из глубин памяти, как только он услышит рассказы товарищей о последних часах этой сумасшедшей ночки.
Рука нащупала в кармане пустую пачку.
- Шит, - выругался он по-английски, и лениво потянувшись, стал соображать, стоит ли идти в деревню, или стрельнуть сигарету у кого-нибудь из братков.
В раздумьях сих, впрочем, находился он недолго, ибо состояние, в коем он сейчас пребывал, требовало куда-то идти и что-то делать. Так что поход за сигаретами был хорошим поводом, чтобы развеяться. Тем более, что его не покидало чувство подсознательной тревоги. Черт его знает, почему, но в груди было холодно, и все время казалось, что что-то не так. Если бы он не знал причины большей части появлений "вампиров", он бы решил, что дело в этом. Однако он знал, и все равно чувство глубокой обеспокоенности, как сказали бы газеты прошлых лет, его не покидало.
Первым, кого он встретил в деревне, был Влад.
- Ну как вчера все прошло? - спросил Полиглот после того, как они обменялись приветствиями и рукопожатиями.
- Хорошо. Дочке понравилось, - ответил он довольно приветливо. - Но нам пришлось уйти пораньше. А то Эдвард, этот ниггер, уж больно вокруг нее увивался.
- Афроамериканец, - автоматически поправил его Полиглот.
- Да один черт, - Влад махнул рукой. - Мой дед был легионером.
Легионерами здесь называли местных фашистов.
- У вас это вновь почетно? - удивленно спросил Полиглот.
- Если бы! Но будь моя воля, этих нигеров, цыган...
- Можешь не продолжать, - остановил его Полиглот. - Мой дед был цыганом. И освобождал Европу от фашизма. А бабушка - еврейкой. Мне теперь застрелиться?
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза и молчали. Влад внутренне пожалел, что затеял этот разговор, которым обидел единственного из этих иностранцев, к которому он не испытывал ненависти.
Полиглот тоже понимал Влада, однако чувствовал себя уязвленным.
- Ладно, - прервал молчание Влад. - Я не хотел тебя обидеть. Люди бывают разные среди любой национальности. Я извиняюсь.
Полиглот немного поколебался, но все же пожал протянутую руку.
- Знаешь, - продолжал Влад, - мой отец говорил, что жил при фашизме, при социализме и при демократии. И хуже, чем сейчас, не было никогда.