- Возможно, это просто перестраховка, - улыбнулся Смит.
- Конечно перестраховка, но все равно плясать придет ся от этих цифр.
- Так, значит, ты считаешь - в этом контексте, - что мне есть смысл и дальше заниматься окаменелой «мусорной» ДНК?
- Конечно заниматься, я уверен, что она расскажет массу интересного.
- Работа уж больно тягомотная.
- А почему бы тебе не прочитать длинную последовательность, слепить ее, прицепить куда-нибудь и посмотреть, что получится?
Смит пожал плечами. Он считал работы, связанные с использованием больших участков полного генома, небрежными и малодоказательными, но так, конечно же, было бы во много раз быстрее. Чтение маленьких кусочков одиночной ДНК, называвшихся на профессиональном жаргоне тэгами, позволило быстро идентифицировать большую часть человеческого генома, но некоторые гены при этом были пропущены; к тому же такая методика полностью игнорировала даже регуляторные последовательности, ответственные за протеин-кодирующую функцию генов, не говоря уж о «мусорной» ДНК, заполнявшей длинные участки между последовательностями, имеющими более-менее внятный смысл.
Фрэнк, с которым Смит поделился своими сомнениями, кивнул, немного подумал и сказал:
- Теперь, когда генотипы описаны практически полностью, ситуация стала совсем другой. У тебя имеется столько точек отсчета, что практически невозможно перепутать, где конкретно расположены твои кусочки на большой последовательности. Достаточно загнать материал в Ландера-Уотермена, затем доводка по колевским вариациям, и все будет о'кей даже при множественных повторениях. А что касается этих твоих кусочков, там же сплошные «вроде бы» да «скорее всего», настолько плохо они сохранились. Так что на попытке ты ровно ничего не теряешь.
А поздним вечером получилось так, что они с Селеной ехали домой вместе.
- А что ты думаешь о прямой подсадке in vitro копий того, что я накопал? - спросил он ее, почти стесняясь своего вопроса.
- Сплошная грязь, - пожала плечами Селена. - Наслоение возможных ошибок.
Постепенно выработался новый распорядок жизни. Смит работал, плавал, ехал домой. В пустой, как правило, дом. Очень часто на автоответчике были послания Селене от Марка с разговорами о работе. Или ее послания Смиту, уведомлявшие его, что сегодня она будет поздно. Это случал ось так часто, что он перестал спешить домой после тренировки, а изредка даже ходил вместе с Фрэнком и другими знакомыми по клубу в какой-нибудь ресторан. Как-то раз они заказали в прибрежном кафе несколько кувшинов пива, а затем пошли прогуляться по пляжу, что закончилось беготней с уймой брызг и хохота по мелководью и купанием в темной теплой воде, ничуть не похожей на воду в их бассейне. Хороший получился вечер.
А дома на автоответчике его ждало сообщение от Селены, что они с Марком немного перекусят, а затем плотно сядут за статью, так что дома она будет очень поздно.
Что оказалось прискорбной правдой. В два часа ночи Селены все еще не было. Мало-помалу до Смита дошло, что ни один нормальный человек не засиживается так долго за работой, не перезвонив домой. Так что это послание имело несколько особый смысл. Его захлестнуло страдание, тут же сменившееся гневом. Больше всего его возмущала трусливая неопределенность, с какой наговорила свое послание Селена. После всего, что между ними было, он достоин хотя бы откровенности - покаяния - семейной сцены. По мере того как затягивалось ожидание, его ярость нарастала, затем он на мгновение испугался, что она попала в какую-нибудь беду - ну поломала себе что-нибудь, ведь чего не бывает. Ну да, в беду, конечно. Цела она целехонька и где-то сейчас забавляется. И вдруг его ярость выплеснулась наружу.
Он вывалил из кладовки несколько картонных коробок и начал как попало закидывать в них ее одежду и прочие вещи, придавливая ногой, что не влезало. Но одежда пахла Селеной и хозяйственным мылом; ощутив эти запахи, он хрипло застонал и опустился на край кровати. Если довести все это до конца, он никогда больше не увидит, как она одевается и раздевается; от этой мысли он застонал еще громче, как раненое животное.
Но люди отнюдь не животные. Распихав вещи Селены по коробкам, Смит выволок коробки за дверь и прямо там и бросил.
Селена вернулась в начале четвертого. Было слышно, как она наткнулась на коробку и сдавленно вскрикнула. Он рывком распахнул дверь и вышел наружу. - Что это такое? В чем дело?
Она сбилась с какого-то, заранее заготовленного сценария и теперь начинала злиться. Она еще и злится! Слегка было успокоившийся Смит, снова вскипел яростью:
- Ты прекрасно знаешь, в чем дело!
- Что?!
- Ты и Марк.
Селена молча сверлила его глазами.
- Догадался, ну наконец-то! - сказала она, когда молчание стало совсем невыносимым. - А ведь все началось год с лишним назад. И вот такая, значит, твоя реакция, - добавила Селена, указав на коробки.
Смит ударил ее по лицу.
И тут же наклонился над ней, помогая ей сесть на землю и лихорадочно бормоча:
- Господи, Селена, прости меня, ради бога, я никак не хотел… - Он ударил Селену неожиданно для себя самого, ударил за ее презрение, что он так долго не видел ее измену. - Сам не верю, что я…
- Уйди! - кричала Селена, истерически всхлипывая и осыпая его градом беспорядочных ударов. - Уйди, уйди, уйди, ты же ублюдок, ты жалкий ублюдок! Да как ты посмел, как ты посмел меня ударить?!
Испуганный сначала, ее крик переходил постепенно в визг, впрочем, она кричала не слишком громко из опасения, что услышат в соседних домах, и держалась рукой за ударенную щеку.
- Прости меня, Селена, прости, пожалуйста, мне очень жаль, что так вышло, я разозлился на то, что ты мне сказала, но я же понимаю, это совсем не значит… Прости меня, попытайся простить.
Теперь он злился на себя ничуть не меньше, чем на нее,- и о чем он, спрашивается, думал, с какой стати предоставил ей такой моральный перевес, ведь это она виновата, это она его предала, это ей бы сейчас оправдываться! Тем временем Селена перестала всхлипывать, резко встала и ушла в ночь. В паре соседних окон загорелся свет. Смит стоял и смотрел на коробки с красивой, такой знакомой одеждой, в костяшках пальцев его правого кулака пульсировала боль.
Жизнь оборвалась. Он жил там же, где и прежде, но теперь в одиночку, он продолжал ходить на работу, но все его сторонились: они знали, что произошло той ночью. Селена не появлялась на работе, пока не сошел синяк, она не стала подавать на него жалобу, не стала выяснять отношения, а просто переехала к Марку, Смита же на работе по возможности избегала. Да его и все избегали. Пару раз она подходила к его столу, чтобы спросить бесстрастным голосом о каком-либо деловом моменте их разрыва. Они не смотрели друг другу в глаза. Впрочем, теперь он вообще не встречался взглядом ни с кем из сотрудников. Было как-то странно, что вот разговариваешь с человеком, смотришь ему в глаза и он тоже смотрит тебе в глаза, а в действительности и ты, и он смотрите куда-то чуть в сторону. Психологические тонкости приматов, отточенные миллионами лет жизни в саванне.
Он потерял аппетит, стал каким-то вялым. Утром, проснувшись, он долго решал, стоит ли вылезать из постели. Затем, глядя на голые стены спальни, с которых Селена поснимала свои любимые гравюры, он начинал злиться на нее, иногда до такой степени, что начинали пульсировать жилы на шее и висках. Это поднимало его с кровати, но тут же выяснялось, что идти ему, собственно, некуда, кроме как на работу. А там каждая собака знала, что он способен ударить женщину, что он домашний деспот, засранец. Марсианское общество относилось к подобным людям с предельной нетерпимостью.
Стыд или гнев, гнев или стыд. Скорбь или унижение. Негодование или раскаяние. Утраченная любовь. Ни на что не направленная, безысходная ярость.
И он теперь не плавал с прежней регулярностью. Ему было мучительно смотреть на пловчих, хотя они оставались такими же, как прежде, дружелюбными; они не знали никого из лабораторских, кроме него самого и Фрэнка, а Фрэнк и полслова им не сказал о том, что случилось. И все равно. Его словно что-то от них отгородило. Он знал, что нужно бы плавать больше, а плавал все меньше и меньше. Иногда он решал твердо взять себя в руки и ходил в бассейн дня три подряд, а затем опять под тем или иным предлогом начинал отлынивать от плавания.
Однажды, отдыхая на краю бассейна после вечерней тренировки, на которую он загнал себя буквально силой - и теперь был рад, что загнал, - Смит услышал, как три его постоянные товарки по плавательной дорожке сговариваются пойти после душа в ближнюю тратторию.
- Пицца у Рико? - спросила одна из них, взглянув на Смита.
- Гамбургер в своих четырех стенах, - скорбно откликнулся Смит и покачал головой.
- Да брось ты, пойдем с нами, - рассмеялись женщины. - Сбереги свой гамбургер на завтра.
- Иди, Энди, иди, - сказал Фрэнк, плававший в тот день по соседней дорожке. - И я тоже пойду, если меня возьмут.
- Пошли, конечно, - загалдели женщины; Фрэнк тоже часто плавал по одной дорожке с ними.
- Ну… - замялся Смит. - О'кей.
Он сидел за столиком в обществе трех молодых женщин и слушал их веселую трескотню. Женщины не совсем еще остыли после напряженной тренировки и даже не успели подсупшть волосы. Здесь, за пределами бассейна, каждая из них выглядела вполне заурядно и ничем не примечательно: тощая, толстая, нескладная, да какая угодно. Одежда не позволяла увидеть и оценить их фантастически мощные плечи и ноги, всю их плотную, словно литую мускулатуру. Они были похожи на цирковых тюленей, выряженных в шутовскую одежду и неуклюже ковыляющих по арене.
- С тобою как, все в порядке? - спросила одна из женщин, заметив, что Смит слишком уж долго молчит.
- Да, в порядке, вот только… - Смит замялся и искоса взглянул на Фрэнка. - Я разошелся со своей девушкой.
- Ага! Я же точно знала, что тут что-то есть! - воскликнула женщина и положила руку ему на плечо (в бассейне, на тренировках, они натыкались друг на друга не раз и не два). - В последнее время ты стал какой-то не такой.
- Да, - печально улыбнулся Смит, - это было не самое веселое время.
Он не мог и никогда не сможет рассказать им о том, что случилось. Фрэнк тоже не проболтается. А без этого и вся остальная история не имела ровно никакого смысла, так что говорить было не о чем.
Они почувствовали это и чуть заерзали на стульях, готовясь изменить тему разговора.
- Да ладно, - сказал Фрэнк, стараясь разрядить атмосферу. - В море полным-полно другой рыбы.
- В бассейне, - поправила одна из женщин и шутливо толкнула Смита локтем.
Он кивнул и попытался улыбнуться.
Женщины переглянулись. Одна из них попросила официанта принести счет, другая сказала, обращаясь к Смиту и Фрэнку:
- Пойдемте все ко мне, помокнем в горячей ванне, чтобы снять напряжение.
Она снимала комнату в маленьком домике с огороженным внутренним двориком, и, как на удачу, все остальные жильцы были в отъезде. Пройдя вслед за хозяйкой через дом во дворик, они сняли крышку с ванны, напоминавшей скорее маленький бассейн, включили подогрев, наскоро по-скидывали одежду и погрузились в исходящую паром воду. Смит, не без заминки, последовал примеру остальных. На марсианских пляжах все загорали без одежды, это считалось вполне естественным, а Фрэнк и сейчас, кажется, не видел в происходящем ничего особенного. Но в бассейне-то они плавали в купальниках.
Погружаясь в горячую воду, все они поочередно блаженно вздыхали. Хозяйка принесла из дома большую жестянку пива и стаканы. Ставя жестянку на пол и раздавая стаканы, она попала в клин света, пробивавшийся из кухни. После многих часов, проведенных совместно в бассейне, Смит знал ее тело во всех, казалось бы, деталях и тем не менее смутился. Фрэнк не обратил на это зрелище никакого внимания, он завладел жестянкой с краником и теперь деловито наполнял стаканы.
Они пили пиво, трепались обо всяких мелочах. Две женщины оказались ветеринарами, третья, давешняя беременная и постоянный лидер на плавательной дорожке, работала в фармацевтической лаборатории, удобно расположенной неподалеку от бассейна. Этим вечером за ее ребенком присматривала коммуна. Смит заметил, что даже здесь товарки смотрят на нее снизу вверх. В эти дни она постоянно приходила в бассейн с ребенком, ставила коляску рядом с водой, только чтобы брызги не долетали, и плавала так же мощно, как и всегда. Мускулы Смита таяли в горячей воде, он прихлебывал пиво и слушал болтовню женщин. Одна из них опустила глаза, увидела в воде свои груди и рассмеялась:
- Они плавают, как поплавки. Смит успел уже это заметить:
- Мало удивительного, что женщины плавают лучше мужчин.
- Если только буфера не такие большие, чтобы портить гидродинамику.
Их предводительница, серьезная, порозовевшая, с волосами, стянутыми узлом, взглянула вниз сквозь запотевшие очки:
- Я вдруг подумала, а может, из-за того, что я сейчас кормлю, мои груди плавают хуже?
- Но в них же просто молоко.
- Ну да, но вода в молоке ничего не дает, а жир плавает. Вполне может быть, что пустые груди всплывают сильнее полных.
- Ну да, где больше жира, те лучше плавают.
- Я могу провести эксперимент, покормить его с одной стороны, а потом пойти в воду и посмотреть… - Общий хохот помешал ей закончить. - Это сработает! Ну чего вы все смеетесь?
Но они лишь смеялись еще громче. Фрэнк буквально сгибался пополам, было видно, что он на седьмом небе. Эти женщины были его друзьями, полностью ему доверяли. А вот Смит остро ощущал свою отдельность. Он взглянул на их предводительницу: розовая очкастая богиня, серьезная и непроницаемая, героиня-ученый, впервые человек во всей полноте.
Но потом, когда он попытался объяснить Фрэнку это ощущение или хотя бы его описать, тот покачал головой:
- Нельзя преклоняться перед женщиной, это грубая ошибка. Ошибка в классификации. Мужчины и женщины настолько идентичны, что их немногие отличия не заслуживают серьезного внимания. Их генотипы отличаются на какую-нибудь пару гормональных выражений. Женщины во всем подобны тебе или мне.
- Больше, чем на пару.
- Немногим больше. Мы все начинаем как женщины, верно? И будет надежнее считать, что и потом ситуация не меняется кардинально. Пенис - это просто гипертрофированный клитор. Мужчины - это женщины, женщины - это, мужчины. Две части репродуктивной системы, абсолютно эквивалентные.
- Ты шутишь, - недоуменно взглянул на него Смит.
- Это в каком же смысле - шучу?
- Ну… скажем, я никогда еще не видел, чтобы мужчина взял вдруг и разбух, а потом дал жизнь новому человеку.
- Ну и что? Специализированная функция, такое тоже бывает. И ты никогда не видел эякулирующую женщину. Но потом мы снова становимся одинаковыми. Подробности размножения если что-то и значат, то лишь крохотную долю всего времени жизни. Нет, мы суть одно и то жег Различий практически нет.
Смит покачал головой. Это была очень удобная гипотеза, однако действительность согласовалась с ней из рук вон плохо. Девяносто пять процентов всех убийств в истории человечества было совершено мужчинами. Это ли не различие.
Он изложил свои возражения Фрэнку, но тот с ходу их отмел. На Марсе, сказал он, пропорция убийств близка к единице, да и вообще здесь убивают гораздо меньше, что мужчины, что женщины, откуда со всей очевидностью следует, что вся эта проблема культурно обусловлена, что она артефакт патриархального строя, долгие годы господство вавшего на Земле, но не сказавшегося на Марсе. Не прй рода, а воспитание. Ссылками на природу, сказал Фрэнк можно обосновать все, что душе твоей угодно. Гиены-самки известны как злобные, жестокие убийцы, самцы карликовых шимпанзе и пауковидных обезьян миролюбивы очень ласковы. Это не значит ровно ничего, сказал Фрэнк и не свидетельствует ровно ни о чем.
Но Фрэнку же не случалось ударить женщину по лицу, причем неожиданно для самого себя.
В данных, получаемых из множества образцов окамене лых ДНК, все яснее обозначались структуры. Стохастиче ские резонансные программы помогали выявить то, что по вторялось наиболее упорно.
Как-то вечером, по окончании рабочего дня, Фрэнк загглянул в закуток Смита, чтобы попрощаться.
- Ты подожди, посмотри вот сюда, - сказал ему Смит, указывая на экран компьютера. - Это последовательность из моего бото, участок джи-экс три ноль четыре, неподалеку от стыка, видишь?