Тот рассмеялся и прошептал:
— Уверен, что нет. Правда, весь Париж вскоре получит подробное описание Вашего Величества с головы до пят…
Официальная же часть переговоров складывалась гораздо хуже. Александр постоянно напоминал Наполеону об обещанном в Тильзите Константинополе и проливах и не хотел подписывать простого письма с угрозами в адрес Австрии, не говоря уже о заключении военного союза.
Поняв, что силовым давлением от царя ничего не добиться, Наполеон сменил тактику. И однажды вечером он завёл такой разговор.
— Беспокойная жизнь меня утомляет. Я нуждаюсь в покое и хочу дожить до момента, когда можно будет отдаться прелестям семейной жизни. Но это счастье, увы, не для меня. Без детей не может быть семьи. А разве я их могу иметь! Моя жена старше меня на десять лет.
И, может быть, тогда он впервые произнёс слово «развод».
— Его предписывает мне судьба. И этого требует спокойствие Франции. У меня нет наследника. Мой брат Жозеф ничего собой не представляет. Я должен основать династию. У вас есть сёстры. Я отдам России Константинополь за руку вашей сестры!
Царь медлил с ответом.
— Если бы дело касалось только меня одного, то я бы охотно дал своё согласие, но этого недостаточно. Моя мать… Сёстры слушаются только её. Я могу лишь попытаться её убедить, — дипломатично высказался Александр.
По возвращении в Петербург он передал предложение Наполеона вдовствующей императрице и услышал категорическое «нет».
— Блестящий мезальянс! Ваша дружба с Наполеоном и так дорого обходится России. Казна пуста. За год участия в английской блокаде рубль обесценился наполовину. Дворянство ропщет. Берегитесь, Ваше Величество, вы можете кончить, как ваш отец. Уже преданные нашей семье придворные задумываются, а не применить ли против вас азиатское лекарство. Даже мне, вашей матери, неприятно обнимать друга Бонапарта. А теперь вы собираетесь отдать на съедение этому минотавру свою родную сестру. Только через мой труп!
— Но, маман. Я говорил с Катрин. Во имя России она согласна на эту жертву, — робко возразил император.
— Я ещё раз повторяю. Пока я жива, никогда Романовы не породнятся с Буонапартэ. Даже если он вам пообещает всю Османскую империю!
Через месяц Екатерина Павловна спешно была выдана замуж за прыщавого германского принца. Царю пришлось назначать его губернатором в Тверь, ведь другого занятия и места жительства у новоявленного родственника просто не было.
Но Наполеон не терял надежды породниться с Романовыми и в конце 1809 года посватался к младшей сестре русского царя Анне. Теперь он предлагал Польшу в обмен на русскую великую княгиню.
— Я очень высоко ценю выгоды от этого союза для своей политики. Но по завещанию Павла I решение должна принять вдовствующая императрица, сестре ведь не исполнилось ещё шестнадцати, — уклончиво ответил царь.
Мария Фёдоровна была вновь непреклонна:
— Для этого человека нет ничего святого. Его ничто не сдерживает. Он даже не верит в Бога!
Обиженный Наполеон подписал брачный контракт в Вене и получил руку дочери императора Франца, эрцгерцогини Марии-Луизы Австрийской.
И отказался отдать России Польшу.
Дорога к храму
Санкт-Петербург. Зимний дворец. Март 1812 года
Заседание Государственного совета близилось к завершению. Наступало время обеда. Доклад председателя департамента военных дел Аракчеева о подготовке армии к решающей схватке с Наполеоном, казавшейся уже неизбежной, и без того сильно затянулся. Члены совета утомились, стали нервно ёрзать на своих стульях, часто поглядывать в окно на Дворцовую площадь, где их дожидались экипажи. Кое-кто даже откровенно зевал. И главное — все уже изрядно проголодались.
Наконец докладчик откашлялся и умолк. Зал сразу оживился. Зашуршали бумаги. Задвигались стулья. Министры и начальники департаментов уже были готовы подняться со своих мест и устремиться к своим экипажам, которые понесут их — кого домой, на обед в семейном кругу, а кого — и в модный ресторан. Ждали только привычных слов государя: «Заседание на сегодня окончено, господа». Но не тут-то было.
Неожиданно слово взял сидевший по правую руку от царя статс-секретарь, товарищ министра юстиции Сперанский [13], возглавлявший комиссию составления законов.
— Прошу ещё несколько минут вашего внимания, господа, — сказал он, поднявшись во весь рост над овальным столом.
Гул недовольства пронёсся по залу. Но Сперанский, казалось, этого не заметил и спокойно продолжил:
— У каждого из вас уже несколько месяцев находится проект Конституции Российской империи. Но его рассмотрение всякий раз под различными предлогами откладывается. Я, как главный разработчик этого документа, вынужден настоять на его подробном рассмотрении на одном из ближайших заседаний Государственного совета.
Присутствующие сразу затихли и устремили взоры на императора. Александр понял, что слово за ним, но ничего не сказал и лишь выразительно посмотрел на Аракчеева [14]. Генерал кашлянул и, не вставая с места, спросил Сперанского:
— К чему такая спешка, Михаил Михайлович? Мы же не лягушатники какие-то, чтобы революции делать впопыхах, а степенные русские люди. У нас большая страна и косный народ. Чиркнешь спичкой — такой пожар займётся, что потом долго тушить. Особенно сейчас, когда враг стоит у наших ворот…
Статс-секретарь не дал Аракчееву договорить, а принялся в его лице яростно убеждать всех членов Государственного совета, а государя в особенности, в своевременности предлагаемых им реформ:
— Поймите же, любезный Алексей Андреевич, европейские народы потому так легко покоряются Наполеону, что он несёт им гражданские свободы и внятные законы. Если б Бурбоны во Франции в своё время вняли чаяниям третьего сословия, не было бы никакого Наполеона! Пожар революции не придётся гасить вовсе, если заранее провести противопожарные мероприятия.
На помощь охрипшему председателю военного департамента неожиданно пришёл доселе отмалчивавшийся министр полиции Балашов [15].
— Ваши предложения относительно разделения властей, господин статс-секретарь, не лишены смысла. Я с вами согласен, что государю удобно спрашивать за исполнение собственных указов с министерств, а за соблюдение законности — с Сената. Но ваша идея, чтобы законодательная роль от государя императора перешла к какой-то непонятной Государственной думе, по меньшей мере, не патриотична, а для империи — просто вредна. Нас в Государственном совете всего-то 35 человек, лучших представителей дворянства, и то мы тяжело принимаем решения. А вы предлагаете принятие законов отдать Думе, где будут заседать выборщики от различных сословий. Кухарки и дворники никогда не смогут управлять государством. В России тогда установится власть хаоса. Вот что вы готовите собственной стране, сударь!
Лицо Сперанского налилось краской, и он гневно выпалил:
— Вы намеренно перевираете мои идеи, генерал? Неужели до сих пор не можете простить мне, что ваши племянники не выдержали экзамена при приёме на государственную службу? Но не я же виноват, что у вас такие недалёкие родственники. Что же касается Конституции, то в моём проекте, напомню, всем подданным России гарантируются лишь общегражданские права…
— И крепостным? — ловко вставил Балашов.
— Да, и крепостным! И надо постепенно отменять этот варварский пережиток Средневековья, когда одни люди могут быть имуществом других. Но в моём проекте политические права предусматриваются пока для класса собственников.
— Вот уважили старика, — с сарказмом в голосе заметил министр полиции. — А то я уж подумал, что Михаил Михайлович баб и мужиков в Думу сгонит. Вот они надумают-то! Вмиг всю водку в стране выжрут.
По залу прокатился смешок. Даже государь улыбнулся.
— Полноте пикироваться, господа, — успокоил он спорщиков. — Обязательно рассмотрим ваш проект, Михаил Михайлович. Вот выиграем войну у Наполеона и рассмотрим.
Когда все вышли из зала, и статс-секретарь остался наедине с императором, Сперанский набрался смелости и обратился к Александру:
— Разве я когда-нибудь предлагал Вашему Величеству что-либо вредное для пользы Отечества?
Царь нахмурился, показывая всем своим видом, что ему не приятен этот разговор, но всё же ответил:
— Нет. Ваша финансовая реформа оказалась весьма эффективной. Вы создали настоящую систему управления финансами, чего никогда раньше в России не было.
— Поверьте мне, государь, политическая жизнь страны так же нуждается в реформах, как и экономика.
Но император молча встал со своего кресла с явным намерением удалиться.
И тогда реформатор не выдержал и обречённо произнёс:
— Вы слишком слабы, государь, чтобы управлять, но слишком сильны, чтобы быть управляемым.
Александр повернулся спиной к своему советнику и, заложив руки за спину, вышел из зала.
На следующий вечер домой к Сперанскому вломились жандармы. Их возглавлял сам министр полиции.
— По высочайшему волеизъявлению государя нашего, императора Александра, статс-секретарь, товарищ министра юстиции, член комиссии составления законов Сперанский Михаил Михайлович, сын священника, отправлен с сего дня в отставку со всех вышеперечисленных постов. Ему надлежит немедленно отправиться в ссылку со всем семейством в Нижний Новгород на постоянное проживание, — громогласно зачитал министр царский приказ, а от себя добавил: — Собирайся, Иуда. Жандармский офицер с тройкой ждёт тебя у ворот. Будешь знать, как на православной земле сеять антихристовскую ересь, наполеонов прихвостень…
Пока Сперанские собирали свою поклажу, Балашов, по-хозяйски развалившись в кресле, травил похабные анекдоты:
— А вот ещё одна пикантная историйка. Из Парижа прислали. События происходят в одном портовом городе на берегу Ла-Манша. Усталый путешественник ночью стучится в гостиницу. Ему открывает хозяин и говорит, что мест нет. Но бедняга сильно просится на постой, готов претерпеть любые неудобства. Хозяин поддался-таки на уговоры, но предупредил, что в комнате путешественник будет не один. Тот согласился. Каково же было его удивление, когда, вошедши в комнату, он увидел, что на соседней кровати лежит женщина. Мужик, недолго думая, пристроился к ней, а после, довольный, лёг на свою кровать и уснул. Проснулся он рано, соседка лежала неподвижно. Он оделся и вышел из комнаты. За завтраком слуга удивлённо у него спрашивает, мол, как вы не испугались спать в одной комнате с мёртвой француженкой? А путешественник ему и отвечает: «А я думал, что это живая англичанка!»
Но реакции не последовало. Бывший императорский статс-секретарь спустился по лестнице, поддерживая под руку жену, не проронив ни слова. Ни один мускул не дрогнул на его лице, а на веснушчатых щеках его супруги не блеснуло и слезинки. Урождённая английская леди умела скрывать свои чувства. Лишь слуги рыдали и голосили на весь дом, прощаясь со своими хозяевами.
Отставку реформатора Сперанского в Петербурге восприняли с восторгом, как первую победу над Наполеоном. Придворные ликовали, но до победы было ещё очень далеко. А крепостное право сохранилось в России ещё на полвека…
Западная граница империи. Июнь 1812 года
Царская ставка располагалась в Вильно. Несмотря на нехватку средств на обмундирование и провиант для солдат, деньги на блестящие парады и роскошные вечера в казне находились.
Закончилась мазурка. И пока музыканты готовились сыграть следующий танец, разгорячённый государь, не отдышавшийся от зажигательного вихря, отвёл свою даму, графиню N, к нервно ожидающему её подле окна мужу, поклонился с любезной улыбкой и перешёл к стоявшим рядом генералам.
— Эти очаровательные польки мне совсем вскружили голову, — признался император свитскому генералу, объясняя, откуда у него тёмные круги под глазами.
— Берегите свои силы, государь. Они вам понадобятся в баталиях, — ответил хитрый немец.
Из распахнутого окна вдруг послышались стук копыт и лошадиное ржанье. Во двор усадьбы въехали запылённые всадники. Музыканты, уже изготовившиеся сыграть вальс, отложили инструменты, и разочарованным парам, выдвинувшимся в центр залы, пришлось отойти обратно к стенам.
— Срочное донесение для Его Величества от генерала Барклая-деТолли [16], — доложил звонкий мальчишеский голос.
— Простите, господа, — извинился Александр и отправился в кабинет.
Там его уже дожидались адъютанты и двое гусар в полинявших мундирах.
— Государь, войска неприятеля перешли Неман, — доложил тот, что постарше.
Царь побледнел и опустился на край стула.
— Свершилось, — тихо прошептали его губы.
— И какова же численность его армии? — громко спросил он у гонцов.
— Они всё ещё переправляются через Неман, Ваше Величество. Но генерал считает, что будет не меньше пятисот тысяч, — доложил гусар.
— История ещё не знала такого воинства. Велика опасность для России…
— Там не только французы, государь, — звонким юношеским голосом отрапортовал молодой гусар. — Но и австрийцы, и пруссаки, и немцы, и итальянцы, и бельгийцы, и датчане, и поляки, даже испанцы есть.
— Значит, вся Европа в гости к нам пожаловала. Придётся славно попотчевать нежданных гостей. Заседание штаба назначаю в ставке в восемь часов вечера сегодня. Явка всех старших командиров обязательна. Доложите об этом командующему.
Когда гонцы удалились, царь потребовал у дежурного адъютанта перо, чернила и бумагу. Сел за стол и стал быстро писать:
«Государь, брат мой!
Нынче дошло до меня, что, несмотря на честность, с которой соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы. Я уже сделал выговор своему послу в Париже, князю Куракину, что он превысил свои полномочия, введя Ваше Величество в неприязненное отношение ко мне. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из-за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания всё происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принуждён отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество ещё имеет возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
Вашего Величества добрый брат Александр».
— Запечатайте и отправляйтесь на французские аванпосты, чтобы передать Наполеону это послание, — приказал царь своему генерал-адъютанту.
Когда за посланником закрылась дверь, царь обхватил голову руками и долго смотрел перед собой неподвижным взглядом. Затем выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда заранее заготовленный свиток. Он вышел в центр танцевального круга, демонстративно медленно развернул скрученную в трубочку бумагу и громким, торжественным голосом зачитал:
— Неприятель вошёл с великими силами в пределы России. Он идёт разорять любезное наше Отечество… Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобождённая от рабства Европа да возвеличит имя России!
— Я настаиваю на генеральном сражении! Сколько можно, как испуганным зайцам, убегать от охотника! Не забывайте, что мы не в Австрии, а в России, господа генералы. За нашими спинами Москва и Петербург! Как мы будем смотреть в глаза нашим женщинам, господа! Надо же, какие удальцы, так испугались Наполеона, что удрали от него вглубь страны. План генерала Фуля [17] пусть и не учитывает всех тонкостей нынешней диспозиции, но это надёжный, добротный план. Над его составлением долго трудились лучшие умы европейской военной стратегии. Дрисский лагерь [18] должен стать могилой корсиканца! Все укрепления на левом берегу Западной Двины подготовлены к длительной обороне. На них первая армия сможет противостоять неприятелю сколь угодно долго. Багратиону [19] хватит времени, чтобы отбиться от сил итальянского вице-короля и ударить по Наполеону с фланга и по его неприкрытому тылу. Шансы на победу у нас велики. Но если и не удастся сразу разгромить врага, мы его здесь, под Дриссой, так потреплем, что ему долго придётся зализывать раны. И будет совсем не до Москвы, даже не до Смоленска, даже не до Витебска. Я лучше умру здесь, чем уступлю французам исконно русские земли!