С момента нашего с Петерманом разговора прошло чуть больше недели и, я уже тысячу раз пожалела, что отказалась от его предложения. Вот, что мне мешало быть чуточку хитрее и, согласившись, познакомиться с ним поближе. Одним словом — идиотка. Время идет, а я так ничего не смогла предпринять. Одна радость — с завтрашнего дня обещали целую неделю дождей. Это немного отодвинет сроки завершения уборочной кампании.
— Николавна, похоже Михалычь едет, — раздался рядом голос агронома, который целый день слонялся за мной.
Пригляделась. И вправду, директор пожаловал. Радостно заулыбалась и поспешила на встречу. Соскучилась по нему за последние дни. Внедорожник затормозил. Открылись двери, и улыбка моя пошла на убыль. Вместе с Васьком приехал еще и господин Петерман. Принесла его нелегкая. А так хорошо начинался день.
С приклеенной к физиономии улыбочкой я чинно поздоровалась с начальством и осторожно поинтересовалась причиной столь неожиданного визита. Петерман немного замялся с ответом, но все же выдал:
— Интересно как вы тут справляетесь. В офисе вас не застанешь. Ничего не поломалось опять? — он подозрительно покоился на местами кисточкой крашенный фасад старенького комбайна и скривился, — А то у вас тут техника на грани фантастики.
— Не у нас, а у вас, господин Петерман, — тут же нашлась я и лучезарно оскалилась, глядя блондинистому жмоту прямо в глаза.
Он снова скривился и отвел взгляд.
— Я вижу, у вас Евгения Николаевна не забалуешь, — раздался голос Луганского подошедшего к нам, — Хотите побить все рекорды по срокам?
— Что нам стоит в глазах бесстрашных, Василий Михайлович! Тут приварим, тут прилепим и готово. В бой идут одни старики.
Петерман, что в этот момент решил попить холодненькой минеральной водички, поперхнулся так, что чуть глаза из орбит не повылазили.
— Что ж вы так неаккуратно?! — воскликнула я и от всей души похлопала его по спине.
Рука у меня тяжелая. Немец еле увернулся и на всякий случай отошел чуть подальше. Это зря. Я бы его догнала обязательно, если бы не предупреждающий взгляд Луганского. А я что? Ничего такого не делаю.
Дальше отчиталась начальству о ходе выполнения операции «сбор урожая». Петерман слушал с неподдельным интересом. Когда что-то становилось непонятно, переспрашивал, высказывал свое мнение. Короче, было заметно, что он очень заинтересовался все нашей сельскохозяйственной «возней». По-другому то, чем мы занимались, просто язык бы не повернулся назвать.
— Вон поглядите на соседнее поле, — сказала я Петерману, — Это поле арендовал местный фермер. Он нанял два немецких Class. Три часа и все убрали. А что мы?! Плетемся почти в самом хвосте.
Он понимающе покивал и немного задумчиво проводил взглядом разворачивающуюся старушку «Ниву». Я продолжала вдохновенно рассказывать о наших оперативных буднях, изредка поглядывая на Луганского. Тот почти не вникал в разговор и отрешенно рассматривал местный пейзаж. Затем в какой-то момент просто исчез с поля зрения и опять смотался по каким-то своим делам, оставил меня одну развлекать Петермана.
— Не переживайте, за мной водитель скоро приедет, — заверил немец.
Вот как ему объяснить, что меня мало волнует, каким способом он будет до конторы добираться. Хоть верхом на ишаке.
Пытаясь скрыть досаду, я достала из кармана телефон и набрала номер Луганского.
— Вась, а куда ты умчался? — тоном ревнивой супруги поинтересовалась я, как только он поднял трубку.
— У меня куча дел. Я тебе вечером наберу. Приготовься. У меня для тебя сюрприз. Давай зайка. Пока, — на одном дыхании протараторил Васек и отключился.
Несколько мгновений я тупо смотрела на мерцающий экран смартфона. Я не поняла — это что сейчас было? Сюрприз? Зайка?!!! У меня слуховые галлюцинации или Васек только что назвал меня зайкой? Ну, все! Будет ему вечером по приезду и сюрприз, и ведро моркови вместо отбивных. Пусть грызет. Ему полезно.
— Что-то случилось? — услышала я голос Петермана.
Подняла голову. Он стоял, облокотившись на машину агронома, и предавался своему любимому занятию — курил. И так мне захотелось составить ему компанию, что, ни взирая на некоторое стеснение в обществе начальства и негласную субординацию, немного нагло поинтересовалась:
— Не угостите даму сигареткой?
— А не мала для того, что бы сигаретками баловаться? — в тон мне ответил он.
Вот тут я реально психанула. Мало мне нервы Луганский трепет, так еще этот выпендривается.
— Ну и ладно. Пойду у мужиков попрошу. Они не такие жадные.
Крутанулась и гордо направилась в строну посадки, где водители ждали своей очереди на загрузку.
— Подождите! — окликнул меня Петерман, — Я пошутил.
Я затормозила и, обернувшись, недоверчиво посмотрела на мужчину. Он стоял, казалось в абсолютной растерянности. Невольно ухмыльнулась, очень довольная собой и вернулась обратно на исходную позицию.
— Господин Петерман, можно вам задать вопрос? — потянулась за сигаретой, но покрутив ее между пальцами, поняла, что курить расхотелось.
— Ян, — ответил он.
Я непонимающе посмотрела на него.
— Простите?
— Зовите меня по имени, а то это ваше «господин Петерман» звучит как-то… не очень, — объяснил он.
— А-а-а, — протянула я, — А как по батюшке?
— Лучше не надо.
Понимающе покивала. Не надо, так не надо.
— Вы хотели задать вопрос, — напомнил мне немец.
— Хотела. А когда приедет ваш водитель?
Он криво улыбнулся и поддел:
— Что не терпеться избавиться от моего общества?
Ой, как неудобно. Знаю, иногда мне явно не хватает чувство такта. Сначало говорю, а потом думаю.
— Нет. Что вы? Просто я хотела доехать до тока…
Больше сказать я ничего не успела.
— Николавна!!! — раздался, дики ор Василича, — Давай, скорее, поехали чай пить, пока Колян все Томкины плюшки не поел!
Я почувствовала, как у меня запылали уши от стыда. Василич — это просто находка для шпиона. Вот, что теперь подумает обо мне Петерман? Неловко потопталась на месте, пошаркала ножкой, и наконец подняв на немца смущенный взгляд, осторожно поинтересовалась:
— А вы сегодня завтракали?
Я ожидала, какой угодно реакции, но только не того, что он весело рассмеется и, подхватив под руку, потащит в сторону посадки, где поджидал Василич на своей «Ниве».
— Позавтракал, но вам, похоже, завтрак не помешает.
Это он так тонко намекнул, что меня откормить бы не мешало? Фу, как некрасиво. Нет, я конечно за последний месяц сбросила пару кило. И это при моем-то росте. Одежда стала заметно свободнее. Так это естественный процесс. Летом все худеют.
Пока я пыталась понять стоит ли обижаться на слова Петермана, мы добрались до посадки. Василич увидев меня в компании высшего руководства, вытянулся по струнке, втянул живот, расправил плечи и поздоровался так, словно честь отдает главнокомандующему.
За все время знакомства с нашим господином немцем, я одного понять не могу — чего его все так бояться. Нормальный он мужик. Да, характерный. Да, немного высокомерный. Но если делать поправку на его положение, то это все это естественно. За всю свою карьеру я со всяким начальством успела поработать. Порой попадались такие экземпляры… б-р-р…
— Поехали? — спросила я у Василича.
До зоотехника видимо, наконец, дошло, что Петерман едет с нами и с ужасом посмотрел на меня. Едва заметно пожала плечами. А что я могу сделать?
Прошла ровно неделя, как Тамара Сергеевна под фанфары и шумные проводы сменила место обитания. Если раньше она была «королевой» офиса, то теперь стала полноправной владычицей тока и всей прилегающей территории. Нужно заметить, что уговорив Луганского перевести баклажаниху на эту должность, я нисколечко не прогадала. Во-первых, Тамару Сергеевну будто бы подменили. Никогда бы не подумала, что человек может так быстро поменяться в лучшую строну. Любовь и вправду творит чудеса. С Коленькой своим она помирилась уже на второй день и теперь весовая стала не только местом постоянного воркования снова влюбившихся друг в друга супругов, но и приятное место отдыха для всей нашей честной компании.
И теперь повелось, что как только часы переваливают ближе в десяти утра, все потихоньку подтягиваются на весовую попить чайку с пирожком. У баклажанихи оказались недюжинные кулинарные таланты, коими она потчевала своего любимого Коленьку. И нам перепадало.
Ток встретил нас шумом, гамом и пылью вперемешку с шелухой от пшеницы. Я раздраженно почесала шею от непрошенных воспоминай. Ненавидела, ненавижу и буду ненавидеть ток во время уборки, потому как на собственной щкуре ощутила, как к середине рабочего дня все тело чешется от проклятой шелухи, пота и пыли.
В былые времена, когда я еще не была супер специалистом, элементарного уважения к собственной персоне приходилось добиваться огромным трудом. Колхозники в некоторой степени очень высокомерный народ. Они терпеть не могут городских выскочек. А я была именно выскочкой. Нет бы сидеть себе тихо, как мышка и кнопки на калькуляторе щелкать. Не-е-ет! Я лезла в самое пекло, что доказать всем и самой себе, что я это не просто симпатичные ножки, что обитают в кабинете по соседству с директорским. Дура? Еще какая! Только по прошествии лет начинаю осознавать собственную глупость. Доказала? Только вот доказательства эти оказались никому не нужны, впрочем, как и я сама. Такая вот петрушка…
От мрачных воспоминаний меня отвлек Василич, который мягко потянул меня в сторону весовой со словами:
— Да чего на них смотреть-то Николавна. Кидают, да кидают. Грузят, да грузят.
И, правда, я в последнее время постоянно притормаживаю. Словно за хвост кто тянет. Тряхнула головой, от чего тот самый хвост хлестанул по спине, и обернулась. Немец молчаливо следовал за нами. Выражение его лица было несколько раздосадованным. Он хмурил свои светлые густые брови и смотрел себе под ноги.
— Томка! Ставь чайник, — скомандовал Василич, едва мы зашли внутрь.
Тамара Сергеевна, что в том момент вдохновлено о чем-то рассказывала своему Коленьке, округлила глаза при виде Петермана и, подскочив, как ужаленная стала носиться по комнате в поисках подходящей посуды.
Весовая была довольно просторным двухкомнатным домиком. Первую комнату занимали учетчики, а вторую, где собственно и стояли весы, баклажаниха. Здание было старым и давно нуждалось в ремонте. Тут всегда пахло сыростью, плесенью и мышами. Куда ж без них, родимых?
Пока Тамара Сергеевна налаживала чаепитие, мы уселись за старый обшарпанный стол, который тут был для совещаний. Меня тут же обступили со всех сторон учетчицы с различными вопросами.
— Евгения Николаевна, а как норму применять?
— А как премию начислять?
— Николавна, а когда Василий Михайлович будет?
Я всем мило улыбалась, отвечала, объясняла, разжевывала и одним глазом косилась на Петермана, который был явно не в своей тарелке. Он сидел напротив скрестив руки на груди и с брезгливым видом озирался по сторонам. Я невольно хмыкнула. Мда-а-а. Это вам не шикарный кабинет с кожаным креслом, господин Петерман.
Тем временем баклажаниха с прытью, которой я не замечала ранее, поставила перед высшим руководством кружку с чаем и целую гору ароматных пирожков от вида которых мой бедный желудок сжался.
— Угощайтесь, — сказал она, и поспешила ретироваться под предлогом, что нужно рабочих проконтролировать.
Петерман проводил ее взглядом и с явным отвращением на лице уставился на предложенный ему чай. Это был самый обычный пакетиковый чай, у которого ни вкуса, ни аромата. Плюс кружку баклажаниха ему выдала хоть и чистую, но старую и страшную. Чуть не фыркнула. До того он потешно выглядел.
Когда учетчицы, наконец, оставили меня в покое, навела себе кофейку и, подцепив пирожок, стала завтракать. Немец посмотрел на довольную меня, потом на пирожки, снова на меня и…решился.
Минут десять мы ели в абсолютном молчании. Краем глаза заметила, что вслед за первым пирожком мужчина подцепил второй, затем третий. Четвертый? Вот это у него аппетит с учетом того, что он вроде бы завтракал. А с виду и не скажешь, что много ест. Вот на Луганского посмотришь сразу понятно, что такого легче прибить, чем прокормить. А этот — кожа да кости.
— Спасибо, — вежливо поблагодарил он, наконец насытившись, — Очень вкусно.
— Это не меня нужно благодарить. А Тамару Сергеевну, — отозвалась я и отхлебнула глоточек кофе.
Я еще медленно жевала пирожок, а Петерман откинувшись на спинку стула, наблюдал за мной. Не знаю, чем ему так понравилась моя персона, но тяжелый взгляд напрягал. Я поежилась от неловкости и, решив хоть как-то отвлечься, стала пролистывать свободной рукой учетные листы.
— Я заметил, что вас очень уважают и ценят работники, — внезапно сказал он.
Я чуть последним кусочком пирожка не подавилась. А все из-за того каким это было сказано тоном. Голос немца был холоднее льда. Буд-то он не комплимент только что мне отвесил, а отругал.
— Э-э-э, — был мой умный ответ.
А немец тем временем, продолжая сверлить меня взглядом, продолжил:
— У меня возникает ощущение дежавю.
Я непонимающе вскинула брови.
— Смотрю на вас и понимаю, что все это уже было, — загадочно произнес он.
Чего-чего? Внимательно присмотрелась к блондину, сомневаясь в трезвости его рассудка. Может баклажаниха ему чего в чай подлила? Что за чушь он несет?
— Я говорю о Луганском. Пять лет назад он был таким же, как и вы. Полон энергии, оптимизма и неуемной жаждой деятельности. Еще тогда я присмотрелся к нему и предложил пойти на повышение. Но он оказался так же упрям, как и вы.
— Почему? — невольно задалась вопросом я.
— Вот и мне интересно «почему», — с нажимом сказал Петерман, одним сильным движением поднимаясь со стула, — Почему вы с таким упорством цепляетесь за все это, — он словно издеваясь, оглянулся по сторонам.
— Потому, — буркнула я в ответ.
Немец с минуту смотрел на меня словно баран на новые ворота, а потом со вздохом достал пачку сигарет, раздраженно закурил, взглядом ища пепельницу. Я любезно подтолкнула ему обрезанную алюминиевую банку, где когда-то было пиво. Местные мужики использовали ее вместо пепельницы.
Блондин скривился, но говорить, слава богу, ничего не стал, а, то я ему бы ответила. Так ответила, что мало бы не показалась. Как пирожки есть — это он горазд, не побрезговал, а тут рожи корчит.
— Я совершенно вас не понимаю, Евгения, — сказал он, с явным наслаждением выпуская дым из легких.
— И не пытайтесь, — по доброте душевной посоветовала я.
— Почему это?
— Вы же немец, — радостно сообщила я.
— И-и-и? — он явно начинал злиться, не улавливая причинно-следственной связи.
— Одни уже попытались понять и приспособить под себя русского человека Целых четыре года пытались и нарвались…
И все это с ослепительной улыбкой на губах. Несколько мгновений Петерман застыл, как мраморная статуя с сигаретой в руке, а потом внезапно рассмеялся. Да так, что под конец закашлялся и уронил на собственный ботинок пепел.
— Я по вашей вине ботинок испортил, — капризно заметил он.
— Это что! У Луганского уже пол гардероба испорчено, — тут же нашлась я, — А вы говорите ботинок…
На такой вот немного веселой и практически дружеской ноте, мы решили пройтись по току. Когда выходили с весовой, Петерман следовавший за мной по пятам, внезапно остановил со словами:
— И все же вы не правы на мой счет.
— Это почему это?
— Я немец только наполовину.
Бросила оценивающий, чуть кокетливый взгляд из под ресниц на блондина.
— Значит, вы не совсем безнадежны.
— Не кочегары мы, не плотники, но сожалений больших нет. А мы монтажники высотники! И с высоты вам шлем привет! — с выражением пропела я, выглядывая из узких окошек ЗАВа.
Красотень да и только. Вид с высоты птичьего полета дает мимолетное, неуловимое ощущение свободы. Над током стали сгущаться первые тени сумерек и народ уже уставший от тяжелой работы отлынивал от обязанностей и пытался занять руки чем угодно только не лопатой. Кто-то нервно курил в сторонке. Кто-то пил уже вторую кружку чая. А кто-то пристально наблюдал за мной…