- Я видел в творильне много онтроники, - продолжил стажёр, завершив нашу полемику, - но это всё ерунда. Я узнал гораздо больше. И это меняет вообще всё.
- Да не томи ты, бога ради! - рассвирепел я ещё больше. - Что за привычка дурацкая!
- У них при изготовлении возникают отходы, словохлам. Например, выдумываешь ты какую-нибудь фигню, и вдруг в голове у тебя возникло слово "плевачка", например. И эта самая плевачка тут же появляется. У них это называется "определиться". Побочный продукт мыслительной деятельности, который может быть определённым, недоопределённым, полуопределённым, неопределённым... А дематериализовать, говорят, накладно. Поэтому весь словохлам они отправляют вон в тот купол. Они его называют Отстойником.
Мы подошли к окну, и Виталик показал на самый большой полусферический купол, который высился у самого горизонта. Я на эту громадину давно обратил внимание, но думал, что там какое-нибудь производственное здание. Тут все нежилые дома любят делать в форме куполов.
- Так там, получается, словопомойка? - обрадовался я, и мысли закипели с удвоенной быстротой. - А если её в новостях анонсировать? Пусть визун покажет людям эту словесную овеществлённую недоопределённую дрянь.
- Думаешь, мне это не пришло в голову? - обиделся стажёр. - Я точно так же подумал, да только на этом куполе установлен антивизун. Фига с два ты туда заглянешь!
Неизвестно, что бы ещё рассказал Виталик, но неожиданно в номер запухнул визунист Герт. Он был бледен гораздо сильнее стажёра, непрерывно трясся и огладывался.
- Наконец-то! - обрадовался я, ещё не понимая, зачем он перепухнул к нам. - А я тебе весь день намысливаю. Что случилось?
- У вас тут пуст есть? - спросил он, подскакивая к стене и шаря по ней руками.
- Наверное, нет. Не знаю.
Бледный визунист, бормоча "вы - последняя надежда, вас тут никто не знает, можно отсидеться", рыскал по номеру. Через пять минут, не найдя "пуста", он плюхнулся прямо на пол и убито пробормотал:
- Всё, погиб! Сейчас меня найдут и обессвойствят! И вам тоже достанется.
- Да ты расскажи толком! - попросил я, начиная нервничать. Что за день сегодня: то один трясётся, то второй!
- Что рассказывать! Из-за тебя всё! - набросился на меня Герт. - Из-за твоих глупых новостей! В общем, контрразведка сконфигурилась, и теперь меня оперативники преследуют. Погоня. А как поймают, обессвойствят и отправят внутрь Купола как особо опасного преступника. И это навсегда.
- Что значит "обессвойствят"? - прокричал Павлик из переговорника, и визунист его услышал.
- То и значит, что заберут все хорошие свойства, и стану я слабым трусливым подлым дураком! Ой, забредыши, чую я, что они где-то рядом!
Герт подскочил, заметался по комнате, попытался залезть под шкаф. Это он сделал вовремя: в комнате так неожиданно вспухли три молодых человека с решительными праведными лицами, что мы со стажёром подскочили от испуга.
- Вот они! - произнёс самый решительный и праведный юноша, указывая на нас с Виталиком. Оглянувшись, он произнёс:
- Ну и где этот визунист?
Его напарники уверенно подошли к шкафу и начали выволакивать оттуда Герта.
- Всё, конец! - вопил несчастный визунист. - Не хочу быть нищесвоем, сволочи! Игнат, запомни, у нас тут диктатура умных и честных. А всех глупых и брехливых отправляют внутрь Купола!
- Замолчи! - приказал ему один из контрразведчиков, заворачивая ему руку за спину.
- Не замолчу! - сопротивлялся Герт, морщась от боли. - Игнат, запомни, у нас умные и смелые живут за счёт дураков! Это паразиты! Они высасывают из них полезные свойства! Поверь!
Второй контрразведчик пришёл на помощь напарнику, вдвоём они скрутили визуниста и выпухнули с ним из номера.
Третий контрразведчик обратился к нам со стажёром:
- От вас, забредыши, слишком много всякой дряни исходит. У нас ещё такие не забредали. Поэтому, вам три дня на то, чтобы убраться из нашего мира навсегда. Не уберётесь - отправитесь внутрь Купола, обессвойствленные или абстрагированные. И радуйтесь, что у нас общество гуманное. Я бы лично вас обессвойствил прямо сейчас!
Сказав это, он упухнул. Мы втроём, считая невидимого Павлика, с минуту ошарашено молчали, приходя в себя. Первым подал голос суфлёр:
- Ну что, умники, прокололись? - с горькой иронией произнёс он. - Плакала премия? Думали, что тут коммунизм, а оказалось вообще не понять что.
- Почему не понятно, - ответил я понуро, - как раз понятно. Типичное классовое общество, только тут не богатые помыкают бедными, а умные и добрые - глупыми и злыми.
Теперь у меня в голове окончательно сложилась картина миогенского общественного мироустройства. Умные, добрые и честные пришли к власти и по прошествии некоторого времени решили стать ещё умнее и добрее. Онтроника позволяла отделять свойства от вещей-носителей и обмениваться ими. У нас преступников запирают в тюрьмы и заставляют работать, чтобы приносить хоть какую-то пользу обществу. Здесь же в Миогене глупых и злых загнали в резервацию - под Купол, а пользу они приносят, отдавая свои полезные свойства, которые у них постепенно накапливаются. Общество, в котором твой статус зависит не от наличия материальных ценностей, а от количества у тебя полезных свойств. Значит, свойства в Миогене - универсальный эквивалент ценностей, можно сказать, аналог денег. Чем ты умнее, добрее и смелее, тем выше твой общественный статус.
Я неожиданно вспомнил, как на нас наводили странные коробочки Элина и повариха в кафе: наверное, какой-то обменщик свойств, и с нас брали плату за гостиничный номер и за еду. Какое свойство они отнимали? Ум? Хитрость? Красноречие? Я вспомнил, как после этих коробочек трудно сосредоточиться на работе.
- Сворачиваем проект? - убито спросил Павлик, мечтавший о приличной премии.
- Ещё не вечер, - пробурчал я в ответ, понимая, что, скорее всего, всё-таки уже "вечер".
- Заново ведь придётся план дилапинга разрабатывать, - проныл Виталик. - За три дня не успеем. Тем более за нами хвост.
Я изо всех сил ударил кулаком по столу:
- Ну, чего раскудахтались?! "Не получится", "не получится"... У нас ещё куча времени! Не из такого дерьма выпутывались!
Мне нужно было просто взбодрить напарников, хотя надежды на успех мало. Но у меня ещё имелось три дня отсрочки, а для дилапера это большой срок.
8
Наверное, Элина или повариха выкачали из меня изрядно сообразительности. Как я не смог догадаться до всего сам! Суфлёра удалось подключить к местному информационному хранилищу, и он объяснил мне некоторые философские доктрины этого мира. У них считается, что с развитием цивилизации вверх берёт вторичное, а первичное уходит на задний план. Как у нас на Земле пользователь компьютера, сидя за раскладыванием пасьянса, мало задумывается об элементной базе, регистрах и прочих составляющих этого сложного устройства. Вторичное затмевает первичное: программы становятся главнее оборудования, дух - главнее материи, слова - главнее вещей, свойства - главнее предметов. Зачем нужна машина, когда лучше просто задействовать скорость. Зачем нужна промышленность, когда изделия можно выдумывать. Зачем следящие устройства и видеокамеры, если существует искач.
Постепенно аборигены начали считать, что вещи в мире - это сгустки свойств, действий и функций. Вторички, как тут называют. Каждый отдельный человек, животное, камень, стул, кровать - это сгусток бесконечного количества вторички: массы, плотности, электропроводности, храбрости, сообразительности, бега, стояния, прыжков, имени, прозвищ. Причём значения вторички у каждой вещи уникальны, из-за чего она, собственно, и становится вещью. Вселенная по здешней философии обладает сразу всеми свойствами, в том числе и несочетаемыми. Она упруга, вязка, текуча и тверда, у неё масса пять, и семь и сто тонн одновременно. Материя смела, она железная и деревянная, толстая и тонкая, умная и мягкая. Материя одновременно бежит, стоит, прыгает, мелькает, ест и спит. Отсюда и основной вывод из их странной философии - количество вторички в природе всегда одинаково. Если одна вещь увеличивает массу, то где-то эта масса должна уменьшиться. Если человек становится добрее, то какой-то другой должен обязательно стать злее. Если кто-то побежал, то другой должен остановиться. Эта теория давала умным и волевым аборигенам моральное право обчищать глупых и слабохарактерных, ведь это закон природы.
Правда, имелись ещё и преобраза, которая переделывала одни свойства предмета в другие не меняя его сущности, и обезвред, удаляющий вредные свойства, и другая онтроника для работы со свойствами, но изъятие свойств у нищесвоев - основной метод поддержки высокого морального облика и интеллектуального развития высшего класса.
Вторичкой в Миогене оперировали с такой лёгкостью как на Земле - с кухонной утварью. В этом помогала онтроника. Аналогизатором можно сделать один предмет похожим на другой, корове придать свойства электромотора. Беззаком можно отменить на небольшой территории любые законы природы. Невера позволяла любое невозможное событие сделать возможным и даже актуальным. Действиями обменивались, их выторговывали за свойства. Навыки глотались и мгновенно усваивались. Облик меняли как одежду: утром ты блондин, а вечером брюнет. Конечно, всех прелестей онтологического прогресса лишены нищесвои, миссия которых - питать ожиревшее общество своими свойствами.
Миогенский проект - мой первый промах за всю мою дилаперскую деятельность. Я готовился в дилаперы с детства. В детском саду я был один из самых слабых в группе. Но мне удавалось постоянно стравливать между собой сильных мальчишек, оставаясь при этом небитым. В школьные годы я прослыл первым интриганом во всей школе. Любого самого авторитетного хулигана я мог лишить его титулов за пару-тройку недель своими кознями и сплетнями. В университете я ещё больше развил свои навыки, потому что на факультете дилапинга склоки и интриги активно поддерживались преподавателями и деканатом. И неужели после стольких лет практики мне не удастся справиться с этим странноватым миром!
Два дня после ареста Герта я сидел в номере и обдумывал дальнейший план действий. Вернее, делал вид, что обдумывал, а на самом деле большее количество времени сидел, уставившись в точку. На удивление, нас не выселили из номера и, кормёжка появлялась на столе в холле три раза в день, как обычно. Гуманисты чёртовы! Какие же вы гуманисты, если паразитируете на глупых и трусливых нищесвоях! Как можно пользоваться чужими свойствами? Хотя, если рассудить, ничего особенного в этом нет. У нас тоже много добрых и заботливых людей, которые тем не менее не возражают против тюрем и пользуются вещами, изготовленными заключёнными.
Виталик понимал, что меня лучше не трогать. Пока я, мрачный, сидел на своей койке, он, как мышь, затаивался в своём углу либо потихоньку брёл к визуну и бесцельно смотрел всё подряд. Зато Павлик, вместо того, чтобы помочь, натолкнуть на мысль, ударился в глубокие философские размышления о Миогене и зачастую отвлекал меня своими безумными теориями и догадками. Он - философ по образованию. Считается, что философия - наука обо всём, но я думаю, что обо всём - это, значит, ни о чём. Болтология одна, а не наука.
Примерно раз в полчаса суфлёр выходил на связь. Каждый раз я думал, что он мне подкинет зацепку (времени до выдворения из Миогена осталось катастрофически мало), но он, вместо этого, нёс очередной бред:
- Слышишь, Игнат! Я тут подумал... У нас на Земле принято считать, что у материи есть только одна форма существования - движение. А количественной мерой движения является энергия. А в Миогене, помимо движения, открыты другие формы существования материи. Например, материализация-дематериализация. Наши философы в один голос возразят, мол, материя несотворима и всё такое. А миогенцы отрицают это сплошь и рядом. Выдумальни те же... А мера этой материализации - матэргия. Аналог энергии!
Через час:
- Я думаю, Игнат, что миогенцы используют ещё одну форму существования материи, на которую у нас не обращают внимания. Самоорганизация. А это - штука фундаментальная, можно сказать, причина возникновения космоса из хаоса. И у неё есть количественная мера - синергия. По моему, таких форм движения и, соответственно, таких "эргий" в Миогене не один десяток!
Через другой час:
- Скорее всего, у них тут есть матэргетические и синергетические станции. Типа наших электростанций. Они перерабатывают один вид "эргии" в другой. Вот бы их приватизировать! В общем, ты думай, Игнат, думай! Шевели серыми извилинами!
- Ты бы подсказал, умник! - не выдерживал я. - "Матэргия", "синергия"... Толку от твоей зауми никакой, одна боль головная!
- А что тут думать! - легкомысленно возражал суфлёр, видимо, уже потерявший надежду на премию. - Мы напоролись на новую общественную формацию - посткоммунизм.
- Что за посткоммунизм?
- Я думаю, что тут недавно был коммунизм: самые умные и честные, в общем, хорошие, правят миром, бесклассовое общество и всё такое. Но постепенно хорошие обнаглели и установили диктатуру. Да ещё и онтроника помогла свойства собирать и накапливать. Ничего нового.
- Эх ты, всевед-буквоед! Каша у тебя в голове! Коммунисты считают что коммунизм - высшая формация, конечная цель человечества. Мы, нормальные люди, считаем, что коммунизм - тупиковая, ошибочная ветвь. Какой ещё посткоммунизм?!
Но слегка разочаровавшийся во мне, как в дилапере, Павлик был красноречив:
- Значит, и те, и эти ошибаются. Почему бы коммунизму не перейти в новую формацию? Диалектика! В мире нет ничего абсолютно высшего и абсолютно низшего.
- Почему тогда после коммунизма выросло классовое общество - хорошие против плохих?
- Ну так и рабовладельческое классовое общество выросло из бесклассового первобытнообщинного. Развитие по спирали. Проще: новое - хорошо забытое старое.
Павлик любит не только шутить, но и философствовать. Он меня, конечно, здорово отвлекал, но я краем уха прислушивался и старался подчерпнуть из его философских рассуждений рациональное зерно. Но оно упорно не хотело подчерпываться.
Но решение всё же пришло, неожиданное и эффективное. Вечером, после ужина, мы с Виталиком сидели в номере, погружённые каждый в свои думы. Не знаю, о чём думал стажёр, а я маялся от стыда перед новеньким: всё время изображал из себя тёртого дилапера, и тут такая неудача. И ещё я думал о предстоящей головомойке от межмирторговского начальства. Все расходы за неудачный проект обычно возлагались на виновника, то есть в данном случае на меня. Когда я суммировал в уме стоимость пива и репродукций картин современных художников, в голове раздался вызов - кто-то мыслился ко мне.
- Игнат! Это я, Герт! Не спрашивай ни о чём, через час визунируй на берег реки. Там, где обрыв. Ну, ты знаешь...
- Привет, Герт! Конечно! Только...
- Не волнуйся, визун не прослушивается. Визунируй смело. Только не размысливайся.
Не работал бы я дилапером, сильно бы удивился. Значит, его не обессвойствили, нашего визуниста, чёрного пиарщика! Предупредив Виталика, я, не разрывая мыслесвязь, свизунировал на то место у реки, где мы первый вечер связывались с суфлёром.
Герта я узрел в таком виде, что еле узнал. С подурневшим огрубевшим лицом, в нелепом оранжевом балахоне. За эти два дня он сильно раздался в плечах. Визунист появился не один, рядом с ним стоял плотный парень на удивление схожей с ним наружности. Здоровяк держал в руках какой-то чемодан. Не давая опомниться, Герт рассказал про свои приключения в Отстойнике: что он там видел, что пришлось пережить и как удалось выбраться. Наверное, неудобно общаться, не видя собеседника: визунист постоянно вертелся из стороны в сторону и всматривался в пустоту, пытаясь разглядеть меня.
Его рассказ меня не поразил. Он только подтвердил догадки насчёт общественного устройства Миогена, которое мы, три осла из "Межмирторга", не смогли раскусить. Я испытал невольное уважение к Герту, который, выбравшись из омерзительного места, настроен продолжать драку:
- Ох, и отомщу я всем, Игнат! У меня куча друзей на визидении. Надёжных ребят, которые хотят говорить правду. Мы такую бучу поднимем! Это будет поинтереснее твоих дурацких конкурсов.
- Что ты собрался делать? - спросил я, хотя уже давно разгадал намерения визуниста. Жажда правды у местной интеллигенции здорово порадовала.