Может быть, это уже происходит? У меня развилась такая звёздная болезнь, что я ни на секунду не усомнилась в решении ехать в Орландо без Джек!
В голове зудит виноватый рой мыслей, но я как-то сосредотачиваюсь и добываю билеты на самые быстрые рейсы до дома: самолёт до Атланты улетает меньше чем через час, и оттуда я поздно вечером отправлюсь в Лексингтон. Я даже не думаю о том, что отдала последние деньги. Скорее бы домой, домой, домой!
Добравшись до Атланты, я сворачиваюсь калачиком на кресле в зале ожидания и достаю телефон. Мама уже в курсе моих мытарств и решила напомнить мне быть осторожной и не разговаривать с незнакомцами.
Второе сообщение от Джорджа: «Ничего себе. Ясно. Неважно, мы все равно не выиграли».
Даже не пытаюсь переварить эту информацию. Кажется, у меня больше нет на это права.
Я не писала Джек и Полу. И не звонила им. Потому что этого было бы мало. Они заслуживают большего. Мне нужно быть рядом с ними. Только так я смогу доказать, что мне не плевать на них.
Когда мы уже взлетим?
27
Мама ждёт меня у багажной ленты. Уже за полночь, луны сегодня нет, и мамина «камри» смотрится особенно мрачно. Я благодарю маму раз пять, но этого все равно мало. Расспрашиваю её о Харлоу, но она мало что знает. Она интересуется, выиграли ли мы, я спокойным твердым голосом отвечаю, что нет, и она ничего больше не спрашивает. Мама и так знает, что я попрошу высадить меня у дома Харлоу, но я все равно прошу.
Обе машины Харлоу припаркованы у дома. Я направляюсь прямо к задней двери и долго вожусь с ручкой. Потом понимаю, что её заперли, а в окнах темно. Решив подойти к главному входу и стучать до потери пульса, вдруг замечаю, что в комнате отдыха что-то светится. От телевизора идёт сине-фиолетовое свечение, и, подойдя ближе, я различаю сидящего на полу Пола с приставкой в руках.
Нерешительно стучу по стеклу: какое право я имею беспокоить друга после того, что случилось в нашу последнюю встречу? Но вскоре потребность быть рядом с ним и Джек перевешивает, и я молочу по двери кулаками. Пол дергается, бросает приставку и бежит открывать дверь.
Как только он появляется на пороге, я бросаюсь ему на шею. Плевать, что между нами произошло, сейчас я обнимаю его, потому что больше ничего не могу сделать. Он тут же обнимает меня в ответ и шепчет куда-то мне в макушку:
— Ни хрена себе, Таш!
Что-то не так. Я вожу руками между его лопаток и не чувствую привычной мягкой копны волос.
— Пол, — хриплю я, отстраняясь, — что ты сделал со своим хвостом?
— Обрезал и сдал в фонд борьбы с раком, потому что кретин!
Через плечо друга я вижу Джек: она спускается по лестнице со скрещенными на груди руками.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.
— Вернулась домой пораньше.
Не знаю, этого ли ответа она ожидает.
— Не надо меня обнимать! — предупреждает она, когда я подхожу поближе.
Так что я просто сажусь на диван, и мы втроём долго сидим и смотрим на экран с кадром из Call of Duty. Потом Пол зажигает настольную лампу и выключает телевизор. Мы молча сидим. Я то и дело поглядываю на Пола: ну не могу привыкнуть к его стрижке.
— Я не знаю, что говорить, — шепчу я наконец. — Мне просто очень, очень жаль. И я рядом.
Пол чешет в затылке - точно в том месте, где заканчиваются его волосы. Похоже, он сам еще не осознал, что сделал.
— Лучшее, что ты можешь сейчас сделать, — начинает Джек, — это меня отвлечь. Даже не знаю, например, «Золотой тубой». Я видела ваше с Джорджем фото. У меня глюки, или ты была дико счастлива стоять в дюйме от него?
— Все ради рекламы, сама понимаешь.
— Ага. Если честно, я ждала селфи с Фомом.
— Кстати, да, — вступает Пол.
У него спокойный, заинтересованный тон. Слишком спокойный и слишком заинтересованный. Как будто ему тоже стыдно за тот вечер.
— Как прошла встреча?
Я хихикаю, роняю голову на руки и продолжаю хохотать.
— Я запуталась, — замечает Джек. — Это смех счастливой женщины или зловещий хохот?
— Зловещий, — хриплю я. — Можешь быть уверена.
— Боже, дай я угадаю! Он оказался silverspunnnx23, да? Тебя очень изощренно надули?
— Джек, это же бред! — включается Пол. — Он ведь сам выложил видео в её защиту!
— Да, снизошел со своего Олимпа и выложил, — парирует Джек. — Это очень подозрительно! Спорим, он все спланировал заранее и в один день выложил отзыв и записал видео? Притвориться героем - какой ход!
— Ну вы даете! — качаю я головой. — Обалдеть. Нет, он не писал этого поста. Он просто... не захотел меня понять.
Повисла тишина.
— То есть ты сказала ему? — наконец спрашивает Джек.
— Ага, и он решил, что я все выдумываю. Слушай, он прямо заявил, что мои чувства - это выдумка из интернета и такого не бывает. Что может быть отвратительнее?
Джек реагирует мгновенно и резко:
— Засранец.
Следом я слышу ещё пяток вариаций на тему физиологии.
Пол упорно молчит. Все, что он мог бы сейчас сказать, прозвучало бы злорадно или просто неприятно. Мы оба помним, что случилось в нашу последнюю встречу.
— Он не... не сделал ничего такого? — спрашивает Джек.
— Какого? Нет, просто встал и ушёл из моей жизни. Наверно, я чего-то такого ждала, потому что меня это почти не удивило.
Джек бормочет еще несколько эпитетов про разнообразные достоинства Фома, потом заканчивает засорять свою речь:
— Чёрт, теперь тебя надо отвлечь. Эй, Пол, чем мы можем отвлечь её?
Не очень обдуманная фраза, и, похоже, она быстро это понимает, потому что тут же отвечает сама:
— Знаю! Надо начать думать о сборе средств! Расписать, зачем нам деньги, на что они пойдут, чем мы займёмся дальше... Фанаты хотят Оскара Уайльда, но не знаю, зайдем ли мы так...
— Джек, ты серьёзно? — я смотрю на неё так, будто она только что призналась в массовом убийстве, и, мне кажется, я еще спокойно реагирую.
— В смысле?
— У твоего папы только что снова нашли рак. Ты даже не сказала мне, насколько все плохо, а вместо этого хочешь обсуждать планы съёмок!
— Какую букву в слове «отвлечься» тебе объяснить? Ты меня вообще слушала? Обсудить будущее канала - именно то, что мне сейчас нужно. Шоу должно продолжаться. Мы же профессионалы!
— По-моему, это называется подавлением эмоций.
— Слушай, — голос Джек становится резким, — рано или поздно я сорвусь. Однажды - и, наверно, даже в ближайшем будущем - я буду реветь в три ручья и уйду в запой, а тебе придётся держать мне волосы, пока я блюю. И рано или поздно ты узнаешь все про папин чертов рак. Но можно это все будет потом, ладно?
— Л-ладно.
— Джек, успокойся, — бормочет Пол. — Откуда ей знать, чего ты хочешь?
— Она и не знает. Чудесно, правда? Мы лучшие друзья, и ни один из нас не знает, что нужно другому. Мы просто мастера подавления эмоций! Так что уж раз в жизни я окажу Таш огромную услугу и честно скажу ей, что я чувствую.
Джек встает, швыряет в меня подушкой и убегает наверх. Она бросила гранату и скрылась в окопе. Не знаю, храбрый это поступок или наоборот. И бежать мне за ней или нет, тоже не знаю.
Вдруг я замечаю присутствие Пола. Место, которое он занимает, его дыхание, его... стрижку. Я не могу спокойно сидеть рядом с ним.
— Мне надо идти, — произношу я, и это точно трусость.
На полпути к двери я слышу голос Пола:
— Я чувствовал себя плохим человеком.
Я оборачиваюсь:
— Что?
Он подтягивает к себе ноги и садится лицом ко мне:
— Я отвратительно себя чувствовал, когда сказал тебе, что у папы снова найдут рак. Я его сын, мне надо верить в лучшее. А я не верил. И мне все это время было стыдно за то, что я тебе тогда сказал. Как будто от того, что я произнес это вслух, так и случится. А теперь оно случилось.
— Пол!
— Поэтому я не сказал тебе, когда у него стала болеть голова. И Джек сказал тебе не говорить. Если не произносить этого вслух, может, еще и обойдется. Не думай, что я тебе не доверяю. Я не пытался ничего от тебя скрыть, я просто... чувствовал себя плохим человеком.
— Пол, ты хороший!
Он мрачно улыбается. Господи, сколько теперь ждать, пока у него отрастут волосы? Несколько лет?
Я пытаюсь сформулировать получше:
— Ты лучше всех, кого я знаю. Ну, разве что, кроме мамы.
— Никто не сравнится с твоей мамой.
— Пожалуй, да, — соглашаюсь я. — Мама неповторима. Я поспешила с выводами.
Улыбка Пола становится гримасой, как будто его заставили выпить керосина:
— Я еще не готов терять отца. Постоянно думаю об одном и том же: не хочу быть парнем, у которого умер отец. Это страшный эгоизм. Лучше уж, как Джек, вообще не говорить об этом.
— Это не эгоизм, — подхожу поближе к дивану, чтобы лучше видеть лицо Пола в свете лампы. — Ты любишь своего папу и не хочешь, чтобы он умер. И оставаться без отца ты тоже не хочешь. Это совершенно нормально.
— Ты во мне разочаруешься. У меня в голове полная противоположность дзену.
— Да у меня тоже.
Многое остается недосказанным. Я многого недоговариваю. Надо извиниться перед ним. Но извиниться - значит напомнить ему обо всем, что произошло в тот вечер, а сейчас явно не время.
— Я рядом, если надо, — произношу вместо этого.
— Надо-надо, не волнуйся. Ты же знаешь Джек, она просто...
Я киваю: да, знаю.
Но, выходя в ночь, я размышляю, правда ли это. Да, я знаю, что Джек замыкается в себе и уходит, когда расстраивается. Что ей нравятся мрачные кукольные фильмы. Что она не любит обниматься. Но я не всегда понимаю, почему. Она не стерва, не угрюмый человек и не безэмоциональное бревно. Объяснять ее поведение можно как угодно, но это все будет не то. Я ничего о ней не знаю, а она моя лучшая подруга. И что после этого можно сказать о природе человеческой?
Нынче модно рассуждать о конце света: будет это ядерная война, восстание зомби или нападение инопланетян. Но мне кажется, что в один прекрасный день всем просто станет плевать друг на друга, мы разойдемся каждый по своим домам и тихо сгнием в одиночестве.
По пути домой я замечаю на участке соседей маленький муравейник, залитый светом фонарей. Сначала его строили в траве, но теперь он уже потихоньку посягает на дорожку. Туда-сюда снуют полчища муравьев. Они так заняты своими делами, что не замечают великана, который навис над ними и наблюдает за их работой.
Интересно, сколько муравьи знают друг про друга и сколько пытаются узнать? Может быть, у них нет таких проблем. Может быть, у них нет чувства собственной исключительности. Может быть, они - одно целое.
Уже в кровати, отчаянно пытаясь заснуть, чувствую, как по моим рукам что-то ползет. Не знаю уж, мурашки это или воспоминание о настоящих муравьях, но, похоже, они ко мне еще заглянут.
28
Мы с Джек, в общем-то, особо и не ссорились. Да, конечно, она сказала то, что сказала, и бросила меня наедине с Полом. Но у её отца снова нашли рак, и я еще не знаю, насколько там все страшно. Боюсь, окажись я в её шкуре - в её футболке с героями Тима Бертона, - я вела бы себя не лучше. Еще и похуже, пожалуй.
С утра я звоню ей, и она берет трубку. Оказывается, на следующей неделе у её папы начинаются сеансы химиотерапии. Врачи говорят, что рак распространился на некоторые внутренние органы, так что придётся лечиться еще интенсивнее, чем в прошлый раз. Тогда лечение началось с гормональной терапии, но сейчас нельзя терять на неё время. Джек рассказывает мне все это ровным голосом без малейшего намека на переживания.
Ожидаемо. Потом Джек может устроить истерику и все что угодно, но сейчас она справляется с новостями вот так. Поэтому я не начинаю многословно извиняться, не реву в трубку и не повторяю, что она права, что я совсем не ценю их и что я исправлюсь. С Джек такое не работает. Я не буду обливать её помоями из недр моей души, чтобы вымолить прощение. Это был бы чистейший эгоизм. Я и также знаю, что Джек простила меня, она знает, что мне стыдно, и этого достаточно. А если однажды ей понадобятся мои извинения, она их получит. Теперь я знаю, что ради нашей дружбы готова на все. То есть даже на большее, чем ради «Несчастливых семей».
***
Рак простаты, наверно, самая стыдная болезнь. Особенно если ты девочка, и вы с лучшей подругой обсуждаете диагноз её папы. Когда все только началось, я не знала, что это значит, и все время путала простату с прострацией. Так что однажды я посмотрела в словарь и потом целую неделю думала, что теперь мистеру Харлоу нельзя лежать на спине и грустить, а то он умрёт.
Это стыдная, ужасная болезнь, и рано или поздно она обречена была вернуться в нашу жизнь. Кажется, рак всегда приходит снова. Во всяком случае, во всех книгах и фильмах. Он возвращается - и, как у мистера Харлоу, сметает все на своём пути. Во всех книгах, во всех фильмах второй раз оказывается роковым. Я запрещаю себе думать о таких вещах, но это все равно что не думать о розовом слоне. Джек сказала, что врачи дают ее папе хорошие шансы. Шестьдесят против сорока, что он выживет. Стакан более чем наполовину полон.
Мама превратилась в ангела Милосердия и Менеджмента. Вечером я прохожу мимо кухни и слышу, как она обзванивает всех друзей и соседей и договаривается, кто в какой день понесет Харлоу еду. Мать семейства по-прежнему все время в разъездах и не всегда успевает приготовить обед. Но моя мама уж позаботится, чтобы у Харлоу было больше лазаньи, жаркого и пирогов, чем они съедят. Вот единственная общепринятая традиция, которую я полностью понимаю. Цветы на похоронах - зачем? Всем слишком грустно, чтобы им радоваться. Сигареты в честь новорожденного? Да, давайте восславим жизнь её сокращением. А вот еда для больных это понятно. Еда не бывает лишней.
Через неделю по пути к Харлоу я замечаю у их дома знакомый чёрный джип. С крыльца спускается Джей Прасад с пустой плетеной корзиной в руках.
Он улыбается, машет рукой и ускоряет шаг, чтобы мы поравнялись посреди участка.
— Я-я-я ску-у-уча-а-ал! — напевает он тихим фальцетом и щелкает меня по кончику носа. — Как жизнь?
Боюсь, он говорит таким заботливым тоном потому, что мы не выиграли «Золотую тубу».
Мне это не нравится, и я уже жизнерадостно отвечаю, что все обалденно… хотя вообще-то мы стоим у дома больного раком.
— Ну... ты сам знаешь.
— Рак - полная жесть, — отвечает Джей.
— Ага, — мне хочется плакать. Чтобы не разреветься, я спрашиваю: — А ты как? И Тони?
Джей улыбается своей простодушной, неудержимой улыбкой:
— Хорошо. Очень-очень хорошо.
Я играю бровями.
— Кстати, — продолжает Джей, — ты слышала, в Луисвилле снимают новый веб-сериал? Я послал им запись для прослушивания и ссылку на серию, где мы с Тони пытаемся вцепиться друг другу в горло. И... меня взяли!
— Джей, это круто! А о чем будет сериал?
— Н-ну-у-у... — смущается Джей. — Короче, рубилово. Бутафорская кровища, все дела.
— А. Ничего так. Решил разнообразить своё резюме?
— Типа того. Прикинь, они позвонили мне и сказали, что очного прослушивания можно даже не ждать. Они все просто обожают «Несчастливые семьи»!
— Ой, как это мило!
— Я просто хотел сказать, что ты знаменитость, и все тебя любят.
— Ой, Джей, ты правда умеешь делать комплименты!
Он счастливо улыбается, и мы обнимаемся. Мне всегда мало его обнимашек.
— Я, наверно, пойду, — говорит он. — Тони собрал новую группу, у них сейчас репетиция, и мне полагается изображать влюбленного фаната.
Главное - не рассказать об этом Джек, когда она будет не в духе. Джей выезжает с участка, я машу ему рукой, и по какой-то причине сейчас мне прощаться с ним грустнее, чем в конце съёмок. Думаю, дело в том, что с тех пор мы осознали: в наступающем учебном году у нас больше не будет общих дел, нас теперь ничто не связывает. Но мы живём в двадцать первом веке, и кое-какие возможности у меня не отнять. Я буду следить, где они с Сереной играют, приходить с цветами на премьеры и поздравлять их с днём рождения. Они навеки останутся моими Алексом и Анной.