Мне сказали идти в свою комнату. Я вышла, мама с папой продолжили ругаться, только еще громче. Я зашла в свою комнату, села в кресло и стала рисовать принца с юношей, пока никто не видит. Потом громко хлопнула дверь. Папа ушел.
Папа
Я вышел из шлюпки и огляделся. Песок. Пустыня. Облупившаяся краска на стенах плюгавого автоматизированного космодрома. Это не жилая планета, это полустанок. Хуже и быть не может. Я толкнул люк, но хлопнуть от души не получилось – он закрылся с мягким чмоканьем. Местное солнце припекало. Как же нелепо все это смотрится со стороны, дурацкая картина: песок, железо и кусающий локти мужик, у которого на лбу написано: «Кризис среднего возраста». Больше на картине ничего нет. И быть не может: что делать нормальному человеку на безымянном полустанке?
Этот кусок тмутаракани наградили пригодным для дыхания воздухом с одной целью: когда очередной безмозглый ездок на арендованной шлюпке отключит автопилот и, выныривая из норы в открытый космос, собьется с курса, он должен куда-то свалиться с трассы.
Чем расходовать запасы воздуха, пока шлюпка тычется носом в эфир, нащупывая навигационную сеть, лучше опуститься на ближайшую освоенную планету и торчать там.
Мне кажется, что это не лучший выбор, но шлюпки, преданные своим космолиниям, от греха подальше передают управление автоматике. У порядочных космолиний один приоритет: соблюдение правил движения. А я пользуюсь услугами только порядочных космолиний. Я вообще разумный человек. За исключением редких случаев. Таких, как этот.
Я плюхнулся на песок и уставился в небо. Ну все – не меньше трех дней здесь торчать. Вляпался, как беспечная муха в липкую ленту. А нечего было гонять по космосу, не успокоившись после ссоры с женой. Сиди теперь, наслаждайся. Жара. Пустота. Консервы. Ох, выпить бы. Ха! Поди найди тут бармена! Придется пить теплую воду, пахнущую пластиком. Это все, что у тебя в шлюпке, мой друг.
Пей, пока диспетчер не прилетит на голубом вертолете. Обязан успеть за трое суток. Но мы все прекрасно знаем, что сподобится он только к самому концу срока. Достанет из кармана синего комбинезона коммуникатор и будет не спеша тыкать пальцем в экран, выписывая штраф.
Я прикусил губу от досады. На работу опоздал, диету испортил. Жара, песок и с женой поругался.
Что бы сказал отец? Что-нибудь жизнеутверждающее: «У каждого есть право на один дурацкий поступок в месяц». Мама бы сказала что-нибудь простое: «Не надо себя казнить, этим ничего не поправишь». Мой сосед Минин сказал бы… Хм, ну он всегда как-то очень туманно выражается. Вроде «Ну, даже если тебе все на работе дали понять, что новые штаны малы, это не повод снимать их прямо в офисе: будь мужиком, доноси их до вечера».
Я немного остыл.
На космодроме, в ангаре, нашлась стандартная жужжалка. Я выкатил ее наружу, оседлал, чвыркнул стартером – и машина подняла меня на полметра. На песке передо мной нарисовалась моя тень: стриженая голова, аккуратные плечи повседневного пиджака. Я выкрутил ручку. Жужжалка, хоть и потрепанная, как все казенное на свете, снялась с места достаточно резво.
Куда? А куда глаза глядят!
То еще развлечение: песок и песок, что с него взять? Ну, хоть ветер в лицо. Руки чешутся прибавить скорости, но я помню, что говорил мой инструктор: «Правила движения написаны кровью. Если не хочешь, чтобы они были написаны и твоей кровью тоже, – соблюдай!» Поэтому держу стрелку спидометра в зеленом секторе. Если вдруг будет препятствие – я среагирую раньше, чем долечу до него. Хотя какое тут, к лешему, может быть препятствие? Автомат с пепси-колой выпрыгнет из песка?
Линия лежащего впереди бархана изогнулась в кривой усмешке. Жаркая планета издевалась надо мной, словно я был лягушкой, распятой на лабораторном столе в свете жестокой хирургической лампы. Мне показалось, что солнце копошится в моих мыслях, как ученый во внутренностях вспоротого лягушачьего живота.
Соленая влага защипала глаза. Я притормозил жужжалку, чтобы вытереть пот рукавом. А когда снова осмотрелся, то не поверил глазам.
За барханом, который я только что обогнул, под полупрозрачным куполом, сверкая на солнце, стоял торговый центр. Обычный городской сити-молл. Слепленный по столичной моде из блестящих изгибов недешевого металла – то ли с намеком на престижность, то ли с намеком на робоэротизм. В общем – типовой.
Словно бог нечаянно сделал ошибочный копипейст: вырезал центр с московской улицы и вставил в этот космический полустанок. До стены купола – песок, за стеной – аккуратный столичный асфальт.
Я объехал здание по кругу: сити-молл с охотой поворачивался передо мной, демонстрируя блестящие бока. Вот ворота парковки, ждущие бюджетные городские жужжалки, вот важные, как орденские планки, логотипы одежных брендов. Вот и вход, оборудованный старомодной вращающейся дверью: шагни, и она тебя пропустит внутрь, на первый этаж, пропахший парфюмерией. Фантазия ведет меня дальше – на второй этаж, пропахший булочками и кофе, на третий этаж, пропахший кожей итальянских туфель, на четвертый этаж и на пятый, где будет пахнуть попкорном непременный кинотеатр.
Я даже на секунду задумался, а что сейчас идет в кино и можно ли сводить на это Вику? Чушь. Дочка моя далеко отсюда, а на этой планете кино не показывают. Здесь вообще никто никому ничего не показывает, потому что здесь никого нет.
И это – чем бы оно ни было – здесь явно не для моих глаз.
Я знал, как управляться с атмосферными куполами. На жужжалке есть специальный сигнал на открытие. Нашел кнопку и ткнул ее, ни на что особо не надеясь. Но купол в ответ охотно задрожал стенкой и открыл проход стандартной величины: как раз на обычную семейную жужжалку.
Я огляделся и осторожно сунулся внутрь. Подплыл поближе к зданию и задрал голову: возникла полная иллюзия, что я в городе. И это меня еще больше насторожило: я ведь точно помнил, где я. Обернулся: так и есть. За проходом – ничего. Дрожащий от жары воздух, зажатый между небом и песком. Песком цвета пшенки, цвета опилок, цвета верблюжьего одеяла, цвета позолоты, цвета шерсти престарелого спаниеля, живущего у соседа Минина за забором. Песок. И ничего больше. Посмотрел вперед: асфальт, мрамор, стекло, металл, пластик. Город.
Я опустил жужжалку на асфальт, выключил и пошел к вертушке. Мой прадедушка говорил: «Новое всегда лучше хорошего». Мудрая мысль. Сам прадедушка, кстати, понимал это выражение очень по-своему: только на моей памяти он сменил три прабабушки. Но я его не осуждал. Никто его не осуждал. А если и осуждал, то молча. Чтобы не нарушать административный кодекс. Кстати, подумалось мне, то, что я сейчас делаю, не противозаконно ли это? Проникновение, нарушение, сование носа куда не просят? Я медик, а не юрист, но, решил: нет. Запрещающих знаков не видно. Дверь-вертушка даже не выключена: она охотно начинает вертеться при моем приближении…
Я шагнул внутрь.
Перила эскалаторов, кондиционированный воздух, дверные ручки… Все настоящее. Все, как и должно быть в типовом сити-молле богатого района Москвы в будний день. Все на месте, кроме посетителей. Посмотрел на себя в отражении витрины и развел руками. Что это? Подарок застрявшему на этом поганом полустанке неудачливому пассажиру вроде меня? От кого? От доброго бога Беспощадного Консьюмеризма? Нет, правда: зачем все это здесь? Ни одна нормальная космокомпания не отгрохает такого даже для летающих бизнес-классом. Декорации для съемок кино? Но зачем в такой глуши? Какой-то тестовый архитектурный проект? Построили, чтобы посмотреть – авось не развалится? Ну… логично. Только зачем, черт подери, было набивать это экспериментальное здание кофейнями, шмотьем, техникой и косметикой? Может, это пространственная аномалия? Летучий-торговый-центр-голландец?
Мне стало тревожно. Кондиционеры в здании шпарили на совесть, и я озяб.
Захотелось домой, тепла, уюта и еды. Я не спеша прошелся в ближайший ресторанчик, подозвал робота и заказал пиццу. «Чужого не бери, своего не отдавай». Красть я не собирался: решил честно расплатиться своим кошельком. Если у этого места есть ревнивый хозяин, то пусть получает платеж и знает, что я тут. Может, быстрее спасатели припрутся.
Я спокойно откинулся в кресле. Робот-официант подкатил с удивительной расторопностью и шмякнул тарелочку с пиццей на стол.
– Приятного аппетита.
Я не смог ему ответить: открыл было рот, но мне показалось, что в этом пустом месте мое «спасибо» прозвучит как громкий хохот на похоронах. Ну его – от греха. Робот не дождался благодарности и как будто чуточку скривился. Но укатил, всем своим видом выказывая казенную почтительность. Ох уж мне эта дешевая механоидная вежливость! Нет, мне не жалко, что они все такие учтивые. Но дети на них смотрят и учатся, понимаете?
Да бог с ним. Что он мне сказал? Приятного аппетита? Вот и музычка здесь такая играет вся из себя приятная. То ли Моцарт, то ли Маккартни: всегда их путаю. И стулья мягкие, приятные. А раз люди делают приятные вещи, значит, ими кто-то должен пользоваться? Я укусил пиццу – и подплавленный сыр приятно облепил язык.
Я вышел из ресторана довольным и забывшим о страхе: все, на ближайшие дни это мой торговый центр. Неважно, откуда он взялся. Коридоры приглашали меня прогуляться. Я не стал им отказывать и зашагал по начищенному мраморному полу. Забрел в пару магазинов, поперебирал одежду на вешалках, пощупал ткань, примерил несколько разных пиджаков и повертелся перед зеркалом.
И только через полчаса услышал шаги.
Ну вот, попался. Приятная тяжесть в набитом животе исчезла, вместо нее образовался нехороший комок. Я оглянулся и прислушался: шаги доносились из коридора слева, но пока в нем еще никто не появился. Я тихонечко, стараясь не топать, отошел к колонне, обклеенной сверху донизу рекламой, и спрятался за нее. Шаги стали громче. У меня похолодели руки, а к горлу подобралось тошнотное ощущение. Я вжался в колонну.
Мимо меня прошла девушка. Совсем молоденькая, вчерашний подросток. Одетая так, как не желает одеваться моя дочь: скромно. Вязаная белая кофта с пояском, темные джинсики, мягкие туфли. В целом – обычная девушка, забежавшая на исходе дня в сити-молл. В руках – пакет с чем-то только что купленным. Все бы ничего, но ее шаги в пустом коридоре разносились эхом, от которого у меня по спине разливался мороз.
Уж лучше бы она плыла по воздуху, как привидение. К сожалению, девушка выглядела совершенно обычной, земной, настоящей. И именно поэтому чем дольше я ее разглядывал, тем сильнее у меня колотилось сердце. Будто бы я включил старый фильм, и вдруг актер ввалился в мою комнату из экрана.
Девушка меж тем совершенно спокойно шагала мимо. Я отлип от колонны и бессознательно выставил руки перед собой, готовясь то ли помахать этому неправильному привидению, то ли отбиваться от него, если оно таки взлетит в воздух, завоет и начнет стрелять молниями из глаз. Девушка заметила движение, повернула аккуратно причесанную головку в мою сторону, самую чуточку вскинула брови – будто слегка удивилась. Улыбнулась мне и пошла дальше. Я остался стоять в полном недоумении возле все той же рекламной колонны. На колонне было написано: «Осень 2112: теплые скидки!»
В сити-молле играла приятная джазовая музыка.
Дочка
Как-то раз мой друг Сашка рассказал мне, что мама с папой купили ему маленького братика. Я спросила папу, почему мне не купят сестренку. Папа сказал, что он купит, когда появятся деньги. Потом он долго скучно объяснял, что меня тоже купили не сразу. Сначала купили мне комнату, потом машину, чтобы возить меня на природу. Без природы плохо. В общем, короче, чтобы у меня было все хорошее. А еще я слышала, как бабушка говорила маме, что я вообще-то могла бы быть вторым ребенком.
Я так поняла, что вместо старшей сестры мне купили машину.
Папа
Я отправился за ней. Коридор уже был пуст: идеально чистый пол отражал стеклянные витрины, а в витринах бликовали светильники, яркие рекламные вывески и гнутый хромированный металл перил. Вот она – едва слышно шуршит, двигая вешалки в одежной лавке слева.
Я зашел в магазинчик, пробрался вглубь, лавируя между рукавами и штанинами. Вот и девушка. Перебирает джинсы, не обращает на меня внимания. Я встал рядышком так, чтобы она меня видела, и приветливо улыбнулся. Ноль реакции. Я не знал, как с ней заговорить. «Простите, а вы не знаете… э-э-э… где мы?» или «Что вообще происходит?!». Глупо. У нее спокойный деловитый вид: она в торговом центре. Покупает. Я чувствовал себя маньяком с дикими глазами, который только что украл кусок пиццы и теперь подбирается к молоденькой девушке.
Черт, терпеть не могу, когда чувствую себя неловко. Как бы поступил на моем месте… ну хоть кто-нибудь? Я‑то вообще не умею общаться с молодежью. Есть, конечно, Вика и ее друзья, но это совсем другое. Все-таки они с этой девушкой, скажем так, по разные стороны полового созревания. Надо вспомнить какую-то банальность. И ничего страшного: банальность – это кусочек логики, живущий сам по себе. Унылый, зато работает даже там, куда логика еще не добралась, либо уже не справляется.
Банальность не находилась. Девушка меж тем набрала несколько пар джинсов и пошла мимо меня, видимо, в примерочную. Я вспомнил, что говорил Макс, мой институтский друг: «Лучше пусть тебя потом простят, чем сейчас не заметят». Максу можно было доверять. Когда-нибудь я, как и он, открою свою медпрактику.
– Э-э-э… – сказал я.
– Поможете донести? – Девушка сунула мне ворох одежды, которая уже начала выпадать у нее из рук. Сказала она это с детской непосредственностью.
– А зачем вам столько?
– Одни джинсы моего размера, одни на размер меньше, другие на размер больше. И все это двух разных расцветок. Чтобы не ходить много раз в примерочную. Так быстрее.
– А вы куда-то торопитесь? – Я закинул удочку.
– В наше время все куда-то торопятся, – девочка улыбнулась.
– А вас как зовут?
– Меня все называют Птичка. Я так привыкла.
– А настоящее имя у вас есть?
– Конечно. А вас как зовут?
– Виктор.
– А что вы покупаете?
– Ну, я вообще-то здесь случайно. Я… как бы…
– Вам, наверное, в отдел электроники. – Девушка поняла меня по-своему.
– Нет, просто я тут свалился с трассы случайно, когда выпрыгивал из норы… которая тут рядом, – я указал взглядом на потолок, – и оказался на этой планете. Но тут…
– Надо летать осторожнее. – Девушка покачала головой, и мне стало стыдно. – Давайте!
Она забрала у меня свою одежду и нырнула за ткань, которой был закрыт проход в женскую примерочную. Я остался стоять у входа.
Черт знает что такое. Так я ничего не добьюсь. Мне простительно, конечно: я не психолог и не следователь. Я токсиколог. Мой пациент чаще без сознания, да и в целом не более интересен, чем его анализы. Но все-таки надо быть понастойчивее. Девушка, конечно, деловая: ходит, покупает, будто так и надо.
Я задумался: а ведь она сама по себе удивительная. Какая-то настоящая. Словно ее подбирали на роль самой обычной девушки, не вызывающей подозрений. Но не для молодежного сериала, а для черно-белого фильма. Вот это ее «Надо летать осторожнее». Такую фразу могла бы сказать и Вика, но она бы ее произнесла совсем по-другому: будто бы вытащила чупа-чупс изо рта, сказала и сунула чупа-чупс обратно. И каждое слово оказалось бы в липком. А вот эта Птичка – сказала, и ты сразу понял, какая она умница.
Да, заморочила она мне голову. И, кажется, уже куда-то исчезла.
Знать бы, работают ли здесь камеры наблюдения. Наверное, я уже вызываю подозрения: стою тут один в отделе женской одежды. Но это полбеды. Я караулю несовершеннолетнюю девушку. Может, это ловушка? Провокация? Надо бы побыстрее разобраться с этим. Решительнее. «Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть». Так говорил один мой…
Птичка вышла из примерочной, прервав мой поток мыслей. В одной руке она держала комок свернутой одежды, в другой – выбранную пару джинсов. Она улыбнулась мне так, как… я думал, так умеют улыбаться только диснеевские зверушки. И в то же время она была здесь, простой и домашней. И эта улыбка была честной.