Я не поворачивалась, и он был нежен. Сдерживал свою страсть, постепенно распаляя мою, пробуждая тянущий голод внутри, напоминая о том, как же мне его не хватало. Как я ждала его — прошлой ночью и позапрошлой, и несколько ночей до этого, но он не приходил, не вторгался в мои сны, наполняя их жаркой страстью.
Его ладони легли на мои бедра. Я чуть подалась назад, обнаженная, готовая, открытая его прикосновениям и ласкам. Но мужчина, прижимавшийся к моей спине, замер, руки застыли неподвижно, и это странное, неестественное оцепенение, столь разительно отличающееся от всего, что обычно следовало после, испугало меня. Робея, я все же решилась нарушить заведенный порядок и бросила беглый взгляд через плечо.
Рядом со мной лежал лорд Майло Кастанелло. Мертвый.
Не помня себя от ужаса, я закричала, почти подскочив на кровати и прижимая к груди одеяло. Сердце колотилось в бешеном ритме. Я оглядела кровать и комнату, погруженную в полумрак — совсем не похожую на ту, где, как мне казалось, я только что находилась — и никого не увидела.
Я была в поместье лорда Кастанелло, в своей спальне, совершенно одна. По крайней мере, так мне казалось.
В щели под дверью замерцал свет, повернулся ключ, и на пороге возникла взволнованная горничная, сжимавшая в руках подсвечник. Она быстро оглядела меня и комнату и, убедившись, что все в порядке, недовольно поджала губы.
— Что-то случилось? Миледи так кричала.
Я прокашлялась, надеясь, что сорванный голос не будет звучать слишком хрипло.
— Ничего страшного. Просто дурной сон, — сказала я, скорее убеждая себя, чем горничную.
Женщина повернулась, чтобы уйти.
— Скажите, лорд Кастанелло, — я запнулась, не зная, как продолжить вопрос. Видела ли горничная хозяина дома, выходящего из моей комнаты? Знает ли она, есть ли в поместье тайные ходы, ведущие от одной спальни к другой? Глупости.
— Милорд уехал сразу же, как оставил миледи в ее комнате, и сегодня заночевал в городском доме, — холодно произнесла женщина, многозначительно глядя на меня. — И это к лучшему, поскольку так крики миледи не побеспокоили его после тяжелого вечера. Спокойной ночи.
С утра я проснулась, чувствуя себя совершенно разбитой, усталой и опустошенной, и виной тому была вовсе не вечерняя прогулка по заснеженным холмам в одном лишь тонком платье. Я боялась, что ко мне вновь возвращаются кошмары, давние спутники худших моментов моей жизни с того дня, как я пересекла черту городских ворот Аллегранцы.
Ночи, наполненные ужасом и смутными, неясными образами человека за моей спиной, и следовавшие за ними пробуждения с раскалывающейся головой и тяжестью на сердце омрачали первые месяцы моего брака с Лайнусом Честером, молодым азартным дельцом, чьи глаза с равным интересом загорались от новой выгодной сделки или удачной карточной комбинации. Бессонные ночи то погружали меня в уныние, то вызывали ничем не объяснимое раздражение, а физическая близость с мужем после всего, что происходило во сне, отзывалась в теле чувством непреодолимого отвращения.
Лайнус не любил такие дни. Стоило ему почувствовать резкую перемену моего настроения, услышать необоснованный отказ, как он, скривившись, подхватывал пальто и исчезал за порогом наших арендованных комнат, громко хлопнув дверью. Потом, естественно, следовало пылкое извинение и бурное примирение к вящему удовольствию нас обоих, и спокойная жизнь продолжалась. До следующего кошмара.
Или крупного проигрыша мужа.
Да, Лайнус и сам бывал совершенно невыносим, когда ему случалось оставить за карточным столом целое состояние. Тогда страдали не только двери, но и посуда, вещи. Разумеется, ни о каких нормальных отношениях в те периоды тоже не могло идти и речи, и я спала на диванчике в кухне, закутавшись в старый плед и подтянув колени к груди.
Сейчас, когда время сгладило острые углы, а боль и обида давно прошли, мне хотелось бы с теплотой вспоминать тот неполный год, что я и Лайнус прожили вместе — наши ссоры и примирения, плохие и хорошие дни, его безумные идеи и мой зарождающийся интерес к магии и науке, благосклонно поддерживаемый мужем. Но перед внутренним взором упрямо всплывала, подстегнутая недавним сном, совсем иная картина: бокал с вином разбивается о паркет, Лайнус с синеющим лицом хватается скрюченными пальцами за горло, и я бегу к нему, но ноги ватные, непослушные. И повернутое ко мне лицо мужа в точности такое же, как в кошмарах, что мучили меня ночи и ночи до злополучного приёма. Стоило мне тогда поймать взгляд его стекленеющих глаз, как я поняла, что не успела. Мгновение-другое — и мои худшие кошмары вторглись в реальность.
Сердце забилось отчаянно и гулко — так, словно бы я вновь оказалась рядом с телом Лайнуса. И тут же мне вспомнился новый сон, иной мужчина. И пусть он держал меня взаперти, пусть презирал, пусть вершил свои странные дела за каменными стенами сторожки — я не хотела видеть его мертвым.
А ведь сейчас, если верить горничной, лорд Кастанелло был в городе далеко отсюда…
Я выскочила из кровати и заколотила в дверь. Спустя вечность в коридоре послышался стук каблучков горничной. Женщина отперла дверь и встала, уперев руки в бока, не переступая порога и не давая мне выглянуть из комнаты. Толстая пуховая шаль укрывала ее плечи, а волосы были перекинуты на одну сторону и заплетены в небрежную косу. Я, видно, своим стуком вновь подняла ее с постели.
— Миледи, — начала она, но я не дала ей договорить.
— Где лорд Кастанелло? С ним все в порядке?
Женщина с подозрением посмотрела на меня, нахмурив брови.
— По какой же, смею осведомиться, причине миледи интересуется этим вопросом?
— Дурной сон, — только и ответила я. Разве можно было так просто объяснить, что значили в моей жизни кошмары, подобные тому, что я видела в эту ночь. — Прошу вас, свяжитесь с ним, если можете. Мне просто…
Мне просто надо было убедиться, что с ним все в порядке. Ведь вчера вечером он избавил меня от последствий магического отката, хотя вовсе не был обязан этого делать после всех хлопот с моим побегом. Я лишь хотела оказать ответную услугу.
— Почему миледи считает, что с милордом может что-то случиться? — упрямо повторила горничная. — Я и не подумаю докладывать ему о ваших истериках, пока вы не изволите объясниться.
Я посмотрела на нее с тем же упрямством.
— Мне нужно узнать, как лорд…
И в этот момент я услышала, как хлопнула входная дверь, и раздался голос лорда Кастанелло, ровно и привычно бесстрастно отдающего кому-то обыденные распоряжения. И, хотя из моей комнаты его слова были едва различимы, это совершенно точно был он — невредимый и, очевидно, со вполне удовлетворительным самочувствием.
Я отступила на шаг от двери, чувствуя, что паника ослабляет хватку. Горничная неодобрительно поморщилась.
— Миледи удовлетворена? — ядовито поинтересовалась она. — Я могу идти заниматься завтраком?
— Да, конечно, — я рассеянно кивнула в ответ. Более дела лорда меня не интересовали. Он был жив, а мне лишь оставалось надеяться, что кошмары не повторятся. Ибо беспокойство за человека, который игнорировал мое существование и попросту запер в комнате, как преступницу, пойманную на попытке побега и осужденную без права защитить себя, никоим образом не казалось мне достойным занятием.
*
Несколько следующих дней я провела практически в изоляции, и время это тянулось невыносимо медленно. Я никогда не задумывалась, насколько в действительности коротки дни в середине зимы, а теперь мне пришлось ощутить это на собственной шкуре. Горничная приносила завтрак еще в утренних сумерках, а ужин и вовсе приходилось есть в темноте, довольствуясь лишь неярким отсветом дворового фонаря. Остальное время я вынужденно проводила в полном безделье, потому как стараниями лорда Кастанелло была лишена абсолютно всего, даже свечей. И, в первую очередь, возможности покинуть мою мрачную одинокую темницу.
Всякий раз, когда горничная приходила забрать поднос, я просила передать лорду Кастанелло, что хочу его увидеть и поговорить. Женщина хмурилась, равнодушно пожимала плечами и выходила из комнаты, оставляя мою просьбу без ответа. Впрочем, сам лорд, видно, тоже не испытывал желания встречаться со мной, поскольку за все это время так и не появился.
Поэтому все светлое время суток и те ночи, когда я не могла заснуть, я посвящала наблюдениям за двором и сторожкой. Время от времени то сам лорд Кастанелло, то кто-нибудь из его слуг появлялся около одноэтажного домика, стоящего в глубине владений лорда, отпирал его и ненадолго заходил внутрь, но никогда более я не видела ни на ком следов крови, и никто не выносил тел, завернутых в плащ. Хотелось разгадать, что скрывает тяжелая дверь, или хотя бы узнать, когда я сама окажусь там. Честно сказать, мое существование взаперти навевало на меня такую безысходную тоску, что временами я почти желала, чтобы этот момент наступил как можно скорее.
У меня было слишком много времени на размышления. Слишком много времени и слишком мало ответов. Кто подставил меня, выставив смерть лорда Осей убийством с применением ментальной магии? Могла ли я сама попасть под влияние, могли ли мы с Эдвином оба стать чьими-то жертвами? Белошвейка и ее помощницы, ювелир, повар, управляющий городского особняка Осей, конюх, кучер, служащий магистрата, многочисленные знакомые почтенного семейства будущего супруга, приходившие на помолвку и торжество — за последние месяцы мы с Эдвином пожали сотни рук, получили десятки сухих поцелуев в щеку от будущих родственников, совершили тысячи ничего не значащих случайных прикосновений.
Разве можно упомнить всех, с кем я беспечно общалась, уверенная в своей безопасности?
Да и кому мог перейти дорогу молодой лорд Осей? Я никогда не слышала, чтобы Эдвин, обыкновенно любезный и обходительный, отзывался о ком-либо плохо. Могли ли у него найтись враги столь могущественные, чтобы иметь в своих рядах менталиста? Эдвин не посвящал меня в дела своей семьи, а сам он занимался разведением породистых скаковых лошадей в загородном поместье. Мне сложно было поверить, что кто-то из его богатых и знатных покупателей мог пойти на убийство конезаводчика, например, из-за проигрыша кобылы на городских скачках.
Нет, здесь, должно быть что-то совершенно иное.
Другой вопрос — откуда вообще взялось подозрение, что я могла использовать на Эдвине ментальную магию. Почтенная леди Осей — я невесело усмехнулась, вспоминая немолодую женщину с вечно поджатыми губами и недовольным лицом — с превеликой радостью обвинила бы меня в том, что я приворожила ее единственного сына, опоив подмешанным в кофе любовным зельем. Но запрещенные зелья — это одно. Их применение легко доказать, противоядие отлично известно, да и зельевару такой проступок грозит максимум штрафом, исправительными работами и бессрочным лишением лицензии. Ментальная магия же — совсем другой разговор.
И, тем не менее, господин дознаватель ни минуты не сомневался в моей виновности.
Да еще и этот поспешный брак, основанный на каком-то глупом полузабытом притянутом за уши обычае. Зачем лорду Кастанелло понадобилась осужденная за использование ментальной магии преступница? И если за его решением жениться на мне крылась какая-то тайная цель, почему он лишь единожды заглянул ко мне после болезни? Заглянул — чтобы тут же пропасть без объяснения причин, и более уже не появляться.
Возможно, я и вовсе не была ему нужна. Но в таком случае, почему было не передать меня господину дознавателю за попытку побега? Или же здесь другое, и лорду Кастанелло с его репутацией, не менее сомнительной, чем моя собственная, тоже не хотелось привлекать к себе излишнее внимание отдела магического контроля? И как вообще господин дознаватель оказался на этой безлюдной дороге именно тогда, когда я решилась совершить побег?
Лишь в одном я была уверена точно. Кто бы ни выходил со мной на связь путем крохотных записочек, спрятанных под салфетками, он непременно сделает это снова.
*
— Обед для миледи, — возвестила горничная.
Поднос с тарелками занял привычное место на пустом прикроватном столике, а женщина тут же покинула комнату. Вынужденное затворничество и полное бездействие не способствовали хорошему аппетиту, и я вяло помешивала ложкой бульон, размышляя, хочу ли я съесть хоть что-нибудь, когда, взяв в руки пряную булочку, услышала знакомый шорох разворачивающейся бумаги.
Приподняв салфетку, я вновь обнаружила письмо. Только на этот раз это был не крошечный клочок бумаги, а целый лист, исписанный тем же ровным почерком. Я не могла сравнить письмо с предыдущей запиской, но была уверена, что посылал их один и тот же человек.
Подойдя ближе к окну, я принялась читать.
«Драгоценная Фаринта!»
Я замерла, прижав записку к груди. В первое мгновение обращение, столь знакомое мне по другим, куда более частым и дорогим мне письмам, кольнуло сердце глупой, бессмысленной надеждой. Только один человек называл меня так, и он, к несчастью, был мертв. Мне потребовалось несколько глубоких вдохов, чтобы напомнить себе: небрежный почерк Эдвина был куда изящнее, со множеством легких завитков и росчерков. Да и бумагу лорд Осей предпочитал совершенно другую, плотную, белую, с тонкими, едва заметными волокнами и приятным запахом. Это не мог быть он, просто не мог. Но теперь мне несложно было предположить, что таинственный доброжелатель, возможно, когда-то был близко знаком с нами.
Или же такое обращение — не более чем совпадение.
Времени до возвращения горничной оставалось не так уж и много, и я заставила себя вернуться к письму.
«Нам известно, в каком безрадостном положении вы оказались. Но не падайте духом. Помните: в Аллегранце у вас ещё остались друзья, которые желают как можно скорее вызволить вас из беды. Мы начали независимое расследование обстоятельств гибели Эдвина. Спешу вас обрадовать: у нас есть все основания подозревать, что с вас могут быть сняты обвинения по этому делу. Как нам известно, дознаватели из службы магического контроля обнаружили на вас след ментального воздействия. Но это в равной степени может означать и то, что таковому подверглись вы сами, не будучи ментальным магом. Именно это мы и пытаемся сейчас доказать.
Понимаете ли вы, что это означает, Фаринта? Если закон признает вас невиновной, то смертельный приговор, который чуть было не привели в исполнение, лишится юридической силы. А значит и брак с лордом Кастанелло магистрат будет вынужден признать недействительным, и расторжение его произойдёт даже в том случае, если лорд откажется дать вам свободу. Я не могу гарантировать, что мы сможем вернуть вам все конфискованное имущество, но клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы восстановить ваши права и доброе имя.
Но для того, чтобы без помех вывезти вас, когда придет время, необходимо добиться смягчения условий вашего проживания в поместье. И в этом, драгоценная Фаринта, нам нужна ваша помощь. Уверен, что вам, очаровательной молодой женщине, нетрудно будет расположить к себе супруга, пусть даже фиктивного. Перед вашими чарами не сумеет устоять никто, в том числе и лорд Кастанелло. Привлеките его внимание, завоюйте доверие. Выбор средств в этом деле я оставляю за вами.
Надеюсь на ваше благоразумие и скорейшее освобождение. Обещаю, что после того, как вы покинете поместье лорда Кастанелло, все ваши волнения и беды останутся в прошлом».
Я на минуту отложила письмо. Меня мелко трясло от нервного возбуждения. Довериться незнакомцам казалось опрометчивым поступком, но вместе с тем мне до безумия хотелось, чтобы все, о чем говорилось в письме, оказалось правдой. Мне предлагали не просто снять с меня обвинения, нет, я могла получить куда больше. Свободу. Свободу от навязанного брака, постыдного, почти рабского контракта, жестокой необходимости во всем зависеть от лорда Кастанелло. Я почувствовала, как ко мне словно бы возвращаются силы, желание сделать все, чтобы вновь стать хозяйкой своей судьбы. Несколько строк на тонкой бумаге, спрятанной под салфеткой, вдохнули в меня жизнь. Я и не думала, что когда-либо почувствую это снова.
Образ лорда Осей, улыбающегося легко и открыто, возник перед моим мысленным взором, заставив сердце сжаться болезненным спазмом.
«Эдвин, Эдвин, чистая и открытая душа, восторженный мальчишка в свои неполные двадцать пять. Ты и после смерти не оставляешь в беде свою драгоценную возлюбленную».