— Это кто атаман?
— Ты! Не рубил бы швартовы — не ушли бы из Москвы, сами бы сгорели. Тебе везде удача сопутствует. Кто в Стамбуле денег заработал и потом подарок от визиря получил? Ты! Кто после Мурома па стоянке тревогу поднял и от татей судно оборонял? Опять ты! Не твоя вина, что нас трое осталось — разбойников было слишком много. А не подними ты тревогу да не рубись отчаянно — мы бы все раков на дне кормили. Кто?то же должен во главе быть? Моё дело — судном править, а ты правь нами — у тебя это получается.
Тьфу ты, опять попал, как кур в ощип. Отвечать за себя легче, чем за ватажку, пусть и малочисленную пока.
Я встал:
— Согласен, други!
ГЛАВА IV
Развернуть судно втроём нам не удалось; после нескольких бесплодных попыток мы стали вёслами отталкиваться от берега, и течение само потихоньку сносило нас к городу.
Когда река стала шире, Акакию удалось развернуть ушкуй. Теперь можно поставить парус. Мы поставили малый — с большим управляться вдвоём без должного навыка было тяжело и неудобно.
Дыма над Москвой уже не было.
Мы подошли к Москве поближе — вдали виднелись постройки предместья — и пристали к берегу. Дальше продвигаться было опасно. Кто в Москве хозяйничает — мы не знали. Может — злобные крымчаки рыщут по пепелищам, отыскивая оплавленные куски серебра и золота. В богатых домах и церквях злато–серебро было, не всё успели забрать с собою хозяева.
Как избранный атаман, я решил не рисковать судном с грузом, а наведаться в город в одиночку.
Перекусив наскоро сухарями и напившись чистой речной воды, я двинулся к городу по грунтовой малоезженой дороге, что вилась вдоль Яузы. Навстречу попадались редкие беженцы — с закопчёнными лицами, в прожженной местами одежде.
Я подошёл к небольшой группе жителей, что присели отдохнуть в тени.
— Здоровьичка всем.
В ответ — молчание и пустые безразличные взгляды. Понятно — люди были в психологическом шоке от увиденного и пережитого.
Чем ближе я подходил к Москве, тем больше встречалось мне беженцев. Кто?то шёл сам, кого?то жители несли на себе. Маленькие дети держались за юбки матерей, отцы семейств несли на себе узлы с нехитрым скарбом, что успели захватить в суматохе.
Уже недалеко от города я увидел троих степенных мужиков с топорами за поясом. По характерной манере носить топоры я опознал в них рязанцев. Так носили инструмент только они. Под тяжестью топора пояс перекашивался на одну сторону, и рязанцев называли «косопузыми».
— Из Рязани? — спросил я.
— Из неё, родимой.
— В Москву?
— Да ты чего, совсем без глаз, али не слышал ничего? — изумились мужики. — От Москвы, почитай, не осталось ничего. Эвона, сам погляди.
— Да видел я, но думал — отстраивать спешите.
— Эх, милок, не скоро ещё Москва подымется. Из Рязани пришли князю Бутурлину хоромы ставить, а тут беда такая. Назад в Рязань возвертаться никак не можно — везде басурманы проклятые рыщут — так и в полон попасть можно. Вот сидим, думу думаем — куда податься. Дома семьи ждут, а чего вертаться без денег — без них никак нельзя.
Я оглядел мужиков повнимательнее. Инструмент у них точёный, руки — лопатами, в ссадинах, стало быть — трудяги, а не лихие разбойники с большой дороги. Да и в глазах тоска. Понятно, заработать в Москву шли, а тут — огненный кошмар.
— Вот что, мужики, мне люди в команду на судно нужны. Кто?нибудь с парусами управляться может?
— Мы всё могём: дом срубить, печь класть, под парусом тоже ходили — когда помоложе были.
Мужики выжидательно уставились на меня. Я решился.
— Хорошо, идите вдоль Яузы, увидите большой ушкуй. Скажите кормчему Акакию, мол, я велел ему вас на борт взять, в команду.
Мужики дружно скинули шапки, поклонились в пояс:
— Спаси тебя Господь, любопытствуем насчёт имечка.
— Юрием меня звать.
— Ага.
Мужики надели шапки и бодро двинулись по дороге. В их походке появилась уверенность. Одно дело — сидеть на дороге без денег, без работы и без цели, и совсем другое — быть нужным. Опять же — накормят на корабле, а то котомки за плечами у мужиков совсем тощие.
Я вошёл в город, вернее — в то, что от него осталось. Впечатление жуткое — как после ядерной бомбардировки. Везде пепелища от сгоревших домов и построек, лишь торчат на пепелище печные трубы, как кресты на погосте. И повсюду — трупы людей, лошадей, собак, обугленные до неузнаваемости. Город пустынен, ни одного живого человека окрест. Похоже — ни крымчаков, ни наших воинов в городе нет. Да и что тут теперь делать? На улицах завалы — пройти можно, лишь пробираясь по мусору пожарищ и рискуя наступить невзначай на обгорелый труп, казавшийся дотоле кучкой угля. Нет, в городе мне делать нечего. Я повернул назад.
Масштабы бедствия ужасали. Вдоль дорог расположились беженцы, кое–где виднелись натянутые шатры. Тысячи людей брели к окрестным деревням, в поисках воды и пищи.
Нам бы на ушкуй ещё два–три рукастых мужика, и тогда можно смело идти дальше. Только как определить, кто рукастый и умелый, а кто нет? Многие сейчас в шоке, и отойдут через день–два.
Меня тронули за рукав. Я повернул голову. Рядом стоял довольно крепкий мужик лет сорока.
— Помоги полог натянуть.
Я пошёл за мужиком. К двум веткам дерева был привязан за верёвки парусиновый полог. Мы взялись за другие две верёвки, растянули полог, обмотали концы вокруг деревьев.
— Вот спасибочко. — Мужик постоял минуту: — Теперь вроде как дома. Только вместо старой избы новую пятистенку поставил — и всё прахом. Да дом — ладно, дело наживное — жена и детки в огне сгинули, так что и хоронить нечего, одни головёшки. Татары?то где ныне — не слыхал?
— Не знаю. Сам ходил в город — узнать, да кроме пепла и угольев — ничего. Зачем полог большой натянул, коли одинёшенёк остался?
— Какой нашёл, такой и повесил. А что мне одному велик — так вон беженцев сколько, пусть пользуются — всё какое–никакое укрытие.
Мне понравилось его высказывание.
— Чем на жизнь зарабатывал?
— Лоточник я — тем и кормился.
— Кроме торговли, что ещё можешь?
— Да всё. Дом вон своими руками сладил, печь — врать не буду — брательник клал. Злой он до каменной работы.
— На корабле плавал ли когда?
— Как не плавать? Найди торгового гостя, что на корабле не плавал. Мыслю я — нет таких.
— Пойдёшь ко мне в команду? Людей после пожара не осталось, а мне во Псков надо.
— Почему не пойти? С превеликим удовольствием. Всё равно — ни семьи, ни дома, ни денег — ничего нет. На Москву нынешнюю смотреть — одни слёзы, лучше уж в другие места податься. А сколь платить будешь?
— Как всем — полушка в день, харчи за мой счёт.
— Согласный я, меня Егором кличут.
— Тогда пошли, Егор, со мной. Кораблик наш далековато, версты две отсюда.
— Да разве это далече?
Мы пошли по дороге и вскоре добрались до Яузы. Навстречу медленно опускался по течению наш ушкуй, парусов на нём не было. На носу стоял Фрол и поглядывал на берег. Завидев меня, он махнул рукой Акакию, и ушкуй мягко ткнулся носом в песок.
С борта на берег сбросили сходни, причём сходни новые. Я удивился — мы же, из Москвы убегая, сходни бросили. Фрол похвалился:
— Мужики, что ты прислал, сиднем не сидели. Посетовали они, что на борт карабкались — неудобно, дескать, вот новые сходни и срубили.
— Молодцы рязанцы.
— А то! Это ещё кто с тобой?
— Нового человека в команду привёл, Егором звать. С нами пойдёт. Покушать осталось ли чего?
— А как же, оставили тебе — каша ещё не остыла. На двоих маловато будет, так не знали мы.
Мы с Егором по–братски разделили трапезу.
Все собрались на корме.
— Акакий! Ты в Псков дорогу знаешь?
— А то как же, ходил не единожды.
— Отлично. Кто оружием владеет?
Вновь прибывшие члены команды лишь руками развели. М–да, в случае чего рассчитывать придётся на себя и на Фрола.
Мы прочли молитву, перекрестились.
— Ну, что, Акакий! Командуй!
Мы убрали сходни, вшестером подняли большой парус и направились по Яузе вниз по течению.
Акакий стоял на своём месте у рулевого весла, мы же мрачно смотрели на сгоревший город. На стрелке Яузы и Москвы–реки повернули направо.
К вечеру удалось добраться до Волока Ламского, где и заночевали.
Утром команда проснулась от стука в борт.
— Эй, на судне, вас волочить, али просто ночуете здесь?
Я свесил голову с борта. На берегу стоял дюжий молодец.
— Волочить.
— Два рубля серебром, и деньги вперёд.
Я отсчитал деньги и бросил парню.
Парень сунул пальцы в рот и оглушительно свистнул. Вскоре из леса вышли ещё несколько человек, зацепили за нос судна канат и стали крутить лебёдку. Ушкуй медленно выполз на берег, точно встав на густо смазанный салом жёлоб из дерева.
Подогнали коней–тяжеловозов — крупных, с толстыми, мохнатыми ногами. Не иначе — специально отбирали для волока. Лошади медленно потянули судно.
— Эй, на судне! Чего это кораблей на волок уже третий день нету? Всё время очередь стояла, а сейчас как отрезало.
— Ты что, нешто не знаешь? — свесился с борта Фрол. — Москва давеча сгорела!
— Как сгорела?
— Татары напали — весь город сожгли, осталось одно пепелище. Людей погибло — ужасть!
Парень от удивления аж рот разинул.
— То?то ж чуяли мы — гарью тянет. Не знали мы — ты первый сказал. А царь? Царь?то где?
— Да что же он — мне докладывает?
Парень почесал затылок и побежал вперёд поделиться новостью с артельщиками.
На следующий день мы уже качались на волнах Волги. Конечно, попасть на Волгу можно было и другими путями — например, спустившись по Москве–реке до Оки, а потом, у Нижнего — на Волгу. Но это означало долгий путь, к тому же — по земле, где бесчинствовали крымчаки.
До Твери мы добрались спокойно и быстро — помогали течение и попутный ветер. В Твери встали у городской пристани на ночёвку. В городе было тихо — чинно торговали купцы, жители степенно прогуливались по улицам — как будто мы попали в другой мир.
Я спросил у мытаря на пристани — знает ли он о пожаре в Москве. Зевнув, мытарь ответствовал:
— Ну и что — пожар. Эка невидаль! В Твери тоже, бывает, дома горят, а то и целые улицы. Москва — город богатый, отстроятся.
Я так понял, что люди ещё не осознали масштабов постигшей Москву катастрофы.
Переночевав у городской пристани, мы позавтракали и уже собирались отплыть, когда на ушкуй завалилась толпа пьяных с утра кромешников. Наглые, упиваясь своей властью и безнаказанностью, опричники заявили, что им надо в Углич, на службу к государю. На слова Акакия, что мы плывём в другую сторону, они только посмеялись, а самый наглый ударил кормчего в зубы.
— Ты в ноги поклонись, не то с борта выкинем — вас и так на посудине много.
Я, стиснув зубы, придержал Фрола, схватившегося за поясной нож.
— Хорошо, в Углич — так в Углич.
И подмигнул Акакию.
Мы подняли паруса и отвалили от пирса. Пьяная компания побуянила намного, попела песни да и разбрелась по кораблю, уснув в самых неожиданных местах. Видно, пили и гуляли всю ночь — перетрудились на государевой службе. Лишь один опричник проявил ненужное любопытство — открыл трюмный люк и полез проверять — что там находится. Пьяно осклабившись, пошутил:
— Коли вино везёшь, считай, что не повезло — всё до Углича выпьем.
Когда он спустился в трюм, я захлопнул люк и задвинул запор. Да что ж мне так не везёт с этими кромешниками? Или их уж очень много на многострадальной Руси?
Я подошёл к Акакию.
— Ты что, в самом деле к Угличу путь держишь?
— Как бы не так — я уж с Волги на Тверцу повернул, только эти пьяные ироды не заметили.
Я подошёл к Фролу.
— Что делать будем с незваными гостями? Очухаются вскоре — прикажут в Углич везти.
— За борт их всех — натерпелся я ужо от них. А там — ничего не видели, не знаем.
— Я не против, только что рязанцы и Егор скажут? Не продадут ли в ближайшем городе?
— Не должны.
Мы с Фролом подошли к лежащим опричникам. Взяв за руки за ноги первого, вышвырнули его за борт. По–моему, эта пьянь даже проснуться не успела.
За первым последовал второй, третий… Акакий с удовольствием наблюдал, как очищается палуба, и поглядывал назад.
— Ни один к берегу не выплыл — все утопли, — с видимым удовольствием сообщил он.
— Не все — есть ещё один, вино в трюме ищет.
Рязанцы, доселе наблюдавшие за экзекуцией со стороны, побежали к трюму, откинули люк и выволокли на палубу упиравшегося опричника.
— Эй, братья! Измена! — заорал он. Увидев пустынную палубу, заткнулся, глянул на нас затравленно. — Вы что с ними сделали?
— Так они освежиться после пьянки захотели — не удерживать же их.
— Я плавать не умею! — заканючил он.
— Вот и учись! — Егор врезал ему в ухо здоровенным кулачищем. Кромешник свалился на палубу. Рязанцы схватили его и бросили за борт. Опричник заорал, стал молотить по воде руками, но вскоре ушёл под воду, пустив на прощание пузырь.
— Не всё вам людей топить, как в Новгороде, — пробасил Егор.
Но вот и славно, на корабле вроде дышать легче стало. И новые члены команды не подвели, показали себя с лучшей стороны — не ошибся я, отбирая людей на корабль. Пожалуй, во избежание инцидентов, лучше ночевать у берега. В городах, у пристани, конечно, спокойней. Но так казалось до сегодняшнего дня.
Мы миновали Вышний Волочек и заночевали у берега. Пришлось по очереди дежурить, но это всё же лучше, чем терпеть издевательства опричников.
Выбрались на Мету, и по ней — до озера Ильмень. Немного поспорили — заходить ли в Великий Новгород, что стоял на его северном берегу. Решили — не стоит рисковать. Город после расправы с ним Ивана Грозного опустел, торговли нет, опричников полно. Лучше пройти мимо. Так и сделали.
По Волхову вышли в Ладогу. Громадное озеро не уступало по размерам иному морю — только вода была пресной, но волны катились по Ладоге вполне серьёзные. Ушкуй раскачивало, и у рязанцев чуть ли не приключилась морская болезнь. Слава богу, плавание по Ладожскому озеру оказалось непродолжительным, и мы вошли в Неву. Я с интересом поглядывал на пустынные берега — через полтора столетия Пётр Великий заложит и поднимет здесь город. А сейчас — низкие, местами болотистые берега, поросшие чахлым лесом.
Перед впадением Невы в Финский залив мы остановились на ночёвку, хотя до вечера ещё было далеко.
— Лучше здесь переночевать, чтобы завтра за день до Нарвы добраться. Отмелей здесь много, не приведи господь, задует ветер, тогда — пиши пропало, — сказал кормчий.
Мы устроили себе отдых. Фрол сходил с луком в лес, и вскоре принёс зайца и утку. Все оживились — давненько не ели свежей убоины. По такому случаю я не пожалел большого кувшина вина. За разговорами засиделись допоздна.
В залив вышли рано — лишь только рассвело. Шли в видимости берега, и к исходу дня вошли в реку Нарву. Справа на берегу был ливонский город Нарва, напротив его — русский Ивангород. Останавливаться мы не стали, и по реке Нарве прошли в Чудское озеро, где и заночевали. Близился конец нашего долгого путешествия. Завтра мы уже должны прибыть во Псков.
Я с удовольствием про себя отметил, что команда в пути сплотилась, даже рязанцы, которые держались вначале особняком, землячеством — и те стали дружны с остальными. Как ни крути, нас объединяла общая работа, общий котёл. И вот теперь — конец пути не за горами. Продадим товар — куда подадутся рязанцы и Егор?
Фрол с Акакием высказывали раньше намерения вернуться в Муром, но в последнее время всё больше молчали. И самое главное для меня — что делать дальше? Чем ближе Псков, тем сильнее меня беспокоила эта мысль.
Следующим днём мы пересекли Чудское озеро, через перешеек прошли Псковское озеро, показались вдали луковицы куполов псковских церквей.
Команда оживилась. Все собрались вокруг Акакия, который бывал в этих местах и сейчас рассказывал, какой богатый торг во Пскове, да какие величественные церкви. Собравшиеся слушали с открытыми ртами.