— Благодарю за радостную новость.
— И тебе спасибо. Был бы ты подданным шведского короля — непременно отметил бы тебя в списках отличившихся.
Я откланялся. Грудь переполняла радость. Завтра обменяют — наконец?то долгожданная свобода!
Ночью не спалось, и я еле дождался утра.
Утро началось с суматохи: звучали команды на шведском, воины строились в колонны и уходили.
Прибежал запыхавшийся коротышка Якоб.
— Что случилось, куда уходит войско?
— Мы уходим, получили приказ.
— А как же я?
— Должен быть обмен пленными. Ты уже практически свободный человек, никто тебя держать не будет — иди туда, навстречу своим.
Якоб махнул рукой в направлении русских позиций.
Я взял сумку с инструментами, подошёл попрощаться с Якобом, но он уже помчался к фурам.
Ну что ж, насильно мил не будешь, я пошёл по грунтовке. Пару раз я оглянулся — никто за мной не шёл. Видно, и в самом деле — свободен.
Шагал я долго, хотелось кушать — с утра во рту маковой росинки не было.
Впереди послышался топот множества копыт. Приближалась конница. Чья она? Не угожу ли я снова в плен?
Я благоразумно сошёл с дороги и углубился в лес. Лёг на мягкую траву. Хорошо! Ноги задрал на ствол дерева — пусть отдохнут. Интересно, сколько ещё идти до Пскова?
Конница прошла, на дороге стало тихо, и я снова пошёл.
Тяжёлая сумка с инструментом оттягивала руки, но бросить её было никак невозможно. Сколько этим инструментом уже жизней спасено!
Навстречу мне из?за поворота вылетел всадник. Замечтавшись, я даже не услышал топота копыт. Я махнул рукой, и всадник осадил коня. По одежде — наш, русский.
— Далече ли до Пскова?
— Пскова? Это там! — Всадник махнул рукой перпендикулярно дороге. — Ты же на Новгород идешь!
— Спасибо.
Ни фига себе, удружил Якоб. Или по–мелкому напакостить решил напоследок, или на местности ориентировался плохо. Это ж какой крюк я лишнего отмахал? Я плюнул и уселся на обочине. «Сам дурак, — обозвал я себя. — Можно было вчера хотя бы узнать у нескольких человек, где дорога на Псков».
Делать нечего — я пошёл назад. Коня бы сейчас, полдня — и я дома у Ильи.
Дорога была пустынна, я всё шёл и шёл. Уже хотелось не только кушать, но и пить.
Я дошёл до ручья, спустился около мостика к воде, вволю напился — аж в животе забулькало. А ведь ручей должен впадать в реку и, насколько я представлял себе карту местности, река должна была вывести меня к Пскову. Так я и сделал.
Только к вечеру вышел к месту впадения ручья в реку. Уже неплохо, теперь — по течению реки вниз. Лодку бы мне и — ноги бить не пришлось бы. Так далеко пешком я не ходил давно, и сейчас ноги гудели, требуя отдыха. Да и куда мне спешить?
Я положил сумку под голову, улёгся на землю. Завтра должен быть дома.
Незаметно навалился сон.
Разбужен я был самым диким способом. Совсем недалеко раздался душераздирающий крик. Весь в поту, с бьющимся сердцем, я проснулся. Кошмар приснился, что ли? Нет, крик, только уже более слабый, повторился. Это где?то недалеко, вниз по течению.
Я подхватил сумку, пошёл на звук.
Послышались мужские голоса. Я уложил сумку под приметное дерево, чтобы найти быстрее, крадучись, подошёл поближе.
К дереву был привязан верёвками обнажённый до пояса мужчина. Ещё двое суетились у костра, у берега покачивалась причаленная лодка.
Надо понаблюдать, что происходит. Жизнь научила осторожности — нельзя высовываться, не прояснив обстановку.
Оба мужика вытащили из костра какие?то железяки и подошли к пленнику. То, что это был именно пленник, я не сомневался. Один прижал раскалённый железный прут к животу жертвы. Раздался нечеловеческий вопль. Вот суки! Я сам только освободился из плена, и пытки связанного вызывали у меня сильные чувства жалости, протеста и желания помочь. А как? Оружия у меня никакого — нет даже ножа.
Палачи — иначе их и назвать нельзя, что?то спрашивали у пленника, но тот только кричал. Найти в лесу сук здоровенный, что ли?
И только я собрался в лес, как помог случай.
Один из истязателей пошёл к лодке, второй отошёл к костру, сунул в него железный прут и уселся, глядя на огонь. Я ползком подобрался поближе, вскочил и сильным ударом ноги в голову отправил мучителя в костёр. Мужик заорал, волосы на нём вспыхнули. От боли он вскочил, стал сбивать огонь руками. Я же выхватил из костра железный прут и нанёс им несколько сильных ударов по шее и голове мучителя. Без чувств он свалился у костра.
В темноте мелькнула тень. Второй! Как же я упустил его из виду!
Я упал на землю, это меня и спасло. Надо мной со свистом пролетело лезвие топора. Железным прутом я ударил по руке нападавшего, и топор выпал.
Я вскочил и в бешенстве стал наносить удары прутом по рукам, голове, телу. Бил с такой скоростью и силой, что вскоре мужик перестал закрываться руками, лицо его превратилось в кровавое месиво, и он рухнул на землю.
Промедли я секунду, удар топора пришёлся бы мне в спину.
Я подошёл к топору, подобрал. Какое–никакое, а — оружие. Приблизился к мужику, взялся за пульс — готов.
Что там с первым, у которого сгорели волосы? Этот был жив, дышал, но — без сознания. Пусть пока полежит, надо посмотреть — что там с пленником.
Я двинулся к связанному. Приняв меня в темноте за одного из истязателей, мужчина завыл. Такой вой человека я слышал впервые, какой?то утробный, от которого зашевелились волосы на голове.
— Успокойся, твои мучители во–он у костра лежат. Один уже отдал концы, второй ещё дышит, но осталось ему недолго. Никто тебя больше не тронет.
Я топором разрубил на дереве верёвки.
Обессиленный человек медленно сполз вниз, на корточки.
— Мужик, ты кто, чего они от тебя хотели?
— Андроном звать. Дай водицы, во рту пересохло.
Спустившись к лодке, я нашёл в ней деревянный ковш. Вероятно, им вычерпывали из лодки воду. Набрав полный ковш воды, я дал мужику напиться, а остальной водой осторожно омыл ему окровавленное лицо. Мужик застонал.
Твою мать! Эти мерзавцы выжгли ему глаз, тело тоже было в ожогах и порезах, я уж молчу о синяках. Выглядел мужик неважно. Он, видимо, и сам это понял, харкнул кровью.
— Подельники это мои — разбойник я. Вон тот, что уже не дышит — атаманом был, а второй — подручный его. Сокровища их я схитил, да уйти не удалось, поймали. Пытали вот, хотели узнать, где заховал. Только я им не сказал, — захихикал мужик левым уголком рта, справа губа была разбита. Говорил он немного шепелявя, скорее всего, зубы ему тоже выбили. Мужик перевёл дыхание и продолжил: — Обоз шведский мы разбили — нас два десятка было — да в схватке все и полегли: шведы вояки умелые да здоровые, да с пищалями все. Только трое нас и уцелело. Богатые трофеи взяли — ткани и рухлядь мягкую не брали — едва золото и серебро в мешках унесли. Только услышал я разговор ночью — решил меня атаман с подручным прирезать. Золота?де на двоих на всю жизнь хватит, чего на троих его делить. Вот под утро я добычу на лодку и перетаскал. Только проснулись они да по кумполу мне и дали, сюда привезли.
— Чего же они тебя пытали, коли добыча в лодке лежит?
Мужик закашлялся, снова харкнул кровью. Дыхание его стало сиплым, дышал с трудом. Состояние его на глазах ухудшалось.
— Не вся добыча в лодке, ещё есть. Тут ручей рядом, в сотне шагов. Ежели вверх подняться, шагов на сорок, бочажина по правой руке есть. Вот там я и притопил груз. Чувствую — не жилец я. Не уйти мне с этого места. Тебе сказал как на духу, потому как вскоре перед Всевышним предстану. Ты от мучений меня избавил, атамана пришил. Редкая сволочь и мерзавец, так что не грех это. И ещё…
Мужик закашлялся, горлом хлынула кровь, он упал, задёргался в агонии и испустил свой грешный дух.
Ёшкин кот, снова я попал в приключение. А впрочем, не всё так плохо. Кушать вот только нечего, зато денег полно, если Андрон не соврал.
Я спустился к лодке. В ней и в самом деле лежали мешки. Я приподнял один — тяжёлый. Развязал верёвку у горловины, запустил руку. Пальцы наткнулись на острые края чаши. Вытащил. В тусклом свете луны матово поблескивала серебряная ендова. Я ещё раз сунул руку — золотой потир. Не иначе — шведы церковь обобрали. Я кинул ценности в мешок, завязал.
Что делать? Андрона бы схоронить, только чем? Лопаты нет. Может, топором попробовать могилу выкопать, пусть и неглубокую. Я вернулся к костру, топором вырубил дёрн, им же рыхлил землю, выгребал её руками. Вскоре неглубокая могилка была готова.
Я сдёрнул с атамана кафтан, завернул в него тело Андрона, уложил в могилу, счёл короткую молитву, засыпал землёй и утрамбовал. Эти двое пусть так и валяются у догорающего костра.
Покушать бы — уж сутки брюхо пустое, а сил на пеший переход потратил много. Что теперь дальше делать? На лодке в Псков плыть? Может получиться смешно и нелепо: уехал ночью неизвестно куда, попал в плен и вернулся на лодке, полной трофейной добычи. Нет, надо злато–серебро здесь спрятать, пригодится.
Если брошу на берегу — растащат какие?нибудь хмыри да пропьют, коли в драке при дележе не порешат друг друга. А если найти тот бочажок в ручье, да и скинуть мешки туда? Пусть лежит всё вместе, а будет туго с деньгами — достану.
Я забрался в лодку, веслом оттолкнулся, сел на скамью, погрёб. Двигаться пришлось против течения, благо, что плыть было недалеко.
Вот и ручей, по ходу которого я и шёл. Я завернул туда лодку. Ручей был неширок, метров семи, с плавным течением. Поднявшись на лодке немного выше, я ткнул её носом в берег и привязал верёвкой к дереву. Ночью разве найдёшь этот бочажок? Буду ждать рассвета, с утра начну поиски. Лодку с реки не видно, случайный человек с проплывающего судна не заметит. Тем более — кроны деревьев заслоняли от постороннего взгляда.
Перед утром стало довольно прохладно, от воды тянуло сыростью, поднимался туман. Продрогший, я вылез на берег, стал приседать и прыгать, пытаясь согреться. Эх, горяченького бы — кофейку, да с булочкой. Размечтался, дурень.
Я разделся догола, вошёл в воду, неожиданно оказавшуюся теплее, чем воздух. Начал обшаривать ногами правый берег. Похоже — бочажок где?то здесь. Ноги наткнулись на мешок. Я набрал в лёгкие воздух, нырнул и поднял со дна тяжёлый мешок, зашвырнул его на берег, вылез сам. В мешке оказались золотые подсвечники, золотой оклад с иконы, серебряные ложки. Так, понятно. Завязав мешок, я снова вошёл в воду и опустил его на прежнее место.
Ногами я нашёл ещё три таких же мешка. Ничего себе, да здесь ценностей поболе, чем у иного князя.
Я прошёл по берегу, подтянул за верёвку лодку и сбросил в бочажок все мешки, что лежали в ней. Когда я поднял последний мешок, под ним увидел простенькую саблю в ножнах. Так вот почему атаман кинулся на меня с топором — сабля лежала под мешками, а времени её искать у него не было. Против сабли же у меня, безоружного, шансов уцелеть — почти никаких.
Я вытащил саблю из ножен, осмотрел. Неважной стали, кое–где тронутая налётом ржавчины. Ладно, не в лавке оружейника, сойдёт и такая. Всё?таки я не безоружный теперь, — быть неоружным в такое время хуже, чем быть голым.
Больше ничего ценного в лодке не было.
Я сел на вёсла, развернул лодку и выбрался из ручья в реку. Здесь и вёслами можно было не работать — сиди себе, подправляй иногда курс и смотри на проплывающие берега.
После полудня вдали показался Псков. Я сел на вёсла и стал грести. Вскоре я причалил у пристани и привязал лодку.
Быстрым шагом направился в город. За время моего отсутствия ничего не изменилось. Чем ближе подходил я к дому Ильи, тем сильнее ощущалось волнение. Хотя ведь не родственники они мне, а было ощущение, что после долгого пути я возвращаюсь домой.
Вот и улица, вот уже виден дом Ильи. Я непроизвольно ускорил шаг, сумка с инструментами оттягивает руку, но я уже почти бегу — сердце отчаянно колотится. Открываю калитку.
На стук оборачивается Маша, вешающая бельё на верёвку, взвизгивает, бросает белье на землю и забегает в дом. Раздаётся вопль: «Он вернулся!» И через несколько мгновений из дома выбегает простоволосая Дарья и бросается мне на шею, покрывая лицо поцелуями.
— Вернулся! Где же ты пропадал, моё сердечко измучилось совсем.
Рядом крутится Маша, норовя обнять. Из дома степенно выходит Илья, но, не выдержав, подбегает и с ходу обнимает меня. Не удержав веса обоих, я выпускаю из рук сумку, и мы все вместе падаем.
Илья незлобиво ворчит:
— Совсем девки ополоумели от радости! Накормить человека надо, в баньку сводить, так они на землю его свалили. Ну?ка — брысь отседова, непутёвые.
Дарья с Машей побежали в дом, а мы с Ильёй поднялись, отряхнулись. Илья придирчиво осмотрел меня:
— Похудел, одёжа поистрепалась. Ну — ничего, мы тебя подкормим, оденем, будешь как новенький. Пойдём в дом.
Илья подхватил мою сумку, взял меня под Руку, и мы пошли в дом.
А здесь кипела суета. Дарья и Маша бегали с кухни в трапезную, накрывали стол. Мы чинно уселись на стулья.
— Долго мучить не стану, ещё будет время наговориться. Где пропадал? Хоть весточку бы прислал.
— В плену у шведов. Оттуда весточку не пошлёшь. Как стали пленных менять, так я и вернулся.
Дарья, услышав мои слова, замерла.
— Иди, иди, видишь — оголодал парень в плену.
Дарья убежала за новым блюдом.
— Убивалась по тебе. Как ночью уехал — ни весточки: где ты, что с тобой? Убили тебя или кралю себе какую нашёл? Так вещи твои остались в комнате. Говорю ей — не таков Юрий человек, чтобы исчезнуть, не попрощавшись, стало быть — беда приключилась. Я бы на выручку примчался, только где тебя искать?
— Вот он я — чего меня искать; кормите, третий день не евши.
— Эй, девчата, герой с голоду помирает. Неуж побыстрее нельзя?
— Сейчас, скоро уже.
— Дарья, сама накрой, Маша пусть баньку затопит.
Я вымыл руки и лицо, вернулся к столу. Быстро девчата организовали угощение: курица вареная, лапша, пироги с рыбой, каша пшенная с маслом и яблоками, квас, пиво и вино на выбор.
Я понемногу стал есть, памятуя, что после воздержания много есть за один присест опасно. Пил пиво, опасаясь от вина захмелеть с голодухи. Даже после кружки пива в голове зашумело. Почувствовав сытость, я откинулся на спинку стула.
— Спасибо, Илья и девочки. Глазами бы всё съел, ан нельзя сразу. После баньки продолжим.
— Ну пока банька топится, расскажи.
Я начал с момента, когда за мной домой приехал ратник. И далее подробно — о засаде на дороге и гибели ратника, о пленении, о работе у шведов в обозе, о чудесном избавлении из плена. О притопленных в ручье ценностях умолчал. Почему — и сам не знаю, просто поостерёгся до поры. Правда, о лодке упомянул, сказав, что шёл вдоль берега реки и наткнулся на неё случайно.
А потом я пошёл в баню.
Скинул в предбаннике грязную одежду, шагнул в баню. Было сумрачно, влажно и тепло. По телу побежали струйки грязи. Я взял ковшик, плеснул на камни. Жахнуло жаром, обдало паром. Хорошо–о-о!..
Открылась дверь, и вошла Маша — в одной сорочке.
— Илья послал помочь. Ложись.
Я улёгся на лавку, Маша окатила меня из ковшика, полила ладошкой из бадейки со щёлоком и принялась тереть мочалкой. Было ощущение, что вместе с грязью с меня снимают старую кожу. Маша окатила меня тёплой водой, смывая остатки грязи.
— Переворачивайся.
Я послушно перевернулся. Процедура повторилась. Снова окатила меня водой. Вышла в предбанник, вернулась с ковшиком кваса и плеснула на камни. Зашипел квас, полыхнуло жаром — так, что чуть не затрещали волосы. Маша взяла берёзовый веничек, поводила над телом, начала легонько похлопывать им по телу. Поры на коже открылись, я весь покрылся потом. Перевернула меня снова и вновь прошлась веничком. Веничек хорош — мягкий, раскидистый, духовитый. Запах берёзы смешивался с хлебным запахом кваса, и дух в бане стоял — словами не передать.
Маша окатила меня горячей водой, так, что от неожиданности я чуть не заорал.
— Всё, барин, чистый.
Маша рукой взялась за мои чресла, приподняла прилипшую к телу рубаху и уселась на меня. М–м-м! Я лежал неподвижно, Маша двигалась сама. Взорвался я быстро, к немалому Машиному неудовольствию.
Встал, ополоснулся водой.