Ляля долго молчала. Андрей решил, что она начала засыпать. А потом понял, что она обиделась.
– Ляль, ну неохота мне, чтобы на тебя другие смотрели… – прошептал он тихо, а затем ласково провел рукой вдоль ее тела, от чуть острого плеча до гладкой «отполированной» пятки.
И удивился – разве таких женщин снимают для эротических журналов? Такие предназначены для одного-единственного мужчины, сумевшего заметить и оценить эту удивительную женственность, демонстрировать которую на глянцевых страницах просто-напросто противопоказано! Да и что демонстрировать? Небольшую грудь? Слишком хрупкое тело? Да, ему все это ужасно нравится. Но совершенно не таких женщин привыкли видеть на страницах откровенных мужских журналов. «Наверное, она все это придумала для того, чтобы меня позлить», – догадался Андрей. И ему стало жаль Лялю. Он решил поставить точку в этом странном разговоре.
– Так что, Лялька, выбрось все из головы. А то я расстроюсь.
– Хорошо хоть не пригрозил, что, мол, в случае чего – ноги в цемент, – прошептала она и стала нежно его целовать.
– А кто так говорил? – не понял Железнов. Но не слушал ответа, потому что от ее прикосновений уже начал терять всякую способность думать и слышать.
– Неважно… – вздохнула Ляля.
Оказалось, что она умеет целоваться как-то по-особенному. А может быть, у Андрея Железнова было слишком мало опыта. Ведь ему не так давно исполнилось всего двадцать пять лет. А может быть, дело было совсем не в опыте и не в возрасте, а Ляля, действительно, обладала каким-то особенным женским талантом.
Только спустя много лет, вспоминая эту ночь и все последующие, Андрей поймет, что Ляле от природы был дан редкий дар – талант к импровизации. Именно поэтому любовь с ней всегда была разной.
Роман длился один месяц, в течение которого Ляля неожиданно исчезала дважды.
Первый раз это случилось через неделю после той удивительной ночи, когда она его брила, потом танцевала, а затем Андрей пел. Всего за одну ночь они успели продемонстрировать друг другу все свои таланты. Может быть, потому, что предчувствовали – времени у них совсем немного. Или, наоборот, случайно встретившись в прокуренном, шумном зале ресторана, они сразу узнали друг друга и поверили в то, что эта встреча – навсегда. А значит, нет смысла скрываться, врать, притворяться. Можно позволить себе самую большую роскошь на свете – быть собой. В любом случае Андрей Железнов не представлял, как он будет жить один в этом чужом, равнодушном городе. Ведь когда он возвращался домой после полуночи, а там его ждала Ляля, то все происходящее сразу обретало смысл.
Удивительно, но когда Ляля не пришла в первый раз, он почти совсем не волновался. Спустя сутки начал злиться. Потом испугался, что она его бросила. А на четвертую ночь впал в отчаяние.
Поэтому, когда на следующий вечер ближе к полуночи в ресторан заявилась Элла, Андрей так обрадовался, что едва смог дождаться конца последней песни и подошел к ее столику. Как назло, публика в этот вечер собралась слишком денежная и чересчур пьяная, поэтому некоторые песни приходилось исполнять на бис по три раза. В какой-то момент Железнову захотелось швырнуть микрофон на пол и прокричать что-нибудь оскорбительное всем этим людям – наглым, веселым и слишком счастливым. И главное, что никому из них не было никакого дела до страданий Андрея Железнова. Спустя годы он напишет песню, которую так и назовет «Чужие танцы». Она станет хитом. Но до этого еще нужно было дожить. А сейчас перед ним стояла другая задача: выбрать удобный момент, подойти к Элле и узнать, куда пропала Ляля. Потому что никакой другой, даже самой призрачной связи с ней у Андрея не было – ни адреса, ни телефона. Ничего. Разве что ее утренний шепот, ее улыбка на рассвете, ее нежность. И эта сцена, которую Андрей прокручивал в своей голове последние дни «без Ляли». Вот она уже стоит в дверях, собираясь уйти. А потом бросается к нему, даже не думая о том, чтобы сбросить шубу. Конечно, забираться под одеяло к мужчине, когда ты уже облачилась в шубу, негигиенично. Но разве любовь и гигиена имеют так уж много точек пересечения? Наоборот, чаще всего они друг друга исключают. От подобных воспоминаний у Андрея шумело в голове, но можно ли найти женщину по таким ненадежным приметам, как утренний поцелуй или откровенный шепот на рассвете, он не знал.
– Привет, Элка. Все в порядке?
Он присел за ее стол и сделал знак официанту, чтобы ему принесли выпить. На столе тут же появился бокал с коньяком. Немного. Граммов пятьдесят. Вкусы Андрея Железнова давно ни для кого не были секретом. А разве может быть иначе, если из вечера в вечер занимаешься одним общим делом – обслуживаешь клиентов? Только Железнов «выносит» им песни, а официанты – еду и напитки. А так в общем-то никакой особой разницы нет. Главное, чтобы клиент был доволен и заплатил как можно больше.
– Да какой уж тут порядок… – улыбнулась Элла и подтянула повыше рукава платья с леопардовым узором. – Сложно, Андрюша. Мужики жадные пошли. И вредные. Каждому покажи то, чего он дома никогда не видел. А иначе, мол, за что деньги платить. А что уж такого я могу показать?
– Не знаю… – засмеялся Андрей. – Я, поверь, не любитель фокусов.
– Да я в курсе! Лялька говорила, что ты отлично танцуешь.
– А… – покраснел Андрей. – Ну, танцор из меня так себе. А вот она, действительно, очень здорово танцует. – Сказал и смутился еще больше. А потому торопливо добавил: – Ты же сама видела, как мы здесь с ней отплясывали. Только вот она что-то давно не появлялась. Не знаешь, у нее все нормально?
– Нормально у нее все, – махнула рукой, украшенной десятком тонких браслетов, Элла.
Но Железнов сразу уловил диссонанс, потому что голос женщины звучал уверенно, а вот кольца из поддельного золота звенели жалобно. Впрочем, скорее всего, Андрею лишь показалось, что дешевая бижутерия «поет» не в унисон. Ведь сам он переживал именно такие противоречивые чувства. Да, Железнов был растерян, подавлен и бесконечно несчастен. Но несчастье это было какое-то особенное, ни на какое другое не похожее. Оно мучило, тянуло душу, почти выворачивало ее на изнанку, но где-то там, в самой ее глубине, играла музыка, к которой тут же подбирались слова:
Ты исчезла, нет тебя.
Кто расскажет, где найти, любя…
Андрей Железнов переживал удивительное, близкое к восторгу состояние. И при этом он был катастрофически несчастен.
– Кофе хочу! – стукнула кулаком по столу Элла и подозвала официанта. – Мне двойной, без сахара, без сливок и прочей ерунды. Понял? Тащи скорее, а то я уже опаздываю.
Андрей пил коньяк медленно. Не потому, что хотел как можно лучше распробовать его вкус. Просто тянул время. Он так пока и не решил, как ему следует себя вести. Спросить Эллу более настойчиво, куда же все-таки пропала Ляля? А может быть, попросить номер ее телефона? Но это было бы против правил всей его предыдущей жизни, ведь Андрей Железнов привык к тому, что обычно женщины сами искали встреч и звонили, порой слишком настойчиво, даже назойливо. Так было всегда. С того самого мгновения, когда он впервые поймал на себе женский заинтересованный взгляд. А вот что делать, если женщина несколько вечеров танцевала только для тебя одного, а потом испарилась без следа, он не знал. Потому что не привык ни догонять, ни искать, ни покорять. Он никогда не был охотником – наоборот, женщины считали его ценным трофеем.
– Она обещала позвонить… – начал Железнов нерешительно. – И что-то ее не слышно.
– Не волнуйся, она уехала. Вернется – позвонит. Подожди немного. Какой нетерпеливый! – засмеялась Элла и взглянула на него томно.
Но получилось не сексуально, а забавно. Как будто они оба прилежно играли в любительском спектакле: Элла – роль коварной соблазнительницы, Андрей – рокового мужчины. У нее получалось лучше, потому что она до конца верила в предлагаемые обстоятельства. А вот он играл плохо. Но разве можно убедительно создать образ покорителя дамских сердец, когда единственно важная для тебя женщина, судя по всему, внезапно и без объяснения причин дала тебе отставку?
Андрей не торопился допивать коньяк, которого осталось на донышке бокала буквально несколько капель. Он снова и снова вдыхал его слишком резкий аромат. Потом, в другой жизни, Андрей Железнов научится по-настоящему разбираться во всех тонкостях дегустации этого изысканного напитка. Станет излишне капризен и даже привередлив, поэтому ни один литр коньяка он выльет в унитаз со словами: «Какая дрянь!» Но все это тоже будет потом, как и его песни, которые станут шлягерами. А сейчас Андрей искренне сожалел о том, что порцию спиртного, положенную ему по правилам ресторана (каждый музыкант имеет право на один бесплатный «дринк»), он уже выпил.
– Тебя до метро подбросить? – спросила Элла, поднимаясь из-за стола и обдергивая крошечное платье, которое едва прикрывало ее широкие бедра.
– Спасибо, Элка, но я лучше пешком пройдусь. – отказался Андрей, глядя в упор на ее немного выпирающий животик. – Слушай, а тебе никогда не предлагали для эротического журнала сняться? У тебя фигура такая… Такая…
Он никак не мог найти подходящего слова.
– Пышная, – подсказала Элла и засмеялась. – Да мне все пошлятину какую-то предлагают. То секс в армии, как новобранцам попала в руки шикарная девица, причем одна на всех. То история про директора фирмы, который секретаршу возжелал. А однажды предложили сняться в роли школьницы, которая…
– Подожди, – перебил ее Железнов. – Какая из тебя школьница? Скорее, разбитная директриса школы, которой понравился новый ученик из десятого «А».
– О! Да у тебя талант! Ты можешь на этих историях деньги зарабатывать! – Элла даже села от удивления. – Хочешь, я тебя сведу со знающими ребятами? Будете вместе работать. Ты сочинять – они снимать. Может, тогда и я на съемках тряхну, как говорится, стариной.
– О боже! Что ты такое говоришь! – Андрей запустил руки в свои раньше срока поседевшие волосы и взъерошил их. – Я музыкант, а не сценарист порнухи.
– А какая разница, как деньги зарабатывать? – удивилась Элла. – Ладно, не хочешь делом заниматься, поезжай домой спать. А мне еще на работу надо успеть. Ну что, до метро тебя подвезти, музыкант? А то будешь пешком тащиться, как бродяга.
На улице было очень темно. А может быть, им так показалось, потому что они вышли из ярко освещенного зала ресторана, в котором ежесекундно вспыхивали сотни разноцветных огоньков, и мир вокруг казался светлым и радостным. А вот на стоянке для машин не горел ни один фонарь. Элла и Андрей шли, спотыкались, хотя крепко держались друг за друга.
– Черт, пока доковыляешь, все каблуки переломаешь, – ругалась Элла.
Железнов молчал. Он не знал, как снова спросить про Лялю и наконец-то узнать про нее все – куда уехала, надолго ли, с кем. И вообще, кто она такая, эта Ляля? Андрея только сейчас осенило, что, хотя в его распоряжении и было семь длинных ночей, он ни разу не задал ей этот простой вопрос: «Кто ты, Ляля, и откуда взялась?»
А вот за такие же четыре бесконечные ночи, но без нее, у него, как выяснилось, накопилось очень много вопросов. Даже слишком. И один откровеннее другого:
«Ляля, почему ты, влюбленная и преданная, больше не ждешь меня каждый вечер?»
«Почему сейчас я вынужден идти во тьме вместе с девушкой в слишком коротком платье, которая вот-вот отправится развлекать других мужчин?»
«Почему, Ляля, я даже не знаю номер телефона, по которому могу тебе позвонить?»
«Почему я не знаю, как твои имя и фамилия и чем ты занимаешься?»
«Почему, черт побери, я не знаю ничего? Кроме того, что ты можешь внезапно появиться на рассвете и станцевать самый прекрасный танец на земле? Я даже не знаю, почему ты, презирая все правила и законы, не носишь трусы и бюстгальтер одного цвета?»
– Слышь, Андрюша, ты только не бойся, – внезапно прервал его мучительный внутренний монолог голос Эллы, – у меня там охранник. – Она открыла дверь темно-вишневой «девятки», и тут же раздался звериный рык.
– Рич, сидеть! – приказала Элла железным голосом, но тут же запричитала: – Сидишь тут один, мой хороший, зайчик мой маленький. А мама тебе покушать принесла. Хочешь кушать?
Элла пошире отворила дверцу, и из автомобиля вальяжно и неторопливо вышла большая черная собака с лохматым загривком.
– Кушай, мой хороший. – Элла откуда-то из-под сиденья достала красную пластиковую миску и вывалила в нее содержимое целлофанового пакета, который она принесла из ресторана.
Андрей думал, что у нее там какие-то нужные вещи – может быть, сменная пара туфель или свитер. А оказалось, что там была еда. Судя по запаху, остатки отличного бифштекса.
Собака с коричневыми, как янтарные бусины, глазами понюхала миску и взглянула на хозяйку.
– Ну что, не хочешь? Вкусно же… – растерялась Элла. – Неужели эти сволочи вчерашнее подсунули? Сколько раз говорила, собаки – не люди. Тухлятину есть не будут. Ричик, зайчик мой, ты же голодный. Покушай, не расстраивай маму. Андрюх, а может, и правда, дрянь? Отравится еще моя собака. Что я тогда делать буду? Ты ничего не слышал? Сегодня на кухне позавчерашнее не пережаривали?
– Вроде нет, – пожал плечами Железнов, который и сам хотел есть – то ли плохо перекусил на бегу между песнями, то ли так неожиданно дали о себе знать всего пятьдесят граммов коньяку. «А может, бармен-гад подсунул “паленый”»? – подумал Андрей, хотя когда он пил, то никаких сомнений в качестве коньяка у него не возникало. Но сейчас желудок взбунтовался, требуя еды так настойчиво, что даже запах остатков бифштекста, прихваченных Эллой для собаки, показался Андрею аппетитным.
– Вчера свадьба была, так что объедки туда отправили. Повар говорил, что сегодня вся еда свежая и съедобная.
– Андрюш, а повару-то твоему верить можно? – недоверчиво покачала крашеной головой Элка. – Он еще тот жулик. Ему-то что, а у собаки моей, не дай бог, расстройство желудка будет. Ричик, милый, кушай!
– А может, он не голоден? – высказал предположение Железнов, который уже пожалел о том, что согласился на предложение Эллы подвезти его до ближайшей станции метро. Сейчас стой и жди, пока собака после долгих уговоров соизволит поесть. Потом ей захочется в туалет или водички попить. Но самое главное, что Андрею Железнову тоже всего этого хотелось – и пить, и есть, и в туалет. Но его желания в расчет не принимались. Ими никто даже и не думал интересоваться. Ведь главным сейчас был не он, Андрей Железнов, а огромный мохнатый пес с модной кличкой Рич.
– Слушай, – захихикала Элка, – а жених-то вчера, наверное, не смог выполнить первый супружеский долг.
– Почему? – удивился Железнов.
– Так он же бифштексик старый скушал, так что точно целую ночь на горшке просидел. Это повар говорит, что мясо вчерашнее, а сколько ему лет от роду, точно никто не знает.
– Эл, да брось. Он так врать не будет. Зачем? Если отравится кто, проблем не оберешься. Ты же нашу публику знаешь. Ноги в цемент…
– Ой, не могу, – продолжала веселиться Элла. – Жених в опочивальню направляется, а у него – бах! – в животе революция. Невеста в слезы. Жених в конфузе.
– Злая ты, Элка, – засмеялся Андрей. – Ну зачем тебе-то это нужно, чтобы жених непременно провел ночь в сортире? Что тебе невеста плохого сделала?
– А нечего ей было выпедриваться и платье белое напяливать, – неожиданно зло ответила Элла и затянула:
И платье шилось белое, когда цвели сады,
Ну что же тут поделаешь, другую встретил ты…
– Вот как в жизни бывает, другую не встретил, а тухлым бифштексом на собственной свадьбе отравился и всю брачную ночь провел, сидя на унитазе, – победно закончила девушка и запахнула короткую курточку из золотистой, похожей на клеенку искусственной кожи.
– Да бог с ним, с женихом этим, – улыбнулся Железнов и неожиданно пожалел, что в тот вечер пригласил на танец не Эллу, а Лялю.
Ведь как все сейчас было бы легко и просто. На рассвете в его постель со словами: «Милый, я так устала» – упала бы девушка с шикарными формами, которая проделала бы с ним всем давно известные «фокусы». И никаких танцев. И никаких песен. И никаких вопросов: «Кто ты, Ляля?», «Где ты, Ляля?». А главное, не было бы этой почти животной тоски по слишком худому и такому восхитительному в своей легкости телу.