— Нет, нет, вы ничего из меня не вытянете, пока я не доведу дела до конца, — улыбаясь, сказал я. — А теперь, господин инспектор, у каждого из нас есть своя работа. Если вы захотите встретиться со мною здесь в полдень…
И тут произошло нечто ужасное, послужившее началом конца.
Я вдруг услышал, что входная дверь резкораспахнулась, в коридоре раздались чьи-то нетвердые шаги, и в комнату ввалился Ян Мэрдок — бледный, растрепанный, в расстегнутой одежде, хватаясь за мебель своими костлявыми руками, чтобы не упасть на пол.
— Брэнди, брэнди, — задыхаясь, проговорил он и со стоном упал на диван.
Он явился не один. За ним следом вбежал Стэкхэрст, без шляпы, запыхавшийся и почти такой же потрясенный, как Мэр дом.
— Да, да, брэнди, — крикнул он, — ведь он находится при последнем издыхании! Все, что я мог сделать, — это привести его сюда. По дороге он дважды терял сознание.
Полстакана спирта произвели удивительную перемену. Мэрдок приподнялся на локте и сбросил с плеч пиджак.
— Ради бога! Растительное масло, опий, морфий! — кричал он. — Дайте мне что-нибудь, чтобы облегчить эту дьявольскую боль!
Мы с инспектором громко вскрикнули. На обнаженном плече Мэрдока виднелся похожий на сетку красный узор, такой же самый, как тот, который оказался смертельным для Фитцроя Макферсона.
Но жестокие страдания причиняла Мэрдоку, видимо, не только израненная кожа, потому что несчастный перестал вдруг дышать, его лицо почернело, и затем, судорожно ловя воздух, он схватился рукой за сердце. По его лбу скатывались капли пота. Ежеминутно он мог скончаться. Мы вливали в его горло брэнди, и каждый глоток возвращал бедняге силы. Тампоны из ваты, смоченные в оливковом масле, успокаивали боль, причиняемую странными ранами. Наконец его голова тяжело упала на подушку. Измученный организм искал отдыха для восстановления запаса своих жизненных сил. Это был полусон, полуобморок, но все же он облегчал страдания.
Расспрашивать Мэрдока не имело смысла, поэтому, как только мы перестали опасаться за его жизнь, Стэкхэрст повернулся ко мне.
— Боже мой, — воскликнул он, — что это такое, Холмс? Что это?
— Где вы его нашли?
— На пляже. На том самом месте, где погиб несчастный Макферсон. Будь у Мэрдока такое же слабое сердце, как у Макферсона, он не находился бы сейчас здесь, с нами. Пока я вел его к вам, я не раз думал, что его песенка спета. До Гэйблс было слишком далеко, поэтому я привел его сюда.
— Вы увидели его на пляже?
— Я услышал его крик, когда шел по тропинке среди скал. Он стоял у края воды, шатаясь, как пьяный. Я сбежал вниз, набросил на него одежду и притащил сюда. Ради бога, Холмс, приложите все силы, не пожалейте труда, чтобы снять проклятие с этих мест, потому что жизнь стала здесь совершенно невыносимой. Неужели вы, известный всему миру человек, ничего не можете для нас сделать?
— Думаю, что могу. Пойдемте со мной! И вы, инспектор, тоже. Посмотрим, не сумеем ли мы отдать преступника в ваши руки?
Оставив бесчувственного Мэрдока под опекой моей экономки, мы втроем отправились к роковой лагуне. На гальке еще лежали одежда и полотенце, оставленные раненым. Я медленно шел у самого края воды, а мои спутники гуськом следовали за мной.
Большая часть лагуны была очень мелкой, и лишь под скалой, где вода подмыла берег, дно опускалось на 4–5 футов. Вполне понятно, что именно туда направлялся каждый пловец, соблазненный прозрачной, зеленоватой водой. У подножия скал вокруг лагуны лежали огромные камни, вдоль которых я и направился, внимательно всматриваясь в глубину у моих ног. Когда я дошел до самой спокойной части лагуны, то увидел наконец то, что искал, и торжествующе воскликнул:
— Цианеа, цианеа! Смотрите, вон она, «львиная грива»!
Странный предмет, на который я указывая, действительно был похож на спутанную львиную гриву. Он покоился на выступе скалы, в каких-нибудь трех футах от поверхности воды; ужасное, колышущееся, волосатое создание, с серебристыми прядями, вплетенными в желтые космы, которое медленно пульсировало, расширяясь и сокращаясь.
— Оно сделало слишком много дурного. Хватит! — воскликнул я. — Помогите мне, Стэкхэрст! Давайте навсегда покончим с убийцей!
Над подводным уступом нависал обломок скалы. Мы стали подталкивать его до тех пор, пока он с оглушительным плеском не свалился в воду.
Когда рябь наконец улеглась, мы увидели, что камень лежит на этом выступе. Кусок трепещущей желтой оболочки указывал на то, что наша жертва находилась под ним. Густая маслянистая пена, просачиваясь из-под камня, медленно всплывала на поверхность и покрывала воду грязными пятнами.
— Это выше моего понимания! — воскликнул инспектор. — Что это было, мистер Холмс? Я родился и вырос в этих местах, но никогда не видел ничего подобного. Это не из Сэссэкса.
— Тем лучше для Сэссэкса, — заметил я. — Очевидно, ее пригнал сюда этот юго-восточный ветер. Пойдемте со мной, и я вам прочту воспоминания человека, который имел достаточно причин, чтобы на всю жизнь запомнить встречу с этой грозой морей.
Когда мы вернулись в мой кабинет, Мэрдок чувствовал себя значительно лучше и уже мог сидеть. Но он все еще был ошеломлен и время от времени содрогался от боли. Он отрывисто объяснил нам, что понятия не имеет, что с ним произошло. Только помнит, что в то время, когда он находился в воде, его насквозь пронзила ужасная боль, и ему нужно было употребить всю силу воли, чтобы выбраться на берег.
— Вот книга, — сказал я, беря небольшой томик, — которая первая бросила свет на то, что навсегда могло остаться тайной. Это «В далеких краях», написанная известным исследователем Д. Г. Вудом. Вуд сам едва не погиб при встрече с этой бестией. Cyanea Capillata — так называется это чудовище, и соприкосновение с ее щупальцами так же опасно для жизни, как укус кобры. Позвольте мне прочитать вам отрывок.
«Если пловец увидит круглую, рыхлую массу, состоящую из коричневатой оболочки и волокон, нечто похожее на огромную спутанную львиную гриву и обрезки серебряной бумаги, то пусть он поостережется, потому что это страшная, ядовитая Cyanea Capillata». Разве можно лучше описать нашу зловещую знакомую?
Далее Вуд рассказывает о своей личной встрече с одной из них в то время, когда однажды, купаясь, он заплыл довольно далеко от берегов Кента. Он отметил, что это существо протягивает свои почти незаметные нити на расстояние до 50 футов. От соприкосновения с многочисленными нитями на коже выступают ярко-красные полосы. При более близком исследовании оказывается, что это мельчайшие точки или нарывчики и в середине каждого из них находится как бы раскаленная докрасна иголка, впивающаяся в нервы. Страдания, причиняемые этими ранами, объясняет Вуд, — это еще не самое худшее: «От пронизывающей боли в груди я упал, как сраженный пулей. Когда прошли судороги, мое сердце шесть или семь раз ударило так сильно, как будто хотело выскочить». Это его едва не убило, а ведь он встретился с цианеей в открытом море, а не в тихой и тесной лагуне. Он рассказывает, что потом с трудом узнал сам себя, такое у него было бледное, искривленное и сморщенное лицо. Он выпил целую бутылку брэнди, и это, кажется, спасло ему жизнь. Вот книга, инспектор. Я даю ее вам, и вы сами сможете убедиться, что она полностью объясняет трагедию бедняги Макферсона.
— А при случае и я буду оправдан, — с кислой усмешкой заметил Мэрдок. — Я не виню ни вас, инспектор, ни вас, мистер Холмс, так как ваши подозрения были вполне естественны. Ведь я понимаю, что накануне своего ареста я очистился от подозрений лишь потому, что сам разделил участь своего бедного друга.
— Нет, мистер Мэрдок. Я уже напал на след, и если бы вышел из дому так рано, как предполагал это сделать, то избавил бы вас от этого неприятного происшествия.
— Но как вы до этого додумались, мистер Холмс?
— Я «всеядный» читатель, и моя память очень хорошо фиксирует подробности. Слова «львиная грива» все время преследовали меня. Я помнил, что они мне попадались в каком-то необычном сочетании. Вы ведь заметили, как подходит это определение и описанию цианей. Не сомневаюсь, что Макферсон увидел чудовище, когда оно плавало на поверхности воды, и произнес слова «львиная грива», желая предостеречь нас от бестии, которая убила его.
— Следовательно, я окончательно очищен от подозрений, — сказал Мэрдок, медленно поднимаясь. — Но я должен еще кое-что пояснить, так как мне известно направление, по которому шли ваши поиски. Это верно, что я любил мисс Бэллами, но с того момента, когда она избрала моего друга Макферсона, я думал лишь о том, что можно было бы сделать для ее счастья. Был доволен уже и тем, что, стоя в стороне, мог им помогать. Я часто носил им письма и делал это потому, что они мне доверяли, потому что она была мне бесконечно дорога. Я сам поспешил сообщить ей о смерти моего друга, чтобы кто-либо иной не сделал этого менее осмотрительно. Она не сказала вам о наших взаимоотношениях, опасаясь того, что вы не поймете ее должным образом, и мне может быть причинен вред. А теперь позвольте мне вернуться в Гэйблс, так как я хотел бы лечь в постель.
Стэкхэрст протянул ему руку.
— Вы испытали большое нервное потрясение, — сказал он. — Простите за то, что произошло, Мэрдок. В будущем мы будем лучше понимать друг друга.
Они вышли вместе, дружески взявшись за руки. Но инспектор остался и смотрел на меня своими бычьими глазами.
— Да, вы разрешили загадку! — воскликнул он наконец. — Я читал о вас, но не верил написанному. А то, что вы сделали, — великолепно!
Я вынужден был покачать головой. Принять такую похвалу — значило бы унизить собственное достоинство.
— Я был слишком медлителен и вел себя, как дилетант. Если бы тело было найдено в воде, я сразу понял бы, в чем дело. Но меня дезориентировало полотенце. Бедняга Макферсон, оказывается, и не помышлял о том, чтобы обтереть тело, поэтому я решил, что он даже и не входил в воду. Почему же я должен был, следовательно, предположить, что на него напало какое-то морское существо? Вот в этом-то и была моя ошибка. Да, да, инспектор, я частенько насмехался над вами, господами из полиции, но Cyanea Capillata чуть было не отомстила мне за Скотлэнд Ярд…