Вот так мы все бежали и бежали, огибая стоявшие на пути деревья и продираясь через кустарник. Моя форма приобрела еще более плачевный вид, явно оставив куски на многих ветках. Платье девушки, и так разорванное немецкими руками, теперь вообще лишь отдаленно напоминало одежду. Но страх перед гортанными звуками немецкой речи, которые я постоянно ожидал услышать сзади, придавал нам сил. Впрочем, и эти силы оказались не бесконечными.
Первой не выдержала темпа девушка. Признаюсь, я тоже бежал уже исключительно на силе воли. Но корень под ногу попался именно ей, и девушка, в который уже раз за сегодня, растянулась на земле.
— Нн… Ннне ммогу… большшше… — даже не сказала, а прохрипела моя спутница в перерывах между судорожными вздохами.
Она даже не пыталась встать. Просто лежала там, где упала, и дышала как загнанная лошадь. Я был примерно в таком же состоянии. Тело полностью отказывалось шевелиться, и сделать какое-то движение, кроме как поднять руку, было выше моих сил. Я смог только сбросить на землю сидор и карабин, упасть рядом и растянуться на земле.
— Ты как? — спросил я девушку.
Вместо ответа справа раздавалось лишь хриплое дыхание. Она что, снова в трансе? Я повернул голову. Девушка так и лежала лицом вниз, будто мертвая.
— Я… ниче… го… — наконец смогла ответить она.
Так мы пролежали минут пять. Сердце наконец-то перестало изображать взбесившегося молотобойца и больше не пыталось проломить грудную клетку. Я смог даже сесть и привалиться спиной к ближайшему дереву. Дико захотелось пить. Подтянув к себе сидор, я развязал горловину и достал одну из фляг. К счастью, в ней оказался не шнапс. Вы себе представляете, каково это, после такой пробежки глотнуть шнапсу? Я вот тоже не представляю, но думаю – ничего приятного. Сделав большой глоток, я протянул флягу девушке, которая тоже зашевелилась. Она выхватила флягу у меня из рук и тут же ее опустошила. Теперь у нас только одна фляга на двоих. Воду надо экономить.
Напившись, девушка тоже села, привалившись к соседнему дереву. Только теперь, когда весь адреналин сгорел во время бега, а в спешке уже не было необходимости, я смог ее рассмотреть. Симпатичная такая девчонка. Растрепанные длинные русые волосы, обрамляющие милое, пусть и чумазое, личико. Глаза большие, карие. Правда, с каким-то диковатым блеском, но после сегодняшних приключений это нормально. Немного вздернутый носик, сочные губы… И никаких следов косметики. Фигура, абсолютно не скрывающаяся под несколькими клочками тряпок, некогда бывших платьем, на мой вкус немного полновата. Не девяносто – шестьдесят – девяносто, но сложена пропорционально и очень даже неплохо. Грудь, на мой взгляд, большая. Не знаю, какой размер, я в этом не разбираюсь, но совсем даже не плоская. Небольшой животик, широкие бедра, сейчас покрытые синяками, оставленными грубыми мужскими руками, и расцарапанные ветками во время бега по лесу…
Поймав мой изучающий взгляд, девушка осознала, в каком виде она предстала перед незнакомым мужчиной, и, сдавленно пискнув, перекатилась за дерево, попутно пытаясь прикрываться руками:
— Не смотри!..
Мне потребовалась некоторая пауза, во время которой мой перенасыщенный сегодняшними событиями мозг обработал сложившуюся ситуацию.
— Мне сейчас абсолютно не до… Ну, вы понимаете… Короче, не до девушек мне сейчас.
— Чего? — раздалось из-за дерева.
— Блин! Не смотрю я! И не собираюсь к тебе приставать!
Подтянув к себе сидор, я бросил его к дереву, за которым она пряталась, стараясь, чтобы упавший мешок можно было достать не выходя из «укрытия».
— Там одежда. Ты только надевай мужскую – в платье по лесу ходить неудобно.
Мешок исчез за деревом, и минут пять оттуда раздавались только шорох и сопение. Наконец девушка разобралась со своим гардеробом и снова вышла ко мне. М-да… Одежда, мягко говоря, великовата. Штаны на ней выглядели почти как шаровары, рубаха свисала до колен, а пиджак более походил на пальто. Почти смешно, если бы все это не было так грустно.
— Штаны в сапоги заправь. И рубашку заправь. Рукава закатай. — Откуда, интересно, у меня этот командный тон?
Пока девушка приводила себя в порядок, я решил, что неплохо было бы покурить. Достал из кармана кисет с табаком и бумагу, пару секунд тупо смотрел на этот набор и спрятал обратно в карман. Достал трофейные сигареты, щелкнул зажигалкой.
— Меня Леша зовут, — представился я, затянувшись сигаретой. Н-да, совсем не «Давидофф».
— Я – Оля. Я к деду приехала. На хутор… А тут война… Немцы приехали… — Судя по всему, отступившие было воспоминания вернулись, и девчонка сейчас заплачет. Но все же, шмыгнув пару раз носом, Оля сдержалась.
— Я проходил мимо вашего хутора. Увидел немцев и решил помочь. — Надо постараться как-то обходить деликатную тему, а то точно заплачет. — Успокойся, уже все в порядке. Как хутор называется?
— Ивашкин называется. А я сама из Гуты…
— Слушай, — перебил я ее. — Какое сейчас число и где мы вообще?
Ответом мне стали округлившиеся карие глаза. Сейчас мы и проверим выдуманную легенду. Девчонка, конечно, не следователь НКВД, но потренируемся для начала «на кошках».
— Не помню я ничего… Очнулся там. — Я махнул рукой в сторону, откуда мы прибежали. — Возле дороги. Рядом машина разбитая и наши лежат. Мертвые все. А я, наверное, с грузовика когда летел – головой обо что-то хорошо приложился. Короче, память отшибло полностью. Помню только, что зовут меня Лешей, и… все. Ну, встал, пошел по дороге и на ваш хутор вышел…
Удивление в глазах Оли сменилось жалостью, а потом они испуганно расширились. А из-за моей спины прозвучал окрик:
— Не двигаться!
* * *
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Попали… Надежду вселяло только одно – говорят по-русски. Гораздо хуже было бы услышать «Хальт!». А так есть надежда. Скорее всего, это окруженцы. Мало ли наших в сорок первом по лесам бродило – к фронту прорывались. Я сидел не шевелясь. В крутого играть не хотелось. Смысла не было – в надежность своей легенды я верил, да и неизвестно, сколько стволов сейчас на меня направлено из окружающих зарослей. Так что посидим подождем. Авось не пристрелят сразу, а будет разговор – выкрутимся.
В поле моего зрения появился человек в форме бойца РККА, которая вполне могла потягаться с моими обносками в плане убитости. Гимнастерка, конечно, была не такая вылинявшая, как моя, но количество прорех и пятен на ней просто поражало. Дополнительную оригинальность внешнему виду солдата придавала грязная тряпка (портянка?), сейчас исполняющая роль бинта на левом предплечье. Боец вполне недвусмысленно целился в меня из карабина, причем, несмотря на мою беззащитность, явно нервничал. Сразу же в кустах чуть спереди и справа раздался шорох, и из густой листвы выглянул ствол второго карабина. Невидимая рука, принадлежащая кому-то вне поля моего зрения, утащила куда-то мне за спину лежащий рядом трофейный маузер. Вокруг отчетливо повисло напряжение. Казалось, даже воздух сгустился в какое-то желе и упрямо отказывался лезть мне в легкие. Напряжение сгустилось еще больше, когда передо мной появился новый персонаж.
Этот выглядел поопрятнее того бойца, которого я увидел первым. И кроме того, был командиром. Хотя фуражки на нем не было, мне сразу бросились в глаза пары кубиков на петлицах. Лейтенант, значит. Впрочем, простым лейтенантом он пробыл недолго – командир чуть повернулся, бросив взгляд на продолжавшую растерянно хлопать глазами Олю, и на его рукаве я заметил нашивку, которую видеть очень не хотелось. Красная звезда с серпом и молотом плюс два узких угольника явно указывали на принадлежность этого персонажа к рядам доблестного НКВД. Сержант ГБ? Внутри все оборвалось. Знаете такое ощущение, будто где-то в животе раскрывается «черная дыра»? Если нет, то вам очень повезло. Мало приятного. А потом я снова обратил внимание на петлицы. Малиновые с черным кантом. Похоже, и в этот раз мне повезло. Вроде бы пехотный младший политрук?
— Кто такие?
Я попытался было встать, но боец с карабином занервничал еще больше, и от идеи, вытянувшись во фрунт, доложить по форме пришлось отказаться. Что ж, буду отвечать сидя.
— Товарищ младший политрук, извините, но о себе доложить не могу.
На звание не отреагировал. Хорошо! Значит, угадал! Абсолютно неуставным движением я указал на ссадину, оставленную на моем лбу встречей с деревом еще того, семьдесят лет тому вперед, и продолжил:
— Память отшибло. А девушка – с хутора в паре километров отсюда.
Политрук явно растерялся. На его лице, отображая ход мыслей, сменилось несколько выражений в спектре от удивления до хмурой подозрительности. Пока там не появилось выражение «расстрелять фашистскую сволочь!», я поспешил продолжить:
— Я у дороги очнулся. Рядом машина разбитая и трупы. Ничего, кроме имени, не помню. Наверное, головой ударился. Пошел по дороге и вышел к хутору под лесом. А там немцы мужика убили и вот ее, — я указал рукой на Олю, — хотели…
Политрук стоял и слушал, как я пою. В принципе ничего ведь фантастического я ему не рассказывал, но доверчивостью он, похоже, не страдал. Ну да, работа у него такая.
— …В общем, обидеть ее хотели. Ну, я с теми немцами разобрался, а потом мы в лес побежали. Вот, собственно…
— Это правда? — Политрук повернулся к Оле. Если мой рассказ и произвел какое-то впечатление на стоящего передо мной чекиста, то это было незаметно.
Оля кивнула. А я, продолжая играть роль контуженого, хлопал глазами.
— А почему у вас оружие немецкое? — не унимался политрук.
— Я у немцев… на хуторе…
— А где была ваша винтовка?
Молчание. А где была моя винтовка? Пока я лихорадочно пытался что-то придумать, политрук истолковал паузу по-своему.
— Та-а-ак… — протянул он, багровея лицом. — Как же это вы, боец Рабоче-крестьянской Красной армии, бросили вверенное вам оружие?! А может, ты дезертир? Да я тебя… Красноармеец Алфедов!
— Я! — Боец, продолжающий целиться в меня, попытался, не опуская карабина, встать смирно.
— По законам военного времени…
— Терехин, отставить… — сзади раздался новый голос. Звучал он слабо и с явными хрипами. — Боец, ко мне…
Судя по реакции видимых мне окружающих, последние слова предназначались мне. Я осторожно, стараясь не делать резких движений, встал и оглянулся. Сзади стоял еще один боец с ДП. Этот, для разнообразия, в меня не целился. А за ним, на носилках из двух палок и куска брезента, лежал кто-то еще. Голова лежащего была перебинтована так, что виднелся лишь нос и один глаз. Бинты также покрывали его правую руку, захватывая и плечо с шеей. На свободной от бинтов стороне на петлице поблескивали две шпалы. Майор, значит.
— Товарищ майор… — Я подошел к раненому.
— Вольно… Ты… где на дороге… очнулся?
— Да вот там, — я махнул в сторону дороги, — на дороге через лес. По ней шел. Как далеко, не помню, но шел полдня почти. А до хутора, о котором я говорил, отсюда полчаса пути.
— Как хутор… называется?
— Вроде бы Ивашкин, товарищ майор. Вот Оля местная. Оттуда она. — Я жестом подозвал девушку и обратился уже к ней: – Оля, как хутор называется?
— Ивашкин. — Она, все еще опасливо поглядывая на вооруженных солдат, медленно подошла. — Это деда моего хутор. А дальше, версты три да через реку, Гута… Оттуда я…
— Политрук… посмотри по карте… — Майору явно становилось все труднее говорить. — Немцев видел?
— Так точно, товарищ майор, — доложил я. — Двоих убил на хуторе, а потом, когда через лес бежали, слышали, как колонна в ту сторону шла по дороге.
— Сколько машин?
— Точно не скажу, товарищ майор. Вроде по звуку пять или шесть моторов.
— Пять… Шесть… — Майор уже держался из последних сил. — Боец, поступаешь… под мое командование. Терехин… из леса не выходить… идем дальше на… восток…
И отключился. Вот так для меня, в первый же день, едва начавшись, мой боевой путь чуть не оборвался. Причем пулю я мог получить от своих же. Но, слава богу, все обошлось. Плюсом в моей ситуации было то, что я теперь не один. Минусы – неадекватный чекист, который продолжает подозрительно поглядывать в мою сторону, и то, что, похоже, эта компания собралась прорываться через линию фронта.
После моего разговора с майором бойцы расслабились. Из кустов появились еще двое с карабинами. Никто в меня уже не целился. Правда, подозрения политрука все еще не были рассеяны – он как раз что-то шептал на ухо ранее целившемуся в меня бойцу. Видимо, давал указания не спускать глаз с возможного вражеского диверсанта. Закончив это безусловно полезное дело, он подошел ко мне:
— Фамилия?
— Товарищ младший политрук, я не помню своей фамилии! — Я все же встал по стойке «смирно». — Помню только, что зовут Алексеем.
Политрук поморщился:
— Значит, до выяснения будешь Найденовым. По имени к тебе обращаться – не по уставу. Что в мешке?
Я присел перед взятым на хуторе сидором и распахнул горловину.
— Патроны к карабину, гранаты, фляга, одежда для девушки, штык-нож и хлеб.
При слове «хлеб» глаза стоявшего рядом бойца заблестели. Видимо, они уже долгое время питались подножным кормом. Увидев это, я протянул буханку Терехину.
— Это ребятам, — пояснил я, для верности кивнув на глядевших голодными глазами бойцов. — Еще есть второй штык-нож, пустая фляга и пистолет.
— А ТТ у тебя откуда? — Политрук взял хлеб и не глядя протянул буханку солдату, стоявшему сзади.
Вот этого вопроса я явно не ожидал. Блин, ну почему мне не пришло в голову, что надо продумать даже эту мелочь? Я ведь кто? Судя по форме – боец РККА. И ТТ мне по званию никак не положен. Еще понятно, как у меня оказался «парабеллум»… Понятно, что он трофейный и достался мне тем же путем, что и остальной немецкий хабар. Но я уже достал из кармана и положил рядом со своим остальным имуществом отечественный ТТ.
— У машины, где я очнулся, командир лежал… Младший лейтенант вроде… — Я попытался изобразить, что изо всех сил пытаюсь припомнить подробности. На самом деле я лихорадочно пытался тщательно сформулировать свой ответ. Прямо как на экзамене – ответить так, чтобы из моего ответа не возникло дополнительных вопросов. Только здесь покруче, чем на экзамене. Здесь «неуд» ставят пулей в голову.
— …У него пистолет взял.
— Значит, винтовку свою ты не взял, а пистолет…
Этот экзамен я провалил.
Похоже, опять придется съезжать на контузию. «Голова – предмет темный…» и так далее. А какие еще варианты?
— Так… Не знаю, товарищ младший политрук… Я плохо помню, что до хутора было…
Терехин мне явно не поверил. Ну, не приказал меня арестовать – и чудненько. Все равно он меня подозревает.
— ТТ я забираю. У меня как раз патроны заканчиваются, так что он мне очень кстати. — Покачал головой, но, глянув на лежащего неподалеку майора, решил прекратить допрос, положил пистолет и протянутую мной запасную обойму в карман и кивнул бойцам. — Странный ты какой-то… Ладно, посмотрим, как дальше будешь. Винтовку и патроны отдать, второй пистолет – Гримченко, гранаты распределите. А теперь с вами, девушка.
Оля все это время так и стояла, переводя взгляд то на меня, то на Терехина, то на лежащего в беспамятстве майора. Когда политрук повернулся к ней, она, словно испуганная зверушка, сделала робкий шажок поближе ко мне. Она меня что, теперь ангелом-хранителем считает? Хотя после того, как я ее спас…
— Товарищ младший политрук, разрешите обратиться!
Тот, похоже, немного опешил от такой смелости человека, которого несколько минут назад собирался пустить в расход.
Я обнаглел окончательно и кивнул в сторону: