- Смотрите, смотрите! Ведь это беркуты! - заревел он, указывая плетью на небо. - Может быть, наши? Скорей, Долибхо, беги в обоз и приведи сюда обоих орлятников с орлицами. Да чтобы не упустили они их! Если орлы улетят, - могут не вернуться.
Субудай ускакал, но вскоре возвратился обратно со своим старым слугой Саклабом, который прибежал за ним, держа в руках освежеванную тушу барана. Великий аталык остановился и всматривался в небо, синее, просторное, спокойное. Там высоко, так высоко, что они казались двумя черными лоскутками, парили два орла. Они кружились, налетали друг на друга, сцеплялись, падали камнем вниз, снова разлетались и опять реяли в воздухе, чертя большие круги.
Седобородый Саклаб растянул баранью тушу на большом плоском камне, подложив под нее черную шкуру. Ножом, висевшим на поясе, он быстро рассекал тушу на мелкие части.
Вдруг над старым Саклабом точно пронеслась буря. С неба стремительно камнем свалился огромный желто-бурый орел, прямо на развороченного барана, схватил большой кусок мяса и скачками бросился в сторону, размахивая широкими, крыльями и подпрыгивая, намереваясь снова взлететь. На него набросились со всех сторон находившиеся поблизости монгольские воины.
Орел, видимо, был охотничий, прирученный. Он перестал биться. Монголы перенесли его на тушу, где, вцепившись в мясо, орел начал когтями и клювом выдирать куски.
- Есть! Есть! - закричал один из монголов, обнявший орла за шею. Он отцепил кожаный мешочек величиной в ладонь, укрепленный под крылом, и поднес, согнувшись, Субудай-багатуру. Тот, не смотря, сунул мешочек за пазуху и затем, хлестнув плетью коня, умчался.
Глава четвертая. ПОСЛЕДНИЙ ВОЕННЫЙ СОВЕТ
(Из "Путевой книги" Хаджи Рахима)
"Дай мне силы, о мудрейший и всеведущий, чтобы я мог правдиво описать это тайное совещание, на котором решался вопрос: быть или не быть "вечерним странам" в монгольском кулаке? Броситься ли вперед на толпу бледнолицых сынов "вечерних стран" или осторожно и обдуманно повернуть коней назад, чтобы временно затаиться в кипчакских степях, отдыхая и накапливая силы, а затем снова прыгнуть вперед, когда сверкающий в небе неизменный покровитель монгольских племен протянет руку в сторону заката солнца к крикнет:
- Туда! Начинайте!
На совещании были только чингизиды (кроме самовольно ускакавшего Гуюка) и некоторые начальники отрядов. Из молодых присутствовал ставший любимцем Бату-хана всегда веселый, шутник, дерзкий тысячник Иесун Нохой и, конечно, неизменный советник Субудай-багатур.
Соединив концы пальцев и опустив глаза вниз, мы все долго сидели молча, ожидая первого слова или приказа нашего повелителя. Наконец Бату-хан прервал молчание.
- Вестники не обманули нас. Орел-гонец принес второе послание, важное, которое во мне вызвало тревогу. Наверное, и вы тоже задумаетесь, что это послание должно означать и как нам поступить.
Все сидевшие зашевелились:
- Поведай нам, Саин-хан, что случилось?
- Вы знаете, что я уже давно отправил в холодные снежные земли далекого русского Новгорода моего верного темника Арапшу, приказав ему зорко наблюдать за каждым шагом беспокойного коназа Искендера. Сегодня с одного из ближайших наших постов я получил извещение, что Арапша возвращается и скоро будет здесь. Он сообщает также, что только что Искендер одержал блестящую победу над врагами, которые вторглись в его землю, и что его войско в этой битве только окрепло.
- Ясно одно, - мрачно сказал Субудай, - этот Искендер становится опасным!
- Почему? Ведь он находится так далеко от нас.
- Объясни им, чем стал опасен Искендер, коназ урусов, сказал Бату-хан, и его черные узкие глаза пытливо посмотрели на каждого из сидевших.
- Если вы этого не понимаете и если приказывает наш Саин-хан, то я вам объясню! - медленно заговорил Субудай, ни на кого не глядя.
Воцарилась такая тишина, что явственно доносилось журчание струйки воды, стекавшей со скалы. Субудай продолжал:
- Мы находимся на расстоянии двухмесячного пути от ставки Бату-хана в низовьях Итиля и на расстоянии многих месяцев пути на сменных конях от главной столицы всех монголов Каракорума... Субудай поднял над головой руки и склонился до земли в знак горестного воспоминания о кончине великого кагана. - Нам нужно сохранить безопасным и неприкосновенным этот наш великий путь, помня, что это путь не только Священного Правителя, впервые его проложившего через беспредельные пустыни Гоби и Кызыл-Кумов, но что только по этому пути к нам прибывают и будут прибывать для нашей поддержки новые отряды родных и единственно всегда нам верных монголов, непобедимых багатуров.
- О, как это верно! - простонал кто-то.
- Кто сейчас наши самые главные противники? - продолжал Субудай. - Кто сможет перерезать этот путь, эту жилу, связывающую нас с родным Монгольским царством? Не император ли Фредерикус? Нет! Этот император - теперь соломенное чучело, которым германцы и франки не смогут испугать даже тех облезлых собак, что бегают вокруг наших монгольских лагерей.
- Верно, верно! - воскликнули темники.
- И куда только он запрятался, этот прославленный император?
- Куда запрятался? Туда, откуда легче всего убежать! презрительно усмехнулся Иесун Нохой.
- Правдоподобно! Но теперь нам опасны все же два человека. На юге Абескунского моря, в Тавризе, стал что-то готовить наш опасный враг, чингизид, хан Хулагу. Он ненавидит нашего владыку Саин-хана, завидует ему и собирает войско, чтобы напасть на нас и захватить Кечи-Сарай. Рано или поздно нам все же придется с ним биться и его разгромить.
- С Хулагу мы справимся! - раздались голоса.
- Кто же второй противник? Объясни нам, славный премудрый Субудай-багатур.
- Вы сами должны догадаться. Барс не опасен, пока он мал и сосет матку. Но с молоком он всасывает новые силы, у него растут зубы, и он становится грозен, когда выходит, могучий и вольный, на вершины Хангайских хребтов. Так и теперь...
Субудай замолк. Все затаили дыхание, стараясь не пропустить ни одного слова. Великий Аталык вынул из-за пазухи небольшой кожаный мешочек с висящими на концах узкими ремешками.
- Передай Хаджи Рахиму! - приказал Бату-хан. - Пусть он нам прочтет! Это весть от Арапши, принесенная орлом-письмоносцем. Этого орла я оставил на одном из военных постов, а здесь сберегалась его орлица. Сам Арапша спешит сюда вслед за ним.
Я осторожно вскрыл мешочек и вынул сложенный в несколько раз кусок тонкого пергамента. Разгладив на колене исписанный лоскуток, я сперва прочел про себя все, что там было написано, потом поднял глаза на Саин-хана.
- Читай! - приказал он.
Я начал медленно разбирать мелко написанные строки, и руки у меня дрожали.
- Пишет Арапша Бесстрашный... "Великому хранителю грозного меча Священного Правителя, могучему владыке земель небесной Синей Орды и завоевателю "вечерних стран", шлет срочное донесение его верный тургауд и желает благополучной и победоносной жизни еще тысячу и один год..."
- Дальше! Дальше!
- "Доношу тебе, что германские всадники, согнав множество земледельцев из покоренного ими населения, живших в лесах, встретились с войском коназа Искендера Новгородского на льду большого озера. Со своей привычной дерзостью коназ Искендер сразился с германцами..."
- Дальше! Дальше! Кто кого побил? - воскликнули монгольские ханы.
- Сейчас прочту. Здесь неразборчиво написано. Вот понял: "Искендер разбил германцев и погнал их, как баранов..."
- Ай да смелый багатур! - воскликнули со смехом сидевшие монголы, но все замолкли, заметив, что Бату-хан опустил глаза и нахмурился, как будто в гневе.
- Что еще написал Арапша? - спросил он.
- Он пишет: "Теперь коназ Искендер Новгородский имеет испытанное войско, полное веры в свои силы, готовое к любому походу, и урусы начинают говорить, что Искендер задумал освободить все урусские земли. Вслед за этим крылатым вестником я еду сам и лично расскажу вое, что видел".
Бату-хан заговорил быстро, с яростным гневом, облизывая пересохшие губы:
- Я хочу видеть этого Искендера. Надо его вызвать немедленно сюда, к моему шатру, и тут я решу, что с ним сделать.
- А если Искендер откажется приехать? - спросил хан Менгу.
- Тогда я двину мои отряды на Новгород, и никакие морозы, или болота, или разливы рек уже не удержат моего войска. Я обращу всю северную урусскую землю в мертвую равнину, такую же, как теперь окрестности Кыюва и многих других городов.
Все переглянулись. У всех явилась одна и та же тревожная мысль. Нохой, самый невоздержанный, бросил несколько слов:
- А как же Тригестум? Неужели...
Бату-хан понял, что всех беспокоило, и сказал:
- Осторожность так же нужна полководцу, как ему нужна смелость и дерзость. Да, теперь я полагаю, что наиболее осторожным будет повернуть мое войско обратно в кипчакские степи для отдыха коней и, главное, - для охраны моей ставки Кечи-Сарая... и затем для подготовки к новому походу...
- Не делай этого! - воскликнул Иесун Нохой и бросился на колени перед Бату-ханом. - Не делай! Это будет роковая непоправимая ошибка!
- Молю, не поворачивай обратно коней! - поддержал Нохоя арабский посол Абд ар-Рахман. - Прикажи войску немедленно двинуться вперед. Через день ты овладеешь Тригестумом. Через семь дней твой передовой отряд ворвется в Венецию, а через месяц в твоих руках будет великая столица Рум, а с нею владычество над всей вселенной!
- Не надо колебаться! Вперед, иди вперед до "последнего моря", как завещал нам Священный Правитель! - сверкая единственным глазом, заревел Субудай-багатур.
Бату-хан погладил по щеке Иесун Нохоя и указал рукой, чтобы он сел на свое место. Затем обратился к Субудай-багатуру:
- Мой мудрый учитель, как ты думаешь: не захочет ли всегда беспокойный Искендер теперь, когда у него сохранилось целым все его войско, а я нахожусь так далеко, - двинуться в мою ставку КечиСарай, чтобы захватить ее и отрезать мне путь возвращения в нашу далекую родину? Но только не говори мне сладких речей утешения, а скажи самую горестную правду, все, что подсказывает твое верное сердце.
- Я буду говорить с тобой, как с внуком Священного Правителя, и скажу то, что думаю. У Искендера Новгородского сейчас войско непобедимое потому, что оно верит ему и в его новые победы. И если он поведет это войско, урусы пойдут за ним куда угодно, даже в подземное царство огненных мангусов. Коназ Искендер может появиться в твоей ставке Кечи-Сарае раньше, чем ты туда успеешь вернуться, даже если бы ты этого захотел. Часть его войска приплывет на плотах и ладьях, а всадники примчатся берегом великой реки Итиль. В Кечи-Сарае Искендер захватит все, что захочет: теперь коннице передвигаться легко, всюду корму для коней много...
Бату-хан смял в руках шелковый платок и с треском разорвал его. Он опустил голову и, не глядя ни на кого, тихо сказал:
- Скажи еще, мой мудрый учитель, что ты думаешь: двинется ли Искендер на Кечи-Сарай, или не двинется?
Субудай-багатур без колебаний ответил:
- Все же я твердо уверен, что Искендер этого не сделает, а останется на севере.
- Почему?
- Потому что, во-первых, ты рожден под счастливой звездой и удача всегда тебе сопутствует. А во-вторых, я помню завещание Священного Правителя, а он никогда не ошибался. Это завещание я слышал своими ушами из уст его: "Монгольское войско должно пройти до "последнего" моря, и оно легко пройдет этот путь под покровительством бога войны Сульдэ, всюду водворяя Ясу Священного Правителя..." И сегодня я предвижу ясно, что ты шутя возьмешь и Тригестум, и Венецию, и столицу италийцев Рум, а короли и бароны "вечерних стран" прискачут, обгоняя друг друга, чтобы тебе поклясться в верности и вымолить у тебя пригоршню твоих милостей. И я тебе твердо советую еще раз: не отказывайся от своего счастливо задуманного дальнейшего похода на "вечерние страны". Продолжай его. Покори и разгроми эти проклятые страны германцев и франков. Уже так много сделано. Не останавливайся! Прикажи завтра же двинуться вперед!
- А я приказываю завтра же повернуть коней обратно в КечиСарай! - властно сказал Бату-хан.
- Я не пойду с тобой! Теперь наши пути расходятся! прохрипел Субудай.
С изумлением все посмотрели на владыку монголов. До сих пор Саин-хан и Субудай-багатур были всегда одна мысль и одна воля. Что разъединило их?
Бату-хан вскочил. Его руки дрожали. Он кричал:
- Ты ли, мой воспитатель, говоришь это? Ты ли, великий аталык, смеешь отказаться выполнить мою волю? Ты должен. поддержать мое решение и похвалить мою осторожность. Нам нужно сберечь то великое, что создано мною: царство Синей небесной Орды. Ведь если и ты будешь осуждать меня, я не остановлюсь ни перед чем: я прикажу казнить даже тебя...
- Казни и меня заодно! - воскликнул Иесун Нохой. - Я с тобой не останусь, если ты повернешь коней обратно. Перед тобой гораздо более великое будущее, чем Синяя Орда и Кечи-Сарай, запрятавшийся в камышах Итиля. Отпусти меня с моей тысячей "буйных"! Болгарский царь уже звал меня к себе на службу, чтобы захватить Рум-Византию, древнюю столицу греческих царей. Но не он, а ты, великий Саин-хан, должен овладеть Византией. Отпусти меня!
- И я отправлюсь с тобою, храбрый Иесун Нохой, - прохрипел Субудай-багатур. Он со злобой тряс головой и ударял себя в грудь. - У меня за пазухой здесь приказ более высокого правителя, чем ты, которому я должен повиноваться. Да! Да! Это приказ твоего деда величайшего полководца вселенной, выжженный в моем сердце. От него это завещание! И там сказано: "Мы должны идти вперед, все вперед, пока не дойдем до "последнего" моря. И там мы должны омыть волной копыта монгольского коня. А все покоренные страны получат законы Ясы. Так нас учил мудрейший, и храбрейший, и единственный. И ты, внук его, не смеешь не выполнить его воли, непобедимый Саин-хан!
- Послушайся Субудай-багатура! - горячо стал умолять Иесун Нохой. - "Вечерние страны" уже лежат перед тобой, готовые лизать твои ноги, и покорно виляют облезлыми хвостами. Ты уже преодолел самое трудное: разгромил урусов и их столицу Кыюв. Ведь такого бешеного сопротивления, какое оказали его жители, тебе больше никто никогда не оказывал и не окажет. Помнишь ли ты, сколько мы потеряли при взятии Кыюва наших неодолимых багатуров? А теперь ты хочешь повернуть обратно? Не делай этого! Ты пожалеешь потом. Перед тобой открываются новые победы: как же ты можешь отвернуться от них? До конца твоей жизни ты будешь жалеть о твоем решении, и тысячу лет затем твои потомки станут упрекать тебя, что ты не выполнил завета Священного Правителя. А все хвастуны бароны и герцоги "вечерних стран" теперь будут еще хвалиться, что мы испугались их петушиных перьев на шлемах, что мы были повсюду разбиты в разных, выдуманных ими местах и что мы, несравненные, непобедимые багатуры Священного Правителя, пешком, без коней, как побитые собаки, поплетемся обратно в свои далекие степи...
- Они не посмеют этого сказать!
- Но они уже говорят!
- Довольно! Молчать! - закричал Бату-хан. - Эй, тургауды! Сюда, ко мне!
Два монгольских воина вбежали и остановились, положив ладони на рукоятки мечей.
- Внимание и повиновение! - крикнули они.
Бату-хан, дрожа от гнева, хрипел, указывая на Иесун Нохоя:
- Взять его! Переломить ему хребет и выбросить на съедение собакам!
Тургауды заколебались и отступили.
- Что я вам приказал? Возьмите этого дерзкого преступника Иесун Нохоя и казните его по древнему обычаю, по велению наших законов, переломив ему спину.
Оба тургауда нерешительно подошли к Иесун Нохою и стали вязать ему руки, закручивая их за спину. Все сидевшие на коленях подползли к Бату-хану и стали уговаривать его простить виновного.
Бату-хан, отталкивая встречных, быстро вышел наружу и вскочил на подведенного коня. За ним тургауды повели связанного Нохоя. Он шел смело, с гордо поднятой головой, и воскликнул: