Видимо, кальмар был озадачен странным поведением намеченной жертвы. Но он колебался всего несколько секунд. Затем он двинулся в атаку. Стремительно и уверенно, как делал, наверное, тысячи раз в своей невообразимо долгой жизни.
Сигнал на экране вспух и заполнил весь экран. Кондратьев включил сразу все прожекторы: два по сторонам люка и один под днищем. Свет был очень ярким. Прозрачная вода казалось желтовато-зеленой. Акико коротко вздохнула. Кондратьев покосился на нее. Она сидела на корточках над иллюминатором, держась рукой за край пульта. Из-под руки торчало голое поцарапанное колено.
– Глядите, – хрипло сказал Белов. – Глядите, вот он! Да глядите же!
Сначала светящаяся мгла за иллюминатором была неподвижной. Затем какие-то тени зашевелились в ней. Мелькнуло что-то длинное и гибкое, и через секунду они увидели кальмара. Вернее, они увидели широкое бледное тело, два пристальных глаза в нижней его части, а под глазами, словно чудовищные усы, два пучка толстых шевелящихся рук. Все это в одно мгновение надвинулось на иллюминатор и заслонило свет прожектора. Субмарину сильно качнуло, что-то противное, как ножом по стеклу, заскрежетало по обшивке.
– Вот так, – сказал Кондратьев. – Насладились.
– Какой огромный! – с благоговением произнес Белов. – Акико-сан, вы заметили, какой он огромный?
– Оо-ика, – сказала Акико.
Белов сказал:
– Никогда не встречал упоминания о таких крупных экземплярах. Я оцениваю его межглазное расстояние в два с лишним метра. Как ты думаешь, Кондратьев?
– Около того.
– А вы Акико-сан?
– Полтора-два метра, – ответила Акико-сан, помолчав.
– Что в обычных пропорциях дает… – Белов пошептал загибая пальцы. – Дает длину туловища по меньшей мере метров тридцать, а вес…
– Слушайте, – неторопливо перебил Кондратьев. – Вы насмотрелись?
Белов сказал:
– Нет-нет, подожди. Надо как-то оторваться от него и сфотографировать целиком.
Субмарину снова качнуло, и снова послышался отвратительный скрип роговых челюстей о металл.
– Это тебе не кит, голубчик, – злорадно пробормотал Кондратьев и сказал: – Добровольно он от нас теперь не отстанет и будет ползать по субмарине часа два, не меньше. Я сейчас стряхну его, и он попадет под струю кипятка из турбин. Тогда мы быстро развернемся, сфотографируем и расстреляем его. Хорошо?
Субмарина раскачивалась все сильнее. Видимо, кальмар рассвирепел и пытался согнуть ее пополам. На несколько секунд в иллюминаторе показалась одна из его рук – лиловая кишка толщиной в телеграфный столб, усаженная жадно шевелящимися присосками. Черные крючья, торчащие из присосков, лязгнули по спектролиту.
– Красавец, – проворковал Белов. – Слушай, Кондратьев, а нельзя ли вместе с ним подняться на поверхность?
Кондратьев запрокинул лицо и, прищурившись, поглядел на Белова снизу вверх.
– На поверхность? – проговорил он. – Пожалуй. Сейчас он не отцепится от нас. Сколько, ты говоришь, он может весить?
– Тонн семьдесят, – сказал Белов неуверенно.
Кондратьев свистнул и снова повернулся к пульту.
– Но это – на воздухе, – поспешно добавил Белов. – А в воде…
– Все равно не меньше десятка тонн, – сказал Кондратьев. – Мы не вытянем. Готовьтесь, будем переворачиваться.
Акико поспешно опустилась на корточки, не спуская глаз с иллюминатора. Она очень боялась пропустить что-нибудь интересное. «Если бы не стажеры, – подумал Кондратьев, – я бы давно уже прикончил этого гада и принялся бы искать его родственников». Он не сомневался, что где-то на дне впадины скрываются дети, внуки и правнуки чудовища – потенциальные, а может быть, и уже действующие пираты на трассах мирных миграций китов. Субмарина вернулась в горизонтальное положение.
– Духота, – проворчал Белов.
– Держитесь крепче, – сказал Кондратьев. – Готовы? Вперед!
Он до отказа повернул рукоятку скорости. Полный ход, тридцать узлов. Пронзительно взвыли турбины. Позади что-то стукнуло, донесся неясный вопль. «Бедный Белов», – подумал Кондратьев. Он сбросил скорость и завертел штурвальчик рулевого управления. Субмарина описала полукруг и вернулась к кальмару.
– Теперь смотрите, – сказал Кондратьев. Кальмар висел в двадцати метрах перед носом субмарины, бледный, странно плоский, с обвисшими скрюченными щупальцами и обвисшим туловищем. Он был похож на паука, которого прижгли спичкой. Глаза его были задумчиво скошены вниз и вбок, словно он размышлял над чем-то. Кондратьев никогда прежде не видел живого кальмара так близко и разглядывал его с любопытством и отвращением. Это был действительно необычайно крупный экземпляр. Может быть, один из самых крупных в мире. Но в эту минуту ничто в нем не позволяло предположить могучего и страшного хищника. Кондратьеву почему-то вспомнились кучи размякших китовых внутренностей в огромных отмочечных чанах на китобойном комбинате в Петропавловске.
Прошло несколько минут. Белов лежал животом на плечах Кондратьева и трещал кинокамерой. Акико что-то бормотала в диктофон (кажется, по-японски), не сводя глаз с кальмара. У Кондратьева заныла шея, к тому же он боялся, что кальмар очнется и удерет или снова бросится на субмарину и тогда все нужно будет начинать сначала.
– Вы еще не скоро? – осведомился Кондратьев.
– Очень, – ответил Белов сипло и невпопад.
Кальмар приходил в себя. По его лапам прошла зыбкая судорога. Громадные, величиной с футбольный мяч, глаза повернулись, словно шарниры в гнездах, и уставились на свет прожекторов. Потом лапы вытянулись в струнку, снова сжались, и бледно-лиловая кожа налилась темным светом. Кальмар был ошпарен, оглушен, но он готовился к новому прыжку. Кальмар не отступал. Он и не думал отступать.
– Ну? – спросил Кондратьев нетерпеливо.
– Ладно, – недовольно сказал Белов. – Можешь.
– Слезай с меня, – сказал Кондратьев.
Белов слез и положил подбородок на правое плечо Кондратьева. По-видимому, он забыл о глубинной болезни. Кондратьев взглянул на экран, затем положил палец на спусковой крючок.
– Близко слишком, – пробормотал он. – Ну ничего. Выстрел!
Субмарина вздрогнула.
– Выстрел!
Субмарина вздрогнула еще раз. Кальмар медленно раскрывал лапы, когда под его глазами одна за другой взорвались две пироксилиновые торпеды. Две мутные вспышки и два громовых раската: бомбррр, бомбррр. Кальмара затянуло черным облаком, а затем субмарину бросило на хвост, она опрокинулась на левый борт и принялась танцевать на месте.
Когда волнение прекратилось, прожектора осветили буро-серую колышущуюся массу, из которой в пучину вываливались, крутясь, бесформенные дымящиеся лохмотья. Некоторые еще извивались и дергались в лучах света, отбрасывая в желто-зеленую толщу пыльные тени, и исчезали во мраке. А на экране локатора уже появились один за другим четыре, пять, семь сигналов, нетерпеливых, выжидающих.
– Акулы, – сказал Кондратьев. – Тут как тут.
– Акулы – мерзость, – хрипло сказал Белов. – Вот кальмара жалко… Такой экземпляр! Варвар ты, Кондратьев… А вдруг он разумный?
Кондратьев промолчал и включил свет. Акико сидела, прислонившись к стене, склонив голову на плечо. Глаза ее были закрыты, рот полуоткрыт. Лоб, щеки, шея, голые руки и ноги лоснились от пота. Диктофон лежал под ногами. Кондратьев подобрал его. Акико открыла глаза и смущенно улыбнулась.
– Сейчас будем возвращаться, – сказал Кондратьев. Он подумал: «Завтра ночью спущусь и перебью остальных».
– Очень душно, товарищ субмарин-мастер, – сказала Акико.
– Еще бы, – сердито сказал Кондратьев. – И коньяк, и духи…
Акико опустила голову.
– Ну ничего, – сказал Кондратьев. – Сейчас будем возвращаться. Белов!
Белов не ответил. Кондратьев обернулся и увидел, что Белов поднял руку и ощупывает замок люка.
– Что ты делаешь, Белов? – спросил Кондратьев спокойно.
Белов повернул к нему серое лицо и сказал:
– Душно здесь. Надо открыть.
Кондратьев ударил его кулаком в грудь, и он упал навзничь, запрокинув острый кадык. Кондратьев торопливо отвернул кислородный кран, затем поднялся и, перегнувшись через Белова, осмотрел замок. Замок был в порядке. Тогда Кондратьев ткнул Белова пальцами под ребро. Акико следила за ним блестящими глазами.
– Товарищ Белов? – спросила она.
– Жареная утка, – сердито сказал Кондратьев. – И глубинная болезнь в придачу.
Белов вздохнул и сел. Глаза у него были сонные, он прищурился на Кондратьева, на Акико и сказал:
– Что случилось, друзья мои?
– Ты чуть не утопил нас, чревоугодник, – сказал Кондратьев.
Он поднял нос субмарины вертикально и начал подъем. Было четыре часа утра. Должно быть, «Кунашир» уже подошел к точке рандеву. Дышать в кабине было нечем. Ничего, скоро все кончится. Когда в кабине свет, стрелка батиметра кажется розоватой, а цифры – белыми. Шестьсот метров, пятьсот восемьдесят, пятьсот пятьдесят…
– Товарищ, субмарин-мастер, – сказала Акико. – Можно спросить?
– Можно.
– Ведь эта удача, что мы так скоро нашли ика?
– Это он нас нашел. Он, наверное, километров десять за нами тащился, присматривался. Кальмары всегда так.
– Кондратьев, – простонал Белов. – Нельзя ли поскорее?
– Нельзя, – сказал Кондратьев. – Терпи.
«Почему ему ничего не делается? – подумал Белов. – Может быть, он действительно железный? Или это привычка? Господи, только бы увидеть небо. Только бы увидеть небо, и я никогда больше не пойду в глубоководный поиск. Только бы удались фото. Я устал. А вот он совершенно не устал. Он сидит чуть ли не вверх ногами, нему ничего не делается. А у меня от одного взгляда на то, как он сидит, начинается тошнота».
Триста метров.
– Кондратьев, – сказал Белов. – Что ты будешь делать завтра?
Кондратьев ответил:
– Утром придут Хен Чоль и Вальцев со своими субмаринами, а вечером мы прочешем впадину и перебьем остальных.
Завтра вечером он снова спустится в эту могилу. И он говорит это спокойно и с удовольствием.
– Акико-сан.
– Да, товарищ Белов?
– What are your going to do tomorrow?
Кондратьев взглянул на батиметр. Двести метров. Акико вздохнула.
– Не знаю, – сказала она.
Они замолчали. Они молчали до тех пор, пока субмарина не всплыла на поверхность.
– Открой люк, – сказал Кондратьев.
Субмарина закачалась на легкой волне. Белов поднял руку, передвинул защелки замка и толкнул крышку.
Погода изменилась. Ветра больше не было, туч тоже не было. Звезды были маленькие и яркие, в небе висел огрызок луны. Океан лениво гнал небольшие светящиеся волны. Волны плескались и журчали у башенки люка.
Белов первым выкарабкался наружу, за ним вылезли Акико и Кондратьев. Белов сказал:
– Как хорошо!
Акико тоже сказала:
– Хорошо.
Кондратьев тоже подтвердил, что хорошо, и добавил подумав:
– Просто замечательно.
– Разрешите, я искупаюсь, товарищ субмарин-мастер, – сказала Акико.
– Купайтесь, пожалуйста, – вежливо разрешил Кондратьев и отвернулся.
Акико разделась, сложила одежду на край люка и потрогала ногой воду. Красный купальник на ней казался черным, а ноги и руки – неестественно белыми. Она подняла руки и бесшумно соскользнула в воду.
– Пойду-ка я тоже, – сказал Белов.
Он разделся и сполз в воду. Вода была теплая. Белов сплавал к корме и сказал:
– Замечательно. Ты прав, Кондратьев.
Затем он вспомнил лиловое щупальце толщиной в телеграфный столб и поспешно вскарабкался на субмарину. Подойдя к люку, на котором сидел Кондратьев, он сказал:
– Вода теплая, как парное молоко. Искупался бы.
Они молча сидели, пока Акико плескалась в воде. Голова ее черным пятном качалась на фоне светящихся волн.
– Завтра мы перебьем их всех, – сказал Кондратьев. – Всех, сколько их там осталось. Нужно торопиться. Киты подойдут через неделю.
Белов вздохнул и ничего не ответил. Акико подплыла и ухватилась за край люка.
– Товарищ субмарин-мастер, можно, завтра я опять с вами? – спросила она с отчаянной смелостью.
Кондратьев сказал медленно.
– Конечно, можно.
– Спасибо, товарищ субмарин-мастер.
На юге над горизонтом поднялся и уперся в небо луч прожектора. Это был сигнал с «Кунашира».