Роберт Хайнлайн
Чужак в чужой в стране
Все люди, боги и планеты в этой истории вымышлены.
Прошу извинить за случайные совпадения имен и названий.
Часть 1
Его неясное происхождение
Глава 1
Жил-был некогда марсианин, и звали его Валентайн Майкл Смит. Первую экспедицию на Марс комплектовали, исходя из принципа, что главная опасность для человека — сам человек. В те времена, через восемь земных лет после основания первой лунной колонии, люди могли совершить такой полет лишь в три приема: с Земли на Марс за двести пятьдесят восемь земных дней, за такое же время — обратно, плюс четыреста пятьдесят пять дней на Марсе в ожидании, пока планеты займут положение, выгодное для возвращения.
«Посланец» мог совершить такой перелет, только дозаправившись на космической станции. И мог вернуться на Землю, если не разобьется при посадке, если на Марсе найдется вода, чтобы наполнить баки реактора, если не случится еще тысяча непредвиденных мелочей.
Восьми человекам, сведенным вместе почти на три земных года, предстояло жить гораздо более тесной компанией, чем обычно. Чисто мужской экипаж был отклонен как неустойчивый и нездоровый. Предполагалось, что оптимумом будут четыре супружеские пары, если, конечно, удастся набрать такую комбинацию из нужных специалистов.
Эдинбургский Университет, главный контрагент, заключил договор с Институтом Социологии. После отсеивания добровольцев по возрасту, здоровью, интеллекту, квалификации и темпераменту Институт оставил девять тысяч кандидатур. Требовались следующие специальности: астрогатор, врач, повар, механик, командир корабля, семантик, химик, электронщик, физик, геолог, биохимик, биолог, физик-ядерщик, фотограф, гидропоник, специалист по корабельным системам.
Сложились сотни комбинаций из восьми добровольцев, имевших нужные специальности, были составлены три такие комбинации из супружеских пар. Но во всех трех случаях психодинамики, определяющие совместимость экипажа, только хватались за голову. Главный контрагент решил снизить требования к совместимости этих достойных людей; Институт ответил угрозой вернуть символический аванс, равный одному доллару.
Машины продолжали поиски, тасуя рождения, смерти и новых добровольцев. Капитан Майкл Брант, магистр естествознания, бывший командующий флотилией эскадренных миноносцев, пилот, в свои тридцать лет — ветеран лунных экспедиций, сразу же занял особое место в списке кандидатов. Начались лихорадочные поиски той единственной женщины из числа добровольцев, которая стала бы его спутницей и в этом полете, и в жизни, что значительно облегчило бы работу по подборке остального экипажа. Кончилось дело тем, что Брант срочно отправился в Австралию и предложил руку и сердце доктору Винифред Кобурн, девице, на пять лет старше своего будущего повелителя.
Машины замигали огоньками, начали вылетать карточки, и вскоре экипаж был подобран:
Капитан Майкл Брант, тридцати шести лет, командир, пилот, астрогатор, запасной повар, запасной фотограф, специалист по корабельным системам.
Доктор Винифред Кобурн Брант, сорока одного года, семантик, медсестра, баталер, историк.
Мистер Фрэнсис Кс. Сини, двадцати восьми лет, старший помощник, второй пилот, астрогатор, астрофизик, фотограф.
Доктор Ольга Ковалик Сини, двадцати девяти лет, повар, биохимик, гидропоник.
Доктор Уорд Смит, сорока пяти лет, терапевт и хирург, биолог.
Доктор Мэри Джейн Лайл Смит, двадцати шести лет, физик-ядерщик, электронщик, энергетик.
Мистер Сергей Римский, тридцати пяти лет, электронщик, механик, криогенщик.
Миссис Элеонора Альварец-Римская, тридцати двух лет, геолог, селенолог, гидропоник.
Экипаж обладал всеми нужными специальностями, кое-что можно было наверстать интенсивным обучением за те несколько недель, что оставались до старта. Главное, что этот состав был совместим.
«Посланец» стартовал. Первые несколько недель его сообщения мог принимать любой радиолюбитель. Когда сигналы ослабли, их стали транслировать через спутники связи. Экипаж был здоров и бодр. Стригущий лишай был, пожалуй, самым серьезным, с чем пришлось столкнуться доктору Смиту. Экипаж привык к невесомости, и средства от тошноты стали ненужными после первой же недели полета. Если у капитана Бранта и были трудности дисциплинарного характера, он о них не докладывал.
«Посланец» вышел на круговую орбиту внутри орбиты Фобоса и две недели кряду фотографировал поверхность Марса. Затем капитан Брант сообщил: «Идем на посадку завтра в двенадцать ноль-ноль по Гринвичу. Сядем на южном берегу Lacus Soli». Больше сообщений не поступало.
Глава 2
Прошла четверть земного века, прежде чем человек снова посетил Марс. Шесть лет спустя после того, как замолчал «Посланец», телеуправляемая станция «Зомби», снаряженная «La Societe Astronautique Internationale», пересекла Вселенную, выждала полагающееся ей время на орбите и вернулась обратно. Фотографии, сделанные станцией, показали весьма непривлекательную по земным меркам местность; ее аппаратура подтвердила разреженность марсианской атмосферы и ее непригодность для дыхания человека.
Однако на фотографиях «Зомби» были видны «каналы», оказавшиеся инженерными сооружениями, и некоторые детали поверхности, которые можно было интерпретировать как развалины городов. Началась подготовка новой экспедиции, но тут разразилась Третья Мировая Война.
Экспедицию снаряжали долго и обстоятельно. Корабль Федерации «Победитель» с чисто мужским экипажем из восемнадцати космонавтов и двадцатью тремя мужчинами-колонистами на борту, используя Лайл-переход, проделал весь путь за девятнадцать дней. «Победитель» совершил посадку к югу от «Lacus Soli», поскольку капитан Ван-Тромп рассчитывал найти «Посланца». Вторая экспедиция посылала сообщения каждый день. Три из них представляли особый интерес.
Первое гласило: «ОБНАРУЖЕН КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ „ПОСЛАНЕЦ“. ЖИВЫХ ЧЛЕНОВ ЭКИПАЖА НЕТ».
Второе: «МАРС ОБИТАЕМ».
И третье: «ПОПРАВКА К СООБЩЕНИЮ 23-105: ОБНАРУЖЕН ОДИН ЖИВОЙ ЧЛЕН ЭКИПАЖА КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ „ПОСЛАНЕЦ“».
Глава 3
Капитан Виллем Ван-Тромп был добрым человеком. Он радировал на Землю: «Моего пассажира не следует показывать широкой публике. Обеспечьте носилки, врача и вооруженную охрану».
Он послал корабельного врача убедиться, что Валентайн Майкл Смит помещен в палату Медицинского Центра Бетесда [1] и изолирован от любых контактов. Сам Ван-Тромп отправился на вечернее заседание Высшего Совета Федерации.
Как раз в то мгновение, когда Смита укладывали в постель, министр науки запальчиво говорил: — Согласен, капитан, что должность командира экспедиции, которая, между прочим, была научной, дает вам право распорядиться насчет медицинского надзора за временно попавшим под вашу власть человеком, но я никак не пойму, почему вы и сейчас вмешиваетесь в мои дела. Ведь Смит — настоящий клад информации для науки.
— Я тоже так считаю, сэр.
— Тогда почему же… — Министр науки повернулся к министру по делам мира и безопасности: — Дэвид! Прикажи своим людям! В конце концов, почему кто-то должен становиться поперек дороги профессору Тиргартену и доктору Окаджиме… хотя бы им двоим?
Министр по делам мира взглянул на капитана Ван-Тромпа. Тот покачал головой.
— Так почему же? — настаивал министр науки. — Вы же согласились, что он болен.
— Дайте капитану высказаться, Пьер, — вмешался министр по делам мира. — Ну, капитан?
— Смит не болен, сэр, — сказал капитан Ван-Тромп, — но он и не здоров. Он никогда не бывал в таком сильном гравитационном поле. Он весит в два с половиной раза больше, чем обычно, его мускулы не приспособлены к этому. Он не приспособлен и к земному давлению. Он вообще ни к чему не приспособлен, и нагрузка слишком велика для него. Клянусь всеми чертями, джентльмены, я и сам устал, как собака, а ведь я родился на этой планете.
Министр науки презрительно оглядел капитана.
— Если вас беспокоят последствия перегрузок, мой дорогой капитан, то разрешите заверить вас, что мы это предусмотрели. В конце концов, я бывал в космосе. Этот человек, Смит, должен…
Капитан Ван-Тромп решил, что пришла пора дать выход дурному настроению. Впоследствии он объяснял это вполне естественной усталостью. Он и в самом деле чувствовал себя так, словно совершил посадку на Юпитер. Поэтому он резко оборвал министра:
— Ха! Этот человек, Смит… Этот «человек»! Вы что, не понимаете?
— Чего?
— Смит… не… человек.
— Что? Объяснитесь, капитан.
— Смит — разумное существо человеческого происхождения, но он скорее марсианин, чем человек. Пока не появились мы, он и в глаза не видел людей. Он думает как марсианин, чувствует как марсианин. Он воспитан расой, которая не имеет с нами ничего общего… у них даже полов-то нет. Он человек по происхождению, но марсианин по существу. Если вы хотите, чтобы он помешался, если вы хотите потерять этот «клад для науки», валяйте, зовите ваших яйцеголовых. Не давайте ему времени привыкнуть к нашей сумасшедшей планете. Мое дело сторона; я свое сделал!
Генеральный Секретарь Дуглас нарушил тяжелое молчание:
— Конечно, сделали, капитан, и сделали отлично. Если этому человеку или человеко-марсианину нужно несколько дней адаптации, наука, я думаю, может и подождать. Не обижайся, Пит. Капитан Ван-Тромп здорово устал.
— Но кое-что не может ждать, — вмешался министр массовой информации.
— Что, Джок?
— Если мы в самое ближайшее время не покажем Человека с Марса по стереобакам в новостях, следует ожидать беспорядков, мистер Секретарь.
— Гм… Ты преувеличиваешь, Джок. Рассказать в новостях о Марсе следует, это само собой. Показать, как я награждаю капитана и его экипаж… завтра, я думаю. Капитан Ван-Тромп расскажет о своих впечатлениях… после того, как выспится.
Министр покачал головой.
— Не годится, Джок?
— Все ждали, что они привезут настоящего живого марсианина. Раз уж его нет, нам нужен Смит, и нужен позарез.
— Живого марсианина? — Генеральный Секретарь Дуглас повернулся к капитану Ван-Тромпу. — У вас есть видеоленты с марсианами?
— Сколько угодно.
— Вот тебе и ответ, Джок. Раз нет живых марсиан, сгодятся и ленты. Теперь, капитан, насчет экстерриториальности: так вы говорите, марсиане не были против?
— Нет, сэр… только они не были и за.
— Не понял.
Капитан Ван-Тромп пожевал губу.
— Сэр, говорить с марсианами — все равно, что говорить с эхом. Вам не возражают, но и результата никакого.
— Может быть, вы пригласите сюда этого, как его там, вашего семантика? Или он уже ждет за дверью?
— Его зовут Махмуд, сэр. Доктор Махмуд не совсем здоров. Э… небольшое нервное расстройство, сэр, — Ван-Тромп подумал, что ему удалось найти подходящую замену словам «мертвецки пьян».
— Послеполетная эйфория?
— Да, похоже.
— Что ж, поговорим с ним, когда ему станет лучше. Я думаю, этот молодой человек, Смит, тоже нуждается в помощи.
— Да, по-видимому, — неуверенно сказал Ван-Тромп.
* * *
Этот молодой человек, Смит, был еле жив. Его тело, нестерпимо сжатое и ослабленное странной формой пространства в этом немыслимом месте, наконец-то смогло отдохнуть в мягком гнезде, куда его поместили те, другие. Он перестал сопротивляться и перевел работу легких и сердца на третий уровень.
И понял, что почти полностью израсходовался. Легкие работали тяжело, словно дома, сердце с натугой гнало кровь по сосудам… и еще эта ядовитая, удушающе жаркая атмосфера. Надо было принимать защитные меры.
Когда его пульс упал до двадцати ударов в минуту, а дыхание сделалось почти неуловимым, он тщательно исследовал себя: надо было убедиться, что не начался процесс рассоединения, пока его внимание было отвлечено. Когда он был полностью удовлетворен, то переключил часть второго уровня на охрану и ушел в себя. Надо было восстановить происшедшие события во всем многообразии, чтобы сделать их понятными для себя, взлелеять их, определить и отложить в памяти… иначе они поглотят его.
Откуда начать? С того, как он покинул дом, поддерживаемый теми, другими, которые оказались птенцами одного с ним гнезда? Или с того, как он очутился в этом смятом пространстве? С того, что на него вдруг нахлынула лавина огней и звуков, воспринятая им как сводящая с ума боль. Нет, он не был готов к анализу этого воспоминания — назад! назад! — и даже не к первой встрече с теми, чужими, которые оказались теперь своими. И даже не к тому времени, когда начала подживать рана от первого грокинга, что он не такой, как остальные птенцы его гнезда… к самому началу, к самому гнезду.
В его мыслях не было земных понятий. Английский, которому он только что выучился, был беден, даже примитивнее того, на котором торгуются на базаре индус и турок. Смит пользовался английским так же, как пользуются шифровальными таблицами — работа и долгая, и нудная. Теперь же его мысли-абстракции полумиллионолетней, совершенно чуждой человечеству культуры были настолько далеки от человеческих понятий, что перевести их было совершенно невозможно.
В смежной комнате играли в криббидж доктор Таддеус и Том Мэчем, приставленный к Смиту вместо медсестры. Таддеус все время косил одним глазом на свои датчики и счетчики. Когда мигающий огонек изменил частоту с девяноста двух пульсаций в минуту до двадцати и стал мигать все реже и реже, он рванулся в палату Смита. Мэчем задышал ему в затылок.
Пациент лежал в мягкой оболочке гидравлической кровати и, похоже, был мертв. Таддеус рявкнул:
— Доктора Нельсона!
— Слушсэр! — отозвался Мэчем. И добавил: — Как насчет «трясуна»?
— Доктора Нельсона!!!
Мэчем бросился вон. Врач осмотрел пациента, не прикасаясь к нему. В палату, неуклюже, как и все, кто долго пробыл в космосе и еще не успел привыкнуть к земной тяжести, вошел пожилой доктор.
— Что у вас, доктор?
— Дыхание, температура и пульс пациента пропали около двух минут назад, сэр.
— Что вы предприняли?
— Ничего, сэр. Ваши указания…
— Хорошо, — Нельсон осмотрел Смита, взглянул на аппаратуру позади кровати: такую же, как и в смежной комнате. — Дайте мне знать, если что-нибудь изменится.
Он повернулся, собираясь уйти.
Таддеус оторопело уставился на него.
— Но, доктор…
— А каков ваш диагноз, доктор? — осведомился Нельсон.
— Ммм… мне не хотелось бы говорить о вашем пациенте, доктор.
— Я спросил вас о диагнозе.
— Хорошо, сэр. Шок… нетипичный, возможно, — увильнул он от ответа. — Шок, повлекший летальный исход.
Нельсон кивнул.
— Разумно. Но это особый случай. Я видел пациента в таком состоянии, наверное, дюжину раз. Глядите, — он поднял руку Смита и отпустил ее. Она осталась в том же положении.
— Каталепсия? — спросил Таддеус.
— Называйте так, если вам нравится. Только смотрите, чтобы его не тревожили, и дайте мне знать, если что-нибудь изменится, — он положил руку Смита на место.
Нельсон ушел. Таддеус поглядел на пациента, покачал головой и вернулся к себе. Мэчем достал карты.
— Криб?
— Нет.
— Если вам интересно мое мнение, док, — сказал Мэчем, — то этот человек не жилец на белом свете.
— Никто не собирался спрашивать твоего мнения. Пойди, покури с охраной. Мне надо немного подумать.
Мэчем пожал плечами и пошел в коридор. Охранники вытянулись в струнку, но, увидев, кто это, расслабились.
— Что там была за беготня? — спросил моряк, что был повыше ростом.
— Он разом родил пятерых, и мы спорили, как их назвать. Ну, мартышки, у кого найдется сигаретка? И огонек?
Второй моряк вытащил пачку сигарет.
— И где теперь взять кормилиц?
— Ничего, что-нибудь придумаем, — Мэчем ткнул сигаретой почти в лицо моряку. — Как бог свят, джентльмены, я ничего не знаю об этом больном.
— Что это за приказ: «Никаких женщин»? Он что, сексуальный маньяк?