– Я говорил вам, что встревожен за нее, – шепнул он. – Теперь вы понимаете почему?
– Мисс Вериндер, кажется, не в духе из-за пропажи алмаза, – заметил сыщик. – Это вещь ценная… Весьма естественно.
Извинение, которое я придумал за нее вчера (когда она забылась при инспекторе Сигрэве), сделал за нее сегодня человек, не принимавший в ней такого участия, как я, потому что он был посторонним ей человеком. Холодная дрожь пробежала у меня по спине – почему, я тогда не знал; думаю, что в ту минуту у меня, должно быть, мелькнуло первое подозрение о новой мысли (и мысли ужасной), которая появилась у сыщика Каффа лишь на основании того, что он усмотрел в мисс Рэчел и услышал от нее при этом первом их свидании.
– Язык молодых девиц имеет свои привилегии, сэр, – продолжал сыщик, обращаясь к мистеру Фрэнклину. – Забудем о том, что произошло, и приступим прямо к делу. Благодаря вам мы знаем, когда краска высохла. Теперь остается узнать, когда в последний раз эту дверь видели без пятна. У вас, по крайней мере, есть голова на плечах, и вы понимаете, о чем я говорю.
Мистер Фрэнклин постарался успокоиться и с усилием оторвал свои мысли от мисс Рэчел.
– Кажется, я понимаю. Чем точнее мы установим время, тем более мы ограничим поле розысков.
– Именно так, сэр, – ответил сыщик. – Вы смотрели на вашу работу в среду, после того как кончили ее?
Мистер Фрэнклин покачал головой и ответил:
– Не помню.
– А вы? – обратился сыщик Кафф ко мне.
– И я также не могу сказать, сэр.
– Кто был последним в этой комнате вечером в среду?
– Я полагаю, мисс Рэчел, сэр.
– Или, может быть, ваша дочь, Беттередж, – вмешался мистер Фрэнклин.
Он обернулся к мистеру Каффу и объяснил, что моя дочь – горничная мисс Вериндер.
– Мистер Беттередж, попросите вашу дочь сюда… Постойте, – сказал сыщик, отводя меня к окну, где нас никто не мог услышать. – Инспектор Сигрэв, – продолжал он шепотом, – дал мне подробный отчет о том, как он вел дело. Между прочим, он, по своему собственному признанию, рассердил всех слуг, а для меня очень важно успокоить их. Кланяйтесь от меня вашей дочери и всем остальным и скажите им, что, во-первых, я не имею еще доказательств, что алмаз был украден, я только знаю, что алмаз пропал. И во-вторых, обращение мое к слугам заключается просто в том, чтобы просить их помочь мне.
Зная, какое действие произвело на женскую прислугу запрещение, наложенное инспектором Сигрэвом на их комнаты, я поспешил спросить:
– Могу ли я, мистер Кафф, сказать женщинам еще третье? Могу ли я им сообщить, что вы приказали им кланяться и сказать, что они свободно могут бегать по лестницам взад и вперед и заглядывать в свои комнаты, когда это им вздумается?
– Можете, – сказал сыщик.
– Это их всех тотчас успокоит, сэр, – заметил я, – начиная с кухарки и кончая судомойкой.
– Ступайте же и сделайте это немедленно, мистер Беттередж.
Я сделал это менее чем за пять минут. Возникло только одно затруднение: когда я сообщил, что им можно теперь свободно входить в свои комнаты, мне понадобилось употребить всю свою власть, чтобы удержать женскую прислугу от попытки взлететь наверх вслед за мной и Пенелопой в качестве добровольных свидетельниц, горячо желавших помочь сыщику Каффу.
Сыщику, по-видимому, понравилась Пенелопа. Он стал несколько менее сух, и на лице его появилось точно такое же выражение, какое было в то время, когда он приметил белую мускатную розу в цветнике. Вот показание моей дочери, взятое с нее сыщиком. Она дала его, мне кажется, очень мило, но ведь она вся в меня! В ней ничего нет материнского; слава богу, в ней ничего нет материнского!
Пенелопа показала, что ее весьма интересовала разрисовка двери, так как она помогала смешивать краски; она приметила место под замком, потому что его раскрашивали последним; видела его несколько часов спустя без пятна; оставила его в двенадцать часов ночи без пятна. Простившись со своей барышней в этот час в ее спальне, она слышала, как часы пробили в будуаре; она держалась в это время за ручку разрисованной двери; знала, что краска еще не высохла (так как помогала смешивать краски, как было выше сказано); особенно старалась поэтому не дотрагиваться до двери; могла присягнуть, что подобрала подол платья и что тогда на двери пятна не было; не могла присягнуть, что ее платье случайно не коснулось двери, когда она выходила; помнила, какое платье было на ней, потому что оно было новое, подарок мисс Рэчел; отец ее тоже помнил и тоже мог это подтвердить; она может принести платье, бывшее на ней в тот вечер, и сейчас за ним сходит.
Юбку понадобилось рассматривать долго, ввиду обширности ее размеров, и ни одного пятнышка на ней нигде не оказалось.
Потом сыщик стал расспрашивать меня, нет ли у нас в доме больших собак, которые могли бы вбежать в комнату и размазать краску хвостом. Услышав, что это невозможно, он послал за увеличительным стеклом и попробовал разглядеть пятно с его помощью. На краске не было следов человеческой руки. Все видимые признаки показывали, что краска была размазана чьим-то платьем. Тот, на ком было это платье, судя по показаниям Пенелопы и мистера Фрэнклина, чтобы сделать это пятно, должен был находиться в комнате между полуночью и тремя часами утра в четверг.
Доведя следствие до этого пункта, сыщик Кафф вспомнил, что в комнате еще находится инспектор Сигрэв, и, в назидание своему собрату, следующим образом подвел итог всему, что узнал.
– Эти ваши пустяки, господин инспектор, – сказал он, указывая на пятно, – сделались довольно важными после того, как вы видели их в последний раз. В том положении, в каком находится теперь следствие, это пятно должно привести к трем открытиям. Следует, во-первых, узнать, есть ли в этом доме одежда, запачканная такой краской. Во-вторых, выяснить, кому эта одежда принадлежит. В-третьих, добиться объяснений от этой особы: почему она была в этой комнате между полуночью и тремя часами утра? Если эта особа не сможет дать удовлетворительного объяснения, то вам незачем искать далеко руку, похитившую алмаз. Я сделаю это сам, с вашего позволения, а вас не стану больше отрывать от ваших обязанностей. Я вижу, что у вас здесь есть один из ваших подчиненных. Оставьте его мне на всякий случай и позвольте мне пожелать вам доброго утра.
Уважение инспектора Сигрэва к сыщику было велико, но уважение его к себе самому было еще больше. Метко задетый знаменитым Каффом, он отразил удар не менее ловко.
– До сих пор я воздерживался от высказывания своего мнения, – сказал инспектор все тем же нисколько не изменившимся воинственным тоном. – Теперь мне остается заметить, оставляя следствие в ваших руках, что из мухи очень легко сделать слона. Прощайте!
– Легко также совсем не заметить мухи тем людям, которые слишком высоко задирают голову.
Ответив на комплимент своего собрата в таких выражениях, сыщик Кафф отвернулся от него и отошел к окну.
Мистер Фрэнклин и я ждали, что будет дальше. Сыщик стоял, засунув руки в карманы, глядел в окно и тихо насвистывал про себя мотив «Последняя летняя роза».
Позднее я заметил, что мистер Кафф начинал свистеть, забывая о правилах хорошего тона, только когда его мысль напряженно работала, с каждой секундой приближая его к какой-то ему одному ведомой цели. «Последняя летняя роза», очевидно, помогала ему и ободряла его. Вероятно, она чем-нибудь соответствовала его характеру, напоминая ему о любимых розах; и насвистывал он эту песенку на самый заунывный мотив.
Постояв у окна минуты две, сыщик дошел до середины комнаты и остановился в глубокой задумчивости, устремив взгляд на спальню мисс Рэчел. Через несколько мгновений он опомнился, кивнул головой, как бы говоря: «Так будет лучше!» – и, обратясь ко мне, изъявил желание поговорить десять минут с моей госпожой, как только миледи это будет возможно.
Выходя из комнаты с этим поручением, я слышал, как мистер Фрэнклин задал сыщику вопрос, и остановился на пороге двери выслушать ответ.
– Вы еще не догадываетесь, – спросил мистер Фрэнклин, – кто украл алмаз?
– Алмаза никто не крал, – ответил мистер Кафф. Такой необыкновенный взгляд на дело привел нас обоих в недоумение, и мы оба стали убедительно просить его объяснить, что он хотел этим сказать.
– Подождите немного, – ответил сыщик. – Собраны еще не все звенья цепи.
Глава XIII
Я нашел миледи в ее кабинете. Она вздрогнула, и на лице ее выразилось неудовольствие, когда я доложил, что мистер Кафф желает говорить с нею.
– Неужели я обязана его принять? Не можете ли вы заменить меня, Габриэль?
Мне это показалось непонятным, и, наверное, недоумение выразилось на моем лице. Миледи соблаговолила объясниться.
– Я боюсь, что мои нервы несколько расстроены, – сказала она. – В этом лондонском полицейском есть что-то, внушающее мне отвращение, – не знаю почему. Я предчувствую, что он внесет расстройство и несчастье в мой дом. Очень глупо и очень несвойственно мне, но это так.
Я не знал, что ей ответить на это. Чем больше я наблюдал сыщика Каффа, тем больше он мне нравился. Миледи, высказавшись передо мной, тотчас взяла себя в руки; как я уже говорил вам, она была по природе женщиной высокого мужества.
– Если необходимо увидеться с ним, делать нечего, – сказала она, – но я не могу решиться говорить с ним наедине. Приведите его сюда, Габриэль, и оставайтесь здесь все время, пока останется он.
В первый раз с того самого времени, когда моя госпожа еще была молодой девушкой, видел я, чтобы она поддавалась каким-то фантазиям. Я воротился в будуар. Мистер Фрэнклин вышел в сад к мистеру Годфри, время отъезда которого приближалось. Сыщик Кафф и я прошли прямо в комнату моей барыни.
Уверяю вас, миледи чуточку побледнела, когда увидела его. Однако ничем другим она не выдала своего настроения и спросила сыщика, не имеет ли он чего-либо против моего присутствия в комнате. По доброте своей она прибавила, что я не только ее старый слуга, но надежный советчик, и что во всем, относящемся к домашним делам, она привыкла со мной советоваться. Сыщик вежливо ответил, что смотрит на мое присутствие как на помощь, потому что он должен сказать кое-что о слугах вообще, и нашел уже мою опытность в этом отношении полезной для себя.
Миледи указала на два стула, и мы немедленно уселись для совещания.
– Я уже составил свое мнение об этом деле, – начал сыщик Кафф. – Прошу у вас, миледи, позволения оставить его пока при себе. А сейчас я должен упомянуть о том, что нашел наверху, в гостиной мисс Вериндер, и чем решил – с вашего позволения, миледи, – заняться прежде всего.
Он рассказал о пятне на двери и о сделанном им выводе, который только что, лишь в менее почтительных выражениях, сообщил инспектору Сигрэву.
– Одно несомненно, – добавил он в заключение, – алмаз пропал из ящика шкафчика. Несомненно также и другое: следы дверной краски должны находиться на одежде, принадлежащей кому-нибудь в этом доме. Мы должны отыскать эту одежду, прежде чем сделаем еще один шаг вперед.
– Это приведет, вероятно, к открытию вора? – спросила моя госпожа.
– Извините, миледи, – я не говорю, что алмаз украден. Я только говорю сейчас, что алмаз пропал. Если найдется запачканная одежда, то это может повести к отысканию алмаза.
Миледи посмотрела на меня.
– Понятно ли вам это? – спросила она.
– Сыщик Кафф понимает, миледи, – ответил я.
– Каким же образом вы собираетесь отыскать запачканное платье? – спросила моя госпожа, опять обращаясь к сыщику. – Стыдно сказать, но сундуки и комнаты моих добрых слуг, много лет живущих у меня, уже были обысканы первым следователем. Я не могу и не хочу позволить оскорблять их вторично!
(Вот это так госпожа! Вот это так женщина, единственная на десять тысяч!)
– Об этом-то я и хотел поговорить с вашей милостью, – отозвался сыщик. – Первый следователь причинил много вреда следствию, дав понять слугам, что он подозревает их. Если я дам им повод думать, что их подозревают во второй раз, неизвестно, какие еще препятствия будут они нам чинить, особенно женщины. А между тем сундуки их должны быть обысканы опять – по той простой причине, что тогда искали алмаз, а теперь будут искать запачканное платье. Я совершенно согласен с вами, миледи, что следует пощадить чувства слуг. Но я также совершенно убежден, что гардероб слуг должен быть обыскан.
Мы были, по-видимому, в тупике. Миледи высказала это в выражениях более изысканных, чем я.
– Мне пришел в голову план, разрешающий это затруднение, – сказал сыщик Кафф. – Если вы, миледи, согласитесь на него, я намерен объяснить слугам, в чем дело…
– Женщины сейчас же вообразят, что их опять подозревают, – прервал я его.
– Не вообразят, мистер Беттередж, – ответил сыщик, – не вообразят, если я скажу им, что буду обыскивать гардероб всех тех, – начиная с миледи, – кто ночевал в доме в среду. Это простая формальность, – прибавил он, взглянув искоса на мою госпожу, – но служанки поймут дело так, что их ставят наравне с господами, и, вместо того чтобы мешать следствию, сочтут за честь содействовать ему.
Я должен был признать, что он прав. Миледи, когда прошло ее изумление, также это признала.
– Вы уверены, что такой обыск нужен? – спросила она.
– Это кратчайший путь к цели из всех, какие я вижу, миледи.
Госпожа моя встала, чтобы позвонить горничной.
– Вы будете говорить со слугами, держа в руках ключи от моего гардероба.
Сыщик Кафф остановил ее неожиданным вопросом:
– Не лучше ли нам прежде убедиться в согласии на это других дам и джентльменов, находящихся в доме?
– Единственная другая дама в доме – мисс Вериндер, – ответила моя госпожа с удивлением. – Единственные джентльмены – мои племянники, мистер Блэк и мистер Эблуайт. С их стороны нечего опасаться отказа!
Я напомнил миледи, что мистер Годфри уезжает. Не успел я произнести эти слова, как мистер Годфри сам постучался в дверь, чтобы проститься; вслед за ним пришел и мистер Фрэнклин, собиравшийся проводить его до станции. Миледи объяснила им наше затруднение. Мистер Годфри тотчас его разрешил. Он крикнул Самюэлю в окно, чтобы тот опять внес наверх его чемодан, а потом сам отдал ключ сыщику Каффу.
– Мои вещи можно переслать ко мне в Лондон, – сказал он, – когда кончится следствие.
Сыщик принял ключи с приличествующим извинением:
– Мне жаль, что я ввожу вас в хлопоты, сэр, из-за пустой формальности, но пример господ примирит и прислугу с обыском.
Мистер Годфри с большим чувством простился с миледи, прося ее передать его почтение мисс Рэчел в выражениях, доказывавших, что он не принимает ее «нет» за окончательный отказ и намерен снова посвататься к ней при первом удобном случае. Мистер Фрэнклин, уходя вслед за своим кузеном, сообщил сыщику, что все его вещи готовы для осмотра и что все принадлежащее ему никогда не запирается. Сыщик Кафф изъявил ему свою признательность. Заметьте, что план его был принят с чрезвычайной готовностью как миледи, так и мистером Фрэнклином и мистером Годфри. Осталось только получить согласие мисс Рэчел, прежде чем созвать слуг и начать поиски запачканного платья.
Необъяснимое отвращение миледи к сыщику как будто еще усилилось после их ухода.
– Если я пришлю вам ключи мисс Вериндер, – сказала она, – полагаю, вам пока ничего более от меня не нужно?
– Прошу извинения у вас, миледи, – сказал мистер Кафф. – Прежде чем мы начнем, мне хотелось бы заглянуть в бельевую книгу, где записывается нательное белье. Запачканная одежда, может быть, относится к белью. Если эти поиски не приведут ни к чему, я попрошу сообщить мне обо всем белье, находящемся в доме, и обо всем белье, отданном в стирку; если какой-нибудь вещи недостанет, можно будет предположить, что именно на ней и осталась краска и что эта вещь с умыслом припрятана вчера или сегодня тем лицом, которому она принадлежит. Инспектор Сигрэв, – прибавил Кафф, обернувшись ко мне, – обратил внимание служанок на пятно, когда они столпились в комнате в четверг утром. Может быть, мистер Беттередж, и это окажется одной из многочисленных ошибок инспектора Сигрэва.