Почти два года прошло после Дагор Браголлах, а нолдоры все еще держали западное ущелье у истоков Сириона, ибо сила Ульмо была сокрыта в этой воде, а Минас–Тирит сдерживал натиск орков. Но вот после гибели Финголфина Саурон, сильнейший и ужаснейший среди слуг Моргота, в наречии синдаров именовавшийся Гортхаур, вышел против Ородрета, возглавлявшего твердыню на Тол–Сирион. Саурон стал к этому времени чародеем со зловещей силой, властелином теней и призраков, волколаков и оборотней. Был он подл в своей мудрости и жесток в силе, извращая все, к чему ни прикасался, и всех, кем правил. Владычество его означало муку. Он взял Минас–Тирит, наслав черную тучу страха на его защитников, и Ородрет был выбит из крепости и бежал в Нарготронд. Саурон превратил Минас–Тирит в сторожевую крепость Моргота, твердыню зла и средоточие опасности: и прекрасный остров Тол–Сирион стал проклят и получил имя Тол–ин–Га?урхот — Остров Оборотней. Ни одно живое существо не могло пройти долиной, чтобы Саурон его не заметил из своей башни. Западное ущелье оказалось в руках Моргота, и ужас наводнил равнины и леса Белерианда. За пределами Хитлума Моргот нещадно преследовал своих врагов, отыскивал их укрытия и одну за другой захватывал крепости. Орки, осмелев, бродили повсюду, от Сириона на западе до Келона на востоке; они взяли в кольцо Дориат и несли с собой разорение, так что звери и птицы бежали от них и безмолвие и запустение двигались с севера. Многих нолдоров и синдаров орки захватили в плен и обратили в рабов в Ангбанде, принуждая служить Морготу знанием и искусством. Моргот рассылал шпионов и соглядатаев под чужими обличьями, и обманна была их речь: они лживо сулили сокровища и хитроумными словами сеяли страх и зависть среди племен и народов, обвиняя в жадности их владык и вождей и говоря о предательстве. И лжи этой часто верили, ибо таково было проклятье Резни в Альквалондэ; да и в самом деле, темные наступили времена, и во лжи этой была часть правды, ибо сердца и мысли эльфов Белерианда затемнились страхом и отчаянием. Более всего, однако, опасались нолдоры предательства своих сородичей, попавших в рабство в Ангбанде, так как Моргот часто использовал их для своих черных целей, притворно давая им свободу; однако воля их была его волей, и где бы они ни бродили, они возвращались к нему. Так что, если кому из его пленников и удавалось бежать взаправду и вернуться к своим сородичам, их встречали враждебно, и они бродили в одиночестве отчаявшимися изгоями.
Моргот притворно жалел людей, которые прислушивались к его словам, говоря, что беды их произошли лишь от службы мятежным нолдорам, но буде они покинут мятежников, то под властью Истинного Владыки обретут почет и подлинную награду за мужество. Немногие из Трех Родов аданов, однако, внимали ему, даже если их пытали в Ангбанде. Потому Моргот преследовал их с особенной ненавистью, и он отправил своих посланцев по ту сторону гор.
Говорят, что в это время впервые появились в Белерианде Смуглолицые. Иные из них уже были тайно подданными Моргота и прибыли на его зов; не все, однако, ибо повсюду шел слух о Белерианде, его землях и водах, о сражениях и богатствах; и где бы ни бродили в те дни люди, пути их вели на запад. Смуглолицые были невысокого роста и плотного телосложения, с длинными сильными руками; кожа их была изжелта–смуглой, а глаза и волосы черны. У них было много племен, и иные предпочитали эльфам гномов. Однако Маэдрос, зная слабость нолдоров и аданов, в то время как подземелья Ангбанда, казалось, содержали неистощимые силы, — заключил союз с пришельцами и одарил дружбой их главных вождей, Бора и Ульфанга. И Моргот был доволен, ибо это совпадало с его тайными замыслами. Сыновьями Бора были Борлад, Бо?рлах и Бо?ртанд; они служили Маэдросу и Маглору и остались верны им, обманув надежды Моргота. Сыновья Ульфанга Черного были Ульфаст, Ульварт и Ульдор Проклятый; они служили Карантиру, принеся ему клятву верности, и предали его.
Аданы и пришельцы с Востока относились друг к другу без особой приязни и встречались редко — пришельцы обосновались в Восточном Белерианде, племя Хадора было отрезано в Хитлуме, а род Беора почти уничтожен. Племя Халет вначале не было затронуто северной войной, потому что обитало южнее, в лесу Бретил; но когда вторглись орки, воины племени вступили в сражение, ибо были мужественны и не могли так легко отдать врагам любимые свои леса. Среди поражений этого времени славные свершения халадинов помнились долго, ибо после взятия Минас–Тирита орки прошли через западное ущелье и опустошили бы земли до самого Сириона, но Халмир, вождь халадинов, послал вестника к Тинголу, потому что дружил с эльфами, охранявшими рубежи Дориата. Тогда Белег Могучий Лук, предводитель граничной стражи Дориата, привел в Бретил большой отряд синдаров, вооруженных боевыми секирами; и, выйдя из лесных дебрей, Халмир и Белег захватили орков врасплох и перебили их. Так прегражден был путь черной волне с севера, и еще многие годы спустя орки не осмеливались переправляться через Тейглин. Племя Халет осталось в лесу Бретил и жило в непрочном мире. Нарготронд, охраняемый им, получил передышку и собирал силы.
В то время сыновья Галдора из Дор–Ломина, Хурин и Хуор, жили среди халадинов, ибо были в родстве с ними. Эти два рода объединились в годы перед Дагор Браголлах, когда Галдор, сын Хадора Златовласого, взял в жены Харет, дочь Халмира, вождя халадинов, а Халдир, брат Харет, стал мужем Глоредэль, сестры Галдора. И согласно тогдашним обычаям, сыновья Галдора были воспитаны Халдиром, братом их матери; и оба были в той битве с орками, даже Хуор, которого невозможно было удержать, хоть и было ему всего тринадцать. Но они оказались в отряде, который был отрезан и оттеснен к броду Бритиах, и там были бы схвачены или убиты, если б в водах Сириона не была еще сильна власть Ульмо. Туман поднялся от реки и скрыл юношей, и они через Бритиах бежали в Димбар и бродили меж холмов под отвесными стенами Криссаэгрима, пока не заблудились в обманных этих местах и не знали, как вернуться. Там увидел их Торондор и послал на помощь двух своих орлов; и орлы перенесли их через Окружные Горы в тайную долину Тумладен, в сокрытый город Гондолин, которого доселе не видел ни один смертный.
Тургон, владыка Гондолина, узнав, кто они такие, принял их дружественно, ибо от вод Сириона с Моря дошли до него видения, посланные Ульмо, Властелином Вод; они предостерегали Тургона о надвигающейся беде и советовали ему отнестись с добром к потомкам Хадора, ибо с их стороны придет помощь. Почти год гостили Хурин и Хуор в доме Тургона, и тогда, говорят, Хурин перенял многое из искусства эльфов и постиг многие замыслы и цели короля. Тургону пришлись по душе сыновья Галдора, и он часто говорил с ними и желал навсегда оставить их при себе, ибо полюбил их, а не только из–за закона, по которому всякий чужеземец, будь он эльфом или человеком, если он нашел дорогу в сокрытое королевство и увидел город, не мог покинуть его, покуда король не снимет запрета и потаенное племя не выйдет на свет.
Но Хурин и Хуор хотели вернуться к своим сородичам и разделить с ними все войны и бедствия, что выпали на их долю, и сказал Хурин Тургону:
— Государь, мы лишь смертные люди, а не эльдары. Они могут долгие годы терпеливо ждать, пока не наступит день битвы с врагом; но наше время кратко, а надежды и силы быстро иссякают. Кроме того, мы не сами отыскали путь в Гондолин и до сих пор не знаем наверняка, где стоит этот город; удивленные и испуганные, были мы принесены сюда по воздуху, и глаза наши, по счастью, закрывала пелена.
Тогда Тургон согласился исполнить его просьбу и сказал так:
— Вы покинете мои владения тем же путем, каким появились в них, если будет на то воля Торондора. Печалит меня эта разлука, но, может быть, очень скоро — по счету эльдаров — мы свидимся вновь.
Однако Маэглин, сын королевской сестры, обладавшей немалой властью в Гондолине, не печалился их уходу; он завидовал тому, что король к ним расположен, ибо не терпел людей, какого бы происхождения они ни были; и сказал он Хурину:
— Великодушие короля больше, нежели ты можешь себе представить, да и закон сейчас не так суров, как прежде; иначе бы не было у тебя иного выбора, как только остаться здесь до конца дней своих.
Хурин отвечал ему:
— Великодушие короля и впрямь велико, но если слова нашего недостаточно, мы дадим тебе клятву.
И братья поклялись никогда не открывать замыслов короля и сохранить в тайне все, что они видели в его владениях. Затем они удалились, и орлы, прилетев ночью, унесли их и пред рассветом доставили в Дор–Ломин. Соплеменники рады были видеть их, ибо весть пришла из Бретила, что они сгинули, но даже отцу своему не открыли они, где были, сказав лишь, что орлы спасли их в диких землях и принесли домой. Галдор, однако, возразил:
— Так вы провели этот год в дебрях? Или орлы приютили вас в своих гнездах? У вас были пропитание и одежда, и вернулись вы похожими более на юных принцев, чем на бродяг.
И Хурин ответил:
— Будь же доволен тем, что мы вернулись, ибо стало это возможным лишь потому, что мы дали клятву молчать.
Галдор более не спрашивал их ни о чем, но и он, и многие другие угадали истину, и в свое время слух о странной судьбе Хурина и Хуора достиг ушей слуг Моргота.
Когда Тургон узнал, что осадное кольцо вокруг Ангбанда разорвано, он не позволил ни одному своему воину выйти в битву, ибо считал, что, хоть и могущественен Гондолин, время раскрыть его тайну еще не пришло. Считал он также, что конец Осады означает начало гибели нолдоров — если только к ним не придут на помощь; и вот он тайно отправил отряды гондолинцев к устью Сириона и на остров Балар. Там они строили корабли и по приказанию Тургона отплывали на Заокраинный Запад, чтобы отыскать Валинор и молить у валаров прощения и помощи; и просили они морских птиц указывать им путь. Но моря были бескрайни и пустынны, чародейские тени сомкнулись над ними, и Валинор сокрылся. Потому никто из посланцев Тургона не достиг Запада, многие сгинули и немногие вернулись; рок же Гондолина был близок к свершению.
Слух об этом достиг Моргота, и он, несмотря на свои победы, забеспокоился и пожелал получить известия о Тургоне и Фелагунде. Ибо о них он не знал ничего, хоть они были и живы; и опасался Моргот, что они могут объединиться против него. Он знал лишь, как называется Нарготронд, но не знал ни где он находится, ни каковы его силы; о Гондолине же ему вовсе ничего не было известно, и мысль о Тургоне тревожила его куда больше. Потому он выслал в Белерианд новых соглядатаев; главные же силы орков призвал назад, в Ангбанд, ибо понял, что не сможет начать последнюю, победную битву, не собрав свежих сил; понял он также, что недооценил мужество нолдоров и воинскую доблесть сражавшихся рядом с ними людей. Хоть и велики были его победы в Дагор Браголлах и в последующие годы, хоть и тяжел был урон, нанесенный его врагам, — его собственные потери были не меньше; и хотя в руках его были Дортонион и Ущелье Сириона, эльдары, опомнясь от первой растерянности, начали вновь отвоевывать то, что они потеряли. Юг Белерианда на несколько кратких лет обрел подобие мира, но кузни Ангбанд а трудились без устали.
Когда прошло семь лет после Четвертой Битвы, Моргот вновь начал войну и послал многочисленные войска против Хитлума. Яростной была битва на тропах Теневого Хребта, а в осаде Эйтель–Сириона был убит стрелой Галдор Высокий, владыка Дор–Ломина. Он защищал эту крепость именем Верховного Владыки Фингона, и там же незадолго до того погиб его отец, Хадор Лориндол. Хурин, сын Галдора, тогда только еще вступил в пору зрелости, но был крепок телом и духом; он, перебив множество орков, отбросил остальных от Эред–Ветрина и преследовал в песках Анфауглита.
Но королю Фингону пришлось отбиваться от хлынувших с севера войск Ангбанда, и битва завязалась на самых равнинах Хитлума. Силы были неравны, но в залив Дренгист вошел флот Кирдана с могучим войском, а эльфы Фаласа в урочный час обрушились на войско Моргота с запада. Орки были разбиты и бежали, и победа досталась эльдарам, а конные лучники преследовали врагов даже в Железных Горах.
Впоследствии Хурин, сын Галдора, возглавил род Хадора в Дор–Ломине и служил Фиигону. Хурин был не таким рослым, как его предки или сын, но зато вынослив и неутомим, быстр и гибок, подобно сородичам своей матери, Харет из племени халадинов. Его женой была Морвен Эледвен, дочь Барагунда из рода Беора, та, что бежала из Дортониона вместе с Риан, дочерью Белегунда, и Эмелдир, матерью Берена.
В то же время — об этом будет рассказано позже — изгнанники Дортониона были разбиты, и лишь Берен, сын Барахира, чудом избежав гибели, пробрался в Дориат.
Глава 19 О Берене и Лютиэн
Среди преданий о поражениях и скорби, что дошли до нас из тьмы тех дней, есть и такие, в которых сквозь рыдания проступает радость, а под тенью смерти таится бессмертный свет. Из них более всего любима эльфами повесть о Берене и Лютиэн. Об этих двоих была сложена песня под названием Лейтиан — Освобождение от Рабства, которая длиной своей превосходит все, кроме одной, песни о Предначальном Мире; здесь же эта история пересказана много короче и без песенного склада.
Уже сказано было, что Барахир не покинул Дортонион и Моргот нещадно преследовал его, пока у него не осталось лишь двенадцать спутников. На юге к лесам Дортониона примыкали гористые вересковые пустоши, а на востоке от них лежало озеро Тарн–Аэлуил, чьи берега поросли диким вереском; и все эти земли были бездорожны и дики, потому что даже в дни Долгого Мира никто не жил там. Но воды Тарн–Аэлуи почитались высоко, ибо днем они были ясны и сини, а ночами в них отражались звезды; говорили, что сама Мелиан освятила их некогда. Туда отступили Барахир и его спутники и там устроили свое обиталище, и Моргот не смог их найти. Но слухи о деяниях Барахира и его воинов расходились повсюду, и вот Моргот велел Саурону отыскать их и уничтожить.
Среди спутников Барахира был Горлим, сын Ангрима. Жену его звали Эйлинэль, и велика была их любовь, пока не грянула беда. Однажды Горлим, вернувшись с порубежных стычек, увидел, что дом его разграблен и пуст, а жена исчезла; и не знал он, убили ее или увели в рабство. Тогда он ушел к Барахиру и среди его воинов был самым отчаянным и жестоким; но сомнение грызло его сердце, ибо думал он, что Эйлинэль, быть может, жива. Порой он тайно уходил один и приходил к своему дому, что все еще стоял среди равнин и рощ, которые когда–то принадлежали ему; и это стало известно слугам Моргота.
Однажды осенью, в сумерках, Горлим пришел туда, а когда подошел к дому, почудилось ему, что в окне мелькнул свет. Подкравшись, он заглянул в окно и увидел Эйлинэль. Лицо ее было измождено голодом и страданиями, и послышался ему ее голос, сетующий на то, что он покинул ее. Горлим громко крикнул; и в то же мгновение порыв ветра задул огонь, завыли волки, и на плечи его легли руки ищеек Саурона. Так был схвачен Горлим: его приволокли в лагерь и пытали, чтобы вызнать, где скрывается Барахир и какими путями бродит. Но Горлим ничего не сказал. Тогда обещали ему, что если он покорится, то его освободят и вернут ему Эйлинэль; и, измучась болью и тоской по жене, он дрогнул. Тогда его немедля доставили к Саурону, и Саурон сказал: «Я слыхал, что ты хочешь поторговаться со мной. Какова же твоя цена?»
И Горлим ответил, что хочет обрести Эйлинэль и быть освобожденным вместе с нею, ибо думал, что она, как и он, в плену.
Рассмеялся тогда Саурон: «Уж слишком ничтожна цена для столь великого предательства! Что ж, пусть будет так. Говори!»
Горлим попытался было отступиться, но, устрашенный взглядом Саурона, он в конце концов рассказал все, что знал. И захохотал Саурон и, измываясь над Горлимом, открыл ему, что видел он лишь призрак, сотворенный чарами, чтобы заманить его в ловушку, ибо Эйлинэль давно мертва. «Тем не менее я исполню твою просьбу, — сказал Саурон. — Ты будешь освобожден и отправишься к Эйлинэль». И он предал Горлима мучительной смерти.