Востоков Станислав
Дзын
Дхар Ма, наставник монастыря Киото, собрал своих учеников на очередную духовную лекцию.
— Скоро, — сказал он, — наступит время Орла и человек из Киото понесет свет нашего учения дзэн в далекую северную страну.
Ученики Дхар Ма переглянулись: кому из них выпадет эта честь?
— Не переглядывайтесь, — сказал Дхар-Ма, — человек, которому суждено это почетное дело, еще даже не знает, что на земле есть такое место — Киото. Он работает слесарем в далеком русском селе Чушки.
Неуверенность в жизни
Константин Крыжовников прожил на свете тридцать два года, и через несколько месяцев ему должно было исполниться тридцать три. Иисус Христос в этом возрасте совершил самые великие дела своей жизни. Константин тоже успел немало: он починил двадцать тракторов, наладил много комбайнов. Так что был Костя ничего себе мужик. Работал не за страх, за совесть.
— А чего мне боятся? — думал Костя. — Что я, не знаю, с какой стороны к трактору подойти?
Только на десятый год работы у Крыжовникова стали появляться нелегкие мысли.
— Зачем это я тракторы чиню? — сомневался Костя. — Почему не табуретки? И зачем человек вообще на земле появился? Уж, наверное, неспроста!
Точит Костя болванку для трактора на станке, а сам думает:
— Зачем я ее точу? Какая от этого человечеству польза?
Неуверенность Кости в жизни даже его напарник, знатный слесарь Златорукий, заметил. Посмотрел он на болванку, которую Костя выточил и сказал:
— Нет в этой детали уверенности. Не видно руки мастера. Вставишь такую шестерню в трактор, он и не поедет. А-то и взорвется вовсе.
Не на шутку испугался Костя Крыжовников. Потому что на тракторе ездил его дядя Липыч. Он возил в райцентр молоко, надоенное с сельских коров. Костя представил себе чушкинские дома, облитые взорвавшимся молоком, и грустного Липыча, раненого Костиной шестерней прямо в сердце.
— Нет, — решил Костя. — Так жить нельзя!
Но потом задумался:
— А как можно?
— Как же жить? — спросил Костя мастера Златорукого.
— А ты это у киотских монахов спроси, — сплюнул на пол Златорукий. — Они как раз над этим все время размышляют.
— Почему же они размышляют, а мы нет? — заволновался Крыжовников.
Мастер Златорукий плюнул еще раз, да так точно, что попал в первый плевок.
— А потому, что им делать нечего. Станков-то у них нет, — ответил он и кинул Костину деталь в ящик с браком.
— Дзын, — сказала деталь.
Ночь слесаря Крыжовникова
В эту ночь совсем не спалось слесарю Косте Крыжовникову. Слышал он, как в темноте совсем не по времени покрикивают чушкинские петухи. Как где-то за рекой играет гармонь. Как похрапывает за стеной его тетка Василиса Липовна. А ближе к утру деревенский пес Бушлат стал прятать под дом кость. Он скребся за стеной и поухивал. Видимо, рыл яму.
— Где ж он кость-то спер? — думал Костя.
Вдруг все стихло и послышался глухой и мягкий стук в землю. Словно за стеной подпрыгивал гимнаст.
— Утрамбовывает что ли? — гадал Костя.
И тут раздался долгий вой. Словно кто-то громко дул в водопроводную трубу.
Костя тихо встал с кровати и выглянул в окно.
Под стеной, задрав морду к ночному небу, сидел Бушлат.
Костя также посмотрел вверх. Небо над Чушками было затянуто серыми прогнувшимися вниз облаками. Казалось, что кто-то положил на них сверху что-то очень тяжелое.
— Чего воешь, дурак? — спросил Костя. — Луны-то нет.
Бушлат посмотрел на Костю и хмыкнул. Видимо понял, что Костя знает, где спрятана кость. Пес вздохнул и начал разрывать хорошо утрамбованную землю.
Вот он сунул морду в глубину ямы, и в его зубах облачно блеснула кость.
Только это была не кость, а деталь, которую вчера выточил Костя.
— Ну, блин! — сказал Костя.
— Вот тебе и блин! — подумал Бушлат и побежал перепрятывать "кость" к соседу слева, Липычу.
— Брось! — тихо крикнул вслед Костя. — Это же брак!
— Я еще не дурак, — думал Бушлат, ныряя в дыру соседского забора, — чтоб такую вещь задарма отдать. Что я зря за нее пинок от Златорукого получил?
Бушлат уже разрыл приличную дыру под клеткой с кроликами, когда на крыльцо, потягиваясь, вышел знатный тракторист Липыч.
— Ну, блин! — подумал Бушлат, схватил шестеренку и кинулся обратно к забору.
— Лиса! — закричал Липыч. — Лиса кролика унесла!
Лиса
— Лиса, кролика унесла! — услышал Костя Крыжовников.
— Какая лиса? — удивился Костя. — У нас до ближайшего леса вон сколько километров.
Он вышел во двор и услышал, как Липыч считает кроликов в сарае.
— Какая лиса! — крикнул Костя. — У нас до ближайшего леса вон сколько километров!
Липыч показался из сарая и смущенно пригладил растрепанные седые волосы.
— И-то верно, — сказал он. Кролики-то все на месте.
В это время из окна выглянула Василиса Липовна.
— Может, тогда волк? — спросила она. — Кость, ты чего завтракать не идешь?
— Волк! — ухнул Липыч. Эта мысль была неожиданной и тяжелой. От ее тяжести Липыч привалился к сараю.
Костя махнул в Липыча рукой и пошел завтракать. За завтраком он все вспоминал, как мастер Златорукий кидал в ящик выточенную им деталь и как плевал в пол. Да так точно, что попадал в первый плевок.
— Только в этом ли смысл жизни? — размышлял Костя.
— Кость, — похлопала племянника по спине Василиса Липовна. — Чего ты квелый такой? Не заболел ли?
— Теть, — сказал Костя, отложив бутерброд с жирным вологодским маслом, — А где это, Киото?
— А на кой? — спросила Василиса Липовна.
— Да, так, — махнул рукой Костя и пошел в мастерскую.
Но сердце тетушки Василисы Липовны почуяло, как говорится, неладное.
— Слышь, Матвеевна, — сказала Василиса Липовна, соседке справа, которая с утра уже вешала на веревку белье. — Костик-то мой сдвинулся! Хочет побриться налысо и в Киоту ехать.
— На кой? — удивилась Матвеевна.
— Чтоб на иголках спать!
— Господи! — громко вскрикнула Матвеевна и уронила чистую простыню в коричневую чушкинскую грязь.
От дома Матвеевны к забору метнулся Бушлат, которому в то утро так и не удалось спрятать бракованную Костину деталь.
Высокогорный монастырь Киото
Этой же ночью Костя Крыжовников, слесарь шестого разряда, надежда села Чушки, уехал в Киото, который, как оказалось, находится в Японии.
Утром Василиса Липовна, как всегда, встала, уложила на голове растрепавшиеся за ночь волосы тугим пучком и пошла стряпать завтрак.
Вскоре комнаты дома залил запах оладий и подсолнечного масла "Золото Кубани". В это время на террасу взошла соседка Матвеевна, занесла одолженные с позавчера пятьдесят рублей.
— Чтой-то Костик сегодня залежался, — сказала Василиса Липовна и направилась в комнату племянника.
Однако никакого племянника на кровати не было. Она вообще была аккуратно заправлена. А возле подушки, поставленной треугольничком, лежала записка.
"Тетя Василиса, — прочитала Василиса Липовна. — Я решил уехать ненадолго в Киото. Чтобы понять смысл жизни. А когда приеду, то и тебе расскажу. Только ты, это, не плачь. Твой родной племянник Крыжовников Константин".
Василиса Липовна прижала записку к сердцу и заплакала.
— От прокуратуры сбежал! — уверенно сказала Матвеевна — В работе, небось, какую халатность допустил, и ходу. Мой племяш, когда от армии текал, тоже говорил, что на Север едет.
Однако Костя Крыжовников держал путь не на Север, а на Восток, потому что монастырь Киото находился именно там.
Прибыв в японскую столицу Токио, Костя спросил одного из местных жителей:
— А где у вас здесь берут в монахи?
— Это вам нужно в монастырь религиозной школы дзэн, — объяснил местный житель. — Только там нельзя мяса есть и ругаться.
Костя вспомнил, как мастер Златорукий кидает испорченную деталь в ящик с браком и как она издает звук: "Дзын!"
— Подходит, — сказал Крыжовников и направился в монастырь.
Костю сразу приняли в монахи, только побрили наголо, одели в специальную одежду, похожую на большой платок, и поручили мастеру Дхар Ма.
Однако мастер Дхар Ма был непохож на мастера Златорукого. Он не плевал в пол, а учил Костю смыслу жизни.
Три года провел Костя в монастыре. Мастер Дхар Ма научил его сохранять спокойствие в самых трудных ситуациях, видеть душу людей как на ладони и уметь сидеть на снегу, при этом не чувствуя холода. Лежать на иголках, между прочим, Дхар Ма Костю тоже научил.
Дхар Ма
В конце концов Дхар Ма позвал к себе Костю и сказал:
— Вижу я, ты овладел всем искусством киотских монахов. Умеешь сохранять спокойствие и сидеть на снегу, не чувствуя холода.
— Я, мастер, даже спать на иголках научился, — дополнил Костя.
— И спать тоже, — согласился тот. — Теперь ты должен отправиться назад на родину и нести там свет учения Дзэн.
Костя вспомнил, как бракованная деталь падает из рук Златорукого в ящик, и тоска по родине сжала его сердце.
Но он произнес про себя особый дзэнский звук "Авалокитешвара" и тут же обрел спокойствие.
— Я очень хочу помочь родине, — согласился Костя и на следующий день вылетел из Токио самолетом Аэрофлота.
Вот тебе и "мама"!
В селе Чушки Костю ждали никак не раньше чем через десять лет. Односельчане были уверены, что он скрывается в сибирской тайге от милиции и ждет, пока его дело не прекратят за давностью срока. Когда перед проплаканными глазами осиротевшей Василисы Липовны однорукий почтальон Кадыков предоставил телеграмму от племянника, она заревела белугой и повисла на единственной руке Кадыкова. Отчего она рыдала, от горя или от радости, Василиса Липовна и сама не разбирала. Рыдала и все тут!
Костю встречали, как солдата с фронта. Кроме, Бушлата и Василисы Липовны, которая тревожно мяла в руках кухонное узорное полотенце, пришли Матвеевна, мастер Златорукий и старик-бурят Айгай. Подошел однорукий Кадыков. И, между прочим, участковый, Семашко.
Он собирался выслушать объяснения Кости, а если ему они не понравятся, взять Крыжовникова под стражу. Чтобы знал, как от прокуратуры бегать. Ведь эдак все начнут в Киото от милиции прятаться, и никаких наказаний никому не будет! Одни преступления останутся.
Вот, наконец, к дому с надписью "Чушкинский сельсовет" подъехал трактор Липыча "Кировец", и из него вышел лысый человек обернутый в оранжевый платок. Интересно, что человек этот был к тому же босой.
Костю Крыжовникова, может, и не узнали бы, если б Василиса Липовна не увидела на голом плече приехавшего человека родинку, которую помнила не меньше тридцати двух лет. Две одинаковые родинки в одном том же месте у двух разных людей исключались.
— Царица небесная, — сказала Матвеевна, — от нас уехал слесарь шестого разряда, а приехал неизвестно кто!
— Как неизвестно? — ответил Костя Крыжовников. — Известно — последователь религиозной школы Дзэн.
— Мама! — сказала Василиса Липовна и уронила полотенце в чушкинскую придорожную грязь.
— Вот тебе и "мама"! — произнес Липыч, завел свой трактор "Кировец" и повез молоко на комбинат.
Милиционер Семашко
Милиционер Семашко был, в общем-то, человек добрый и сажал людей редко.
О нем говорили так: "Если уж Семашка посадил, то непременно за дело". А Семашко сажал только за одно дело. За уголовное.
И вот теперь ему предстояло решить нелегкий вопрос, уголовное ли дело Кости Крыжовникова или обычное? За которое можно не сажать, а просто взыскать штраф. Или лучше вынести строгий выговор.
Чушкинскому участковому Костик Крыжовников всегда был по душе. Семашко, которому было под пятьдесят, вспомнил, как катал его пацаном в трехколесном милицейском мотоцикле, а Костик сидел в коляске и говорил: "Тр-р-р!".
— Да и Липовну жалко, — думал Семашка. — Тетка все-таки.
А тетка, Липовна, стояла возле племянника и не знала, что с ним делать. То ли обнимать, то ли и впрямь вести в участок, чтобы знал, как от нее убегать.
Нечеловеческая борьба кипела в большом сердце Василисы Липовны. Наконец материнские чувства взяли верх. Со вздохом: "Кость!" Липовна наступила на узорчатое полотенце и повисла на шее племянника.
— Ну, теть! — сказал смущенно Крыжовников, чувствуя, как мокнет его одеяние от слез Василисы Липовны.
Теперь все видели, что приехал все-таки Костя Крыжовников, хотя и киотский монах.
Почтальон Кадыков дружески похлопал Костика по участку спины, свободному от объятий Василисы. Мастер Златорукий плюнул в землю, пожал своему напарнику руку и сказал:
— Молодец Константин! Как у них там с тракторами?
И плюнул еще, да так точно, что попал в первый плевок.
Даже соседка Матвеевна, решила, что приезжий, конечно, Костик, хотя он и того…
— Жалко парня, — подумала она. Но сказала, однако, другое.
— Смотри, — сказала Матвеевна. — Уехал-то пацан пацаном, а приехал-то…!
Все посмотрели на Матвеевну, чтоб узнать, кто же все-таки приехал?
— Мужик приехал! — ухнула крыжовниковская соседка.
Хотя все видели, что вернулся-то Крыжовников, участковый Семашко в этом убежден совсем не был. Своим глазам он никогда не верил. Он верил только одному — документам.
Поэтому он шагнул вперед и окончательно утопил узорчатое полотенце Василисы Липовны в чушкинской размытой дороге.
Стараясь не замечать известной ему родинки на плече Костика, он приставил ладонь к виску, как будто к чему-то прислушивался и произнес:
— Ваши документы, гражданин!
Никто с самого детства не называл Крыжовникова "гражданином".
В Чушках его звали Константином, Костюшкой, Костяникой. А человека, который теперь стоял перед ним, приставив ладонь к виску и словно бы к чему-то прислушивался, он называл дядей Василем.
Только теперь, конечно, перед ним был никакой не дядя Василь, а участковый Семашко, человек из органов.
Костя хотел обомлеть, но тут про себя произнес киотское слово "Авалокитешвара" и восстановил душевной спокойствие.
— Это что же такое, — подумала Василиса Липовна. — Не успел племянник вернуться, его опять из дома забирают?
— Это что же такое? — удивился почтальон Кадыков и взмахнул одной имеющейся рукой. — Не успел человек вернуться, его опять забирают?
Но участковый Семашко продолжал стоять перед якобы неизвестным ему гражданином Крыжовниковым и вслушиваться в звуки, собирающиеся над селом. Вдали, вроде бы, гремели коровьи колокольчики.
— Не стадо ли гонят? — подумал участковый Семашко.
Но это было не стадо. С комбината возвращался, громыхая пустыми бидонами, "Кировец".
— Ты чего Василь? — сурово произнесла Матвеевна. — Какой он тебе "гражданин"? Вон родинка, вон тетка обнимает. Чего еще?
— Когда я на службе, для меня все граждане, — сурово ответил Семашко.
— И я? — удивилась Матвеевна.
— И ты, — подтвердил участковый села Чушки.
— Чтоб тебе леший бороду выдрал, — пожелала Матвеевна. А Семашко ей ничего не ответил, потому что был он Матвеевне родным братом. А бороды-то, между прочим, у Семашко не было.
Бога нет
Вслушиваться в голоса, стуки и бряцанье над Чушками участковый не перестал. Хотя звон пустых бидонов о борта "Кировца" уже и так было хорошо слышен. Трактор подъехал к сельсовету, качаясь на ухабах, словно пароход на волнах. Двигатель в машине устало вздохнул и заглох.
В окно высунулось лицо Липыча. Оно интересовалось, признали ли его племянника или уже ему дело шьют? Вскоре лицо в тракторном окне сильно удивилось: хотя племянника, вроде бы признали, ему все же шили дело. При этом участковый Семашко, хотя и шил дело, на портного похож совсем не был. Он был похож на Илью Муромца с картины художника-передвижника Васнецова. Как сказочный богатырь, тяжело он держал руку у козырька, пристально вглядываясь в Крыжовникова. Его взгляд словно проникал в Костину честную душу, интересуясь, есть ли у этой души документики или нет? Может, это и не Костина душа вовсе? А душа иностранного шпиона, временно вселившаяся в тело чушкинского слесаря?