— Братьям своей ложи следует доверять.
— Ну, не всегда, — с жаром возразил Моррис.
— Все, что мы говорим, и даже все, что думаем, передают мистеру Мак-Гинти.
— Послушайте, — строго сказал Мак-Мердо, — вам хорошо известно, что я только вчера вечером клялся в верности мастеру. Вы, кажется, хотите, чтобы я нарушил мою клятву?
— Если вы так смотрите на дело, — печально произнес Моррис, — сожалею, что потревожил вас. Плохи наши дела, если двое свободных граждан не смеют свободно высказать свои мысли, разговаривая с глазу на глаз.
Мак-Мердо, пристально наблюдавший за собеседником, смягчился.
— Как вам известно, — сказал он, — я здесь недавно и плохо знаю ваши обычаи. Не мне начинать говорить, мистер Моррис… Если вам нужно что-нибудь сказать, я вас слушаю.
— Чтобы передать все мистеру Мак-Гинти? — с горечью договорил Моррис.
— Успокойтесь, — сказал Мак-Мердо. — Лично я останусь верен ложе, говорю вам это прямо. Но я не привык повторять кому-нибудь то, что мне сказали по секрету. Ваши слова дальше не пойдут. Однако предупреждаю: ни в чем, противном интересам ложи, не ждите от меня ни помощи, ни сочувствия.
— Я давно не жду ни того, ни другого, — сказал Моррис, — и, может быть, отдам в ваши руки мою жизнь, говоря с вами откровенно. Но как вы ни плохи, а вы все же новичок. Стало быть, ваша совесть еще не так окаменела, как у других. Вот почему мне хотелось поговорить с вами.
— Прекрасно… Что же вы хотите сообщит мне?
— Если вы меня выдадите, пусть ляжет на вас мое проклятие.
— Я сказал, что не выдам!
— Тогда ответьте: когда вы сделались членом ложи в Чикаго и произнесли обеты верности и милосердия, приходила вам на ум мысль, что это поведет вас к преступлению?
— Смотря что называть преступлением.
— Смотря что! — сказал Моррис голосом, задрожавшим от гнева. — Мало вы видели наших дел, если можете назвать их иначе. Ну, а прошлой ночью, когда старого человека, который мог бы быть вашим отцом, избили до полусмерти, — что это было, по-вашему?
— Некоторые сказали бы, что это война, — ответил Мак-Мердо, — а на войне, как на войне: все дерутся как могут.
— Ну, ладно, вы все же ответьте на мой вопрос: думали вы о чем-либо подобном, когда вступали в Чикагскую ложу?
— Должен сознаться, нет.
— Так было и со мной, когда я вступил в орден в Филадельфии. — К сожалению, дела мои там расстроились, и в один проклятый богом час я услышал о Вермиссе. Я приехал сюда для поправки дел. Боже мой, подумать только… Со мной приехали жена и трое детей. На Рыночной площади я открыл магазин, и дела мои пошли отлично. Потом я вступил в местную ложу, вот как вы вчера. На своей руке я ношу клеймо позора, а мое сердце заклеймено еще хуже. Я очутился под властью злодея и запутался в сети преступлений. Что мне оставалось делать? Каждое слово, которым я старался исправить положение вещей, считалось изменой. Я не могу уехать: все мое состояние вложено в магазин. Откажись я от братства, я буду тут же убит, и один бог ведает, как поступят с моей женой и детьми. О, это ужасно, ужасно! — Моррис закрыл лицо руками.
Мак-Мердо пожал плечами.
— Вы слишком мягки для этих дел, — сказал он.
— Во мне жили горесть и религиозное чувство. Но эти… эти… превратили меня в преступника. Мне дали поручение. Если бы я отказался исполнить его, меня постигла бы смерть. Может, я и трус, а может, у меня отнимает смелость мысль о жене и детях. Как бы то ни было, я знаю, что воспоминание о случившемся вечно будет преследовать меня до могилы. Милях в двадцати от города стоял уединенный дом, вон там, у гор… Мне приказали караулить двери. Поручить мне самое дело они не решались. Остальные вошли в комнату и, когда снова появились из дверей, их руки были в крови… Мы повернулись, чтобы уйти, и в это время позади нас в доме закричал ребенок — мальчик лет пяти, видевший, как убили его отца. Я чуть не потерял сознание от ужаса, — а мне надо было улыбаться, иначе в следующий раз они вышли бы с окровавленными руками из моего дома, и мой маленький Фред кричал бы так же. И я сделался преступником и погиб в этом мире и в будущем. Я верующий католик, но патер не захотел и говорить со мной, узнав, что я Чистильщик… Меня отлучили от церкви. Вот в каком положении я нахожусь! Мне ясно, что вы идете по той же дороге, и я спрашиваю вас: к чему приведет она? Готовы ли вы сделаться хладнокровным убийцей или мы можем каким-нибудь путем остановить все это?
— Что же вы думаете делать? — резко спросил Мак-Мердо. — Ведь не донести же?
— Боже сохрани, — ответил Моррис. — Одна мысль об этом стоила бы мне жизни.
— Ну что ж, — сказал Мак-Мердо, — лично мне вы кажетесь просто слабохарактерным человеком. К тому же, вы придаете всему этому слишком много значения.
— Слишком много! Поживите здесь дольше, тогда узнаете. Посмотрите в долину: видите, какую тень бросают на нее клубы дыма. Поверьте, тень преступлений мрачнее. Мы живем в Долине Ужаса. С заката до утренней зари сердца мирных жителей трепещут от страха. Погодите, молодой человек, скоро вы сами поймете это.
— Поживем — увидим, — беспечно сказал Мак-Мердо. — Тогда я скажу вам, что думаю. А теперь мне ясно только одно: вы не годитесь для жизни в долине и чем скорее продадите свою лавочку, за любую цену, и умотаете отсюда, тем будет лучше для вас. Я-то вас не выдам. Но, ой-ой, если бы я узнал, что вы сплетник…
— Нет, нет, — жалобно простонал Моррис.
— Ну, кончим на этом. Я не забуду того, что вы сказали, и, как знать, может, ваши слова и пригодятся мне когда-нибудь. Надеюсь, вы говорили с добрыми намерениями. Прощайте.
— Еще одно слово, — остановил его Моррис, — нас могли заметить вместе и, кто знает, не пожелают ли «там» узнать, о чем мы разговаривали.
— С вашей стороны благоразумно подумать об этом.
— Скажем, я предлагал вам место у меня в магазине.
— А я отказался. Ну что ж, договорились. Прощайте, брат Моррис, и желаю, чтобы в будущем вам жилось легче.
В то же вечер Мак-Мердо задумчиво сидел у себя в гостиной возле печки и курил. Неожиданно дверь в комнату распахнулась, и дверной проем на миг целиком заполнила крупная фигура мастера ложи. Он сделал обычный знак, сел против молодого человека и несколько секунд молча всматривался в него. Мак-Мердо выдержал этот взгляд совершенно спокойно. Наконец Мак-Гинти сказал:
— Я редко хожу в гости, брат Мак-Мердо, так как посетители отнимают у меня слишком много времени. Тем не менее, я решил побывать у вас.
— Горжусь этим, — ответил Мак-Мердо. Он поднялся и достал из шкафа бутылку виски. — Не ожидал такой чести.
— Ну, что рука?
Мак-Мердо скривил рот.
— Дает о себе знать, но ничего: стоит помучиться.
— Да, — ответил Мак-Гинти, — стоит для людей, преданных ложе и готовых работать для нее. О чем вы толковали с братом Моррисом на Мельничном холме?
Вопрос прозвучал неожиданно, но у Мак-Мердо был готов ответ.
— Моррис, он добрый малый: ему показалось, что я в тисках и, желая мне помочь, он предложил мне место в своем магазине.
— Да?
— Да.
— И вы отказались?
— Ну, ясно. Я могу, не выходя из спальни, получить за четыре часа больше, чем он дал бы мне за месяц.
— Правильно. На вашем месте я не стал бы часто видаться с Моррисом.
— Почему?
— Потому что я советую вам это. Для большинства оказалось бы вполне достаточно моего слова.
— Может быть, для остальных и достаточно, советник, но не для меня, — смело ответил Мак-Мердо. — Если вы умеете распознавать людей, вы сами должны это понять.
Глаза смуглого исполина вспыхнули, и его волосатая лапа на мгновение сжала стакан таким движением, что, казалось, он вот вот кинет его в голову собеседнику. Но в следующую секунду выражение его лица изменилось, и он засмеялся шумным, неискренним смехом.
— Нечего и говорить, вы странная карта в игре, — заметил он. — Ну, если вам нужны объяснения, извольте. Разве Моррис не говорил дурно о ложе?
— Нет.
— А обо мне?
— Нет.
— Понимаю: он не осмелился высказаться, так как не доверяет вам. В душе же он неверный брат. Мы это знаем и ждем только случая наказать его. Мне сдается, что время кары подходит. В нашем загоне нет места для паршивой овцы. А если вы будете вести знакомство с неверным человеком, подозрение в неверности падет и на вас. Понятно?
— Я не могу подружиться с ним, потому что этот человек мне не нравиться, — ответил Мак-Мердо. — Что же до моей неверности, так заговори о ней не вы, а кто-нибудь другой, ему бы не пришлось произнести следующую фразу.
— Хорошо, сказано достаточно, — заметил Мак-Гинти. — Я пришел, чтобы вовремя предупредить вас, — и предупредил.
— Только одно мне хотелось бы понять: как вы узнали о моем свидании с Моррисом?
Мак-Гинти засмеялся.
— Я должен знать все, что происходит в городе, — сказал он, — и советую помнить, что я все знаю. Ну, мне пора, я только…
Однако он не успел кончить прощальную фразу. Дверь скрипнула, растворилась, и нахмуренные глаза трех полицейских глянули на собеседников. Мак-Мердо вскочил со стула и взялся было за револьвер, но снова спрятал его в карман, заметив наведенные на себя винчестеры. Человек в мундире вошел в комнату с шестизарядным револьвером в руке. Мак-Мердо узнал капитана Мервина из Чикаго. Капитан подошел к Мак-Мердо и покачал головой.
— Я так и думал, старый знакомый, что нам придется встретиться, — сказал он. — Трудно удержаться от вольной жизни, а? Одевайтесь и пошли.
— Полагаю, вам придется за это ответить, — прогремел Мак-Гинти. — Кто вы, чтобы врываться в частный дом и оскорблять честных, преданных закону людей?
— Это вас не касается, советник, — ответил Мервин. — Мы пришли не за вами, а вот за этим молодчиком, а вы обязаны помогать полиции исполнять ее долг.
— Он мой друг, и я отвечаю за него, — сказал мастер.
— Смотрите, мистер Мак-Гинти, как бы вам не пришлось отвечать за собственные дела. Ну, а этот Мак-Мердо был негодяем еще до приезда в Вермиссу, негодяй он и теперь… А ну-ка, давайте сюда револьвер, молодой человек.
— Вот он, — хладнокровно сказал Мак-Мерло.
— Будь мы с вами с глазу на глаз, капитан Мервин, вы бы разговаривали иначе.
— Где приказ об аресте? — спросил Мак-Гинти. — Ей богу, пока в полиции служат такие господа, как вы, в Вермиссе будет житься не лучше, чем в России. Вы нас оскорбили и ответите за это.
— Ну что же, исполняйте ваш долг, как вы его понимаете, советник, — сказал Мервин, — а мы будем исполнять свой.
— В чем меня обвиняют? — спросил Мак-Мерло.
— В том, что вы участвовали в нападении на редактора Стенджера в здании «Геральда». Можете радоваться, что на вас не легло обвинение в убийстве.
Мак-Гинти грубо рассмеялся.
— Если так, — сказал он, — советую вам бросить это дело: Мак-Мерло был в моем баре и до полуночи играл в покер. Я могу предоставить дюжину свидетелей, они подтвердят мои слова.
— Мы выясним все на суде. А пока пошли, Мак-Мердо, и советую вести себя смирно, не то получите прикладом по голове. Отойдите, мистер Мак-Гинти, предупреждаю вас, во время исполнения служебных обязанностей я сопротивления не выношу.
В лице и в позе капитана чувствовалась такая решительность, что Мак-Мердо и Мак-Гинти осталось только подчиниться. Однако мастер на прощание шепнул несколько слов арестованному.
— А как же?.. — Он указал большим пальцем через плечо, и Мак-Мердо понял, что он имеет в виду фальшивые доллары.
— Все в порядке, — шепнул Мак-Мердо. У него был тайник под полом спальни.
— До свидания, — громко сказал Мак-Гинти, пожимая ему руку. — Я поговорю с адвокатом Рейли и все издержки возьму на себя. Поверьте мне, вас скоро освободят.
Инспектор подозрительно покосился на них.
— Вы, двое, — обратился он к полицейским, — сторожите арестованного и стреляйте, если он выкинет какую-нибудь штуку. Я обыщу дом.
Но обыск ничего не дал. Мак-Мердо повели в полицию. Стемнело, дул резкий ветер, который нес колючий снег. Людей на улицах было мало, но встречающиеся жители города, ободренные темнотой и присутствием полиции, открыто осыпали арестованного оскорблениями.
— Линчевать проклятого Чистильщика! — крикнул кто-то. — Линчевать!
После короткого допроса Мак-Мердо поместили в общую камеру. Там он увидел Болдуина и других участников нападения.
Но длинная рука ложи проникала и в убежище закона. Ночью какой-то полицейский вошел в камеру с охапкой соломы и вынул из нее две бутылки виски, несколько стаканов, ужин и колоду карт. Арестованные провели ночь очень весело. Утро показало, что им действительно нечего опасаться.
С одной стороны свидетели нападения — метранпаж и наборщики — признали, что освещение было слабое, а они волновались и потому не могут теперь клятвенно удостоверить личности нападавших; ловкий адвокат, приглашенный Мак-Гинти, совсем их запутал. Пострадавший, который дал показания в больнице, помнил лишь, что первый, ударивший его человек, был с усами. Стенджер, правда, добавил, что убежден в причастности к нападению Чистильщиков, потому что из всех окрестных жителей только они одни его ненавидят, и он уже не раз получал от них угрожающие письма. Но, с другой стороны, шестеро граждан, в том числе и муниципальный советник Мак-Гинти, заявили, что все обвиняемые в момент нападения играли в баре Мак-Гинти и ушли очень поздно. Бесполезно прибавлять, что обвиняемых отпустили, сказав им несколько слов, очень похожих на извинение, а капитану Мервину и всей полиции сделали замечание за неуместное усердие.
Когда огласили решение, в зале раздались громкие крики одобрения. Мак-Мердо глянул и увидел много знакомых лиц. Братья ложи улыбались и махали шляпами. Остальные присутствующие, сжав губы и сдвинув брови, молча смотрели на оправданных, когда те выходили из суда. Только один малорослый, чернобородый парень крикнул им вслед:
— Вы, проклятые убийцы!.. Мы еще поймаем вас!
Глава 5. Самый мрачный час
Если что нибудь и могло увеличить популярность Мак-Мерло среди братьев, так этот арест и оправдание. Он уже заслужил репутацию веселого гуляки, человека гордого и вспыльчивого, неспособного снести оскорбление хотя бы и со стороны самого всемогущего мастера. Вдобавок все приходили к выводу, что среди них нет другого брата, готового так охотно принять участие в деле, способного быстро составить смелый и удачный план. Впрочем, некоторых старших братьев ложи, в том числе и Болдуина, явно раздражало такое быстрое возвышение новичка. Но они сторонились Мак-Мердо, потому что он так же легко вступал в драку, как смеялся и шутил.
Однако, приобретая расположение товарищей, в другом месте Мак-Мердо сильно проиграл во мнении. Шефтер больше не хотел иметь с ним никакого дела и не позволял ему приходить в свой дом. Влюбленная Этти не могла отказаться от Джона, хотя здравый смысл и ей подсказывал, к чему повел бы брак с таким человеком. Раз утром, после бессонной ночи, девушка решила повидаться с Джоном и уговорить его отказаться от темных дел, в которые он погряз. Она отправилась к дому старой ирландки. Дом был пуст. Она проскользнула в комнату, где, как она знала, жил Мак-Мердо. Джон сидел за столом и писал что-то. Шагов Этти он не услышал. Внезапно ее охватил порыв шаловливости. Она на цыпочках подкралась к Джону и неожиданно положила руку ему на плечо.
Если Этти надеялась испугать его, то это ей более чем удалось. Джон мгновенно вскочил, точно подброшенный пружиной, и повернулся. Левая рука его смяла лежавшую перед ним бумагу, а правой он едва не схватил девушку за горло. Секунду он смотрел на нее бешеным непонимающим взглядом, потом на лице изобразилось облегчение, удивление, радость.
— Ох, это вы, Этти, — сказал Джон, отирая мгновенно вспотевший лоб. — Подумать только, что вы, сердце моего сердца, пришли ко мне, а я вас так встречаю! Ох, Этти, позвольте мне загладить мой поступок! — он протянул к ней руки.