Навстречу с рычанием метнулись две быстрые, льнущие к траве тени. Это были львицы. Обе замерли, одинаково прижав уши. Зловеще блеснули желтые огоньки глаз.
Фандорин сделал несколько шагов, остановился на открытом, освещенном луной месте, дал хищницам себя как следует рассмотреть. Палец лежал на спусковом крючке «смит-вессона». За поясом был еще один, такой же. Тоже со взведенным курком.
С львицами шутки плохи, они опаснее самцов. «Я тебя не трону, если ты меня не тронешь», — мысленно сказал Эраст Петрович сначала одной, потом другой. Чтобы звери поверили в это, требовалось с полминуты поиграть с ними в гляделки.
Но хрустнули сучья под тяжелыми шагами, огромные кошки разом повернули свои лысые башки. На поляну, топая, вышел Гасым.
— Пиштя! — шикнул он — и львицы попятились, развернулись, исчезли.
Фандорин двинулся дальше.
На лужайке перед самым домом нашелся и самец. Он дрых, положив косматую голову на толстые лапы. Сытого льва (а раз спит, значит, сыт) особенно бояться нечего. Если не подойти и не дернуть за гриву, не тронет.
Оглядев строение (изящный садовый павильон из белых досок, с высокими французскими окнами; внутри тихо; свет нигде не горит), Эраст Петрович показал Гасыму на правый торец, напомнил шепотом:
— Ровно две минуты, ясно?
Гасым предъявил часы, для пущей наглядности поднял два пальца.
— Два. Потом окно ломаю, всех убиваю. Гляди, Юмрубаш, на мой пуля не попади.
Двигаться по траве так, чтобы она не шуршала, — наука непростая, но Эраст Петрович владел ею в совершенстве. Он добежал до окна спальни, будто вовсе не касался земли. Помассировал глазные яблоки, чтобы включить ночное зрение. Заглянул через подоконник.
В мозгу работал счетчик, отмерял секунды.
«Восемнадцать, девятнадцать…».
Так, что тут у нас?
Интерьер в стиле ар-нуво. На туалетном столике винные бутылки. Справа будуарная ниша, там кровать под балдахином, легкая занавеска слегка колышется на сквозняке — дверь в коридор приоткрыта. Сонного дыхания не слышно, но это ничего не значит. Люди, ведущие опасную жизнь, обычно спят очень чутко, а стало быть тихо.
Толкнул створку — медленно, чтоб не скрипнула. Поднялся на подоконник. Спустился.
«Тридцать один, тридцать два…».
А вдруг Хачатур не спит — что-то почуял и затаил дыхание?
Фандорин приготовился качнуться вбок, чтобы уклониться от пули.
Ни звука. Лишь шелест листьев в саду.
Ну, была не была!
Он сделал два прыжка, отдернул полог.
Никого! Постель даже не смята.
Неужели Гасым ошибся и Однорукого в доме нет?
«Сорок четыре, сорок пять…».
За дверью должен быть небольшой коридор, ведущий в столовую-гостиную.
Тихо, дверь, не скрипни.
Что половицы? Нехороши, пружинят.
Чтобы пол вел себя тихо, двигаться надо вдоль самого плинтуса. Медленно переставлять ноги, будто скользишь по льду.
«Пятьдесят девять, шестьдесят…».
Вторая дверь тоже приотворена — ну да, иначе не было бы сквозняка.
Плавно, дюйм за дюймом, Эраст Петрович открыл ее шире. Заглянул в просторную комнату. Она превосходно просматривалась — в окна с противоположной стороны лился лунный свет. Оттуда меньше чем через минуту вломится Гасым. Почти минута — это очень много. Более чем достаточно.
Интерьер такой же бонтонный, как в спальне. Хрупкая, изогнутая мебель, деревянные завитушки вокруг большого зеркала, на потолке панно с фавнами и нимфами.
Мраморная наяда (через плечо винтовка и два патронташа). На длинном столе грязная посуда, бутылки, объедки. Со стульев свисает оружие — «маузеры», кинжалы, несколько карабинов.
Теперь — главное: люди.
Вдоль стены на полу, в ряд, шесть фигур. Спят на бурках. Вместо подушек папахи.
Фандорин вздохнул с облегчением. Шесть — значит, все здесь, и Хачатур тоже. Просто улегся не в спальне, а вместе с остальными. Это несколько осложняет задачу, но не сильно.
«Восемьдесят два, восемьдесят три…».
Определить, который из них Однорукий. Приблизиться, отключить. Может быть, удастся так же бескровно взять и остальных.
Не ближний — у того видно обе руки, сложены на груди. И не второй — руки закинуты за голову…
«Девяносто, девяносто один…».
По паркету качнулась длинная тень, загромыхала рама. В высоком окне, заслонив его почти целиком, появился огромный силуэт.
Это был Гасым. Он перекинул ножищи через подоконник, уселся, приложил руку ко лбу — разглядывал комнату, которая по контрасту с лунным садом должна была показаться ему очень темной.
«Какого черта?! Еще целых полминуты!»
На полу кто-то зашевелился, кто-то вскинулся.
— Эй, армяне! Я Кара-Гасым! — зычно крикнул гочи. — Смерть ваша пришел! Э, где вы тут? Не вижу.
Человек, лежавший дальше всего от Фандорина, вскинулся с пола, словно атакующая кобра. У него была только одна рука! Она вытянулась, «маузер» плюнул ядовитым желтым пламенем. Гасым качнулся, схватился рукой за бок.
Выбора не было. Миг промедления — и Хачатур выпалит еще раз. Пришлось стрелять самому. Тяжелая пуля «смит-вессона» отшвырнула однорукого в угол.
Теперь уже все были на ногах. Некоторые в ошеломлении озирались, другие, кто лучше владел собой, кинулись к стульям, на которых висело оружие.
Одного, самого шустрого, Эраст Петрович тоже был вынужден уложить.
— Вижу! Всех вижу! — заорал Гасым. Держась одной рукой за раненый бок, он неспешно прицелился, застрелил ближайшего из бандитов.
Фандорин был уже в комнате. На пути встретился худенький паренек с вытаращенными глазами. Он был безоружен, поэтому Эраст Петрович просто отправил молокососа хуком в нокаут (при хаотичной потасовке на ограниченном пространстве английский бокс не менее эффективен, чем любые дзюцу).
Светловолосый человек в нижнем белье несся на Гасыма, размахивая кинжалом. Все так же неторопливо гочи прицелился в атакующего — но вместо выстрела раздался сухой щелчок.
— Вахсей! — удивился Гасым и выпучился на занесенный клинок.
Фандорин свалил светловолосого выстрелом в затылок. И оказался перед непростой дилеммой.
«Маузеристы»
Последний из анархистов, еще остававшийся на ногах, успел схватить со стула карабин, передернул затвор и направил ствол на Эраста Петровича, а из угла в Фандорина целил из «маузера» раненый Хачатур, с трудом удерживая тяжелый пистолет единственной рукой. На Гасыма рассчитывать было нечего — он рассматривал откинутый барабан своего заевшего «кольта».
Здоровый опасней раненого. Поэтому выстрелил Фандорин в человека с карабином, а от пули «маузера» ушел, метнувшись к стене.
Однорукого нужно было взять живым.
Поэтому Эраст Петрович кинулся навстречу «маузеру», делая рывок в сторону за долю секунды до следующего выстрела. Эта техника называется «го-го» («пять против пяти»), потому что на малом расстоянии шансы увернуться от пули и встретиться с нею равны. Настоящий мастер способен довести соотношение до двух к одному, однако Фандорин таких высот не достиг. К игре в «го-го» он прибегал лишь в самых крайних случаях.
Повезло раз, повезло второй. Оставался всего один прыжок. Но тут Гасым наконец щелкнул своим револьвером и прицелился.
— Не стреляй!
Поздно. Мощный «кольт» по-львиному рыкнул. Однорукого снова отшвырнуло.
В саду, словно откликаясь, грозно взревел царь зверей — наконец проснулся и выражал недовольство шумом.
Пахло копотью, порохом и кровью.
А счетчик, оказывается, все это время работал.
«Сто восемь, сто девять, сто десять».
— Черт бы тебя п-побрал! — Эраст Петрович наклонился над Хачатуром. — Что ты наделал, Гасым?
— Жизн твой спасал.
— Застрелить его я и сам бы мог!
Где здесь свет?
Фандорин подошел к двери, повернул выключатель, оглядел комнату.
За исключением нокаутированного мальчишки, кажется, все мертвы…
Гасым сидел все там же, на подоконнике. Только расстегнул черкеску и рассматривал дырку в боку. Оттуда, пачкая густую шерсть, толчками вытекала кровь.
— Горячий, — сообщил гочи, лизнув ладонь. — Соленый.
— Дай посмотрю.
— Э, не надо.
Богатырь выдернул из папахи клок, заткнул рану.
— Аман-аман, — грустно сказал. — Я так «кольт» любил, а она стрелять не захотела.
Судя по женскому роду, любовь к «кольту» закончилась.
Гочи прошелся вдоль стульев, разглядывая оружие. С интересом взял в руки «веблей» — должно быть, никогда такого не видел.
— Это мой, — сказал Фандорин. — Дай сюда.
Гасым проворчал:
— Как что хороший, сразу «мой». На, не жалко.
Брезгливо взвесил на ладони «маузер». Прицелился — и вдруг высадил в стену всю обойму: одну пулю в центр, остальные кружком.
— Ты что?! — вскричал Эраст Петрович, зажимая уши.
— Мой знак. «Здесь был Кара-Гасым». Люди говорить будут. Юмрубаш, у тебя какой знак?
— Никакой.
Фандорин всё не мог успокоиться. Неужто операция провалилась и нить оборвана?
— Вай, мне чужой слава не надо, — с укором молвил гочи. — Я только два армяне убил. Ты — четыре. Хотя один, может, русский, — прибавил он, кивнув на светловолосого.
— Не четверых я убил. Т-троих.
Надежда оставалась только на юнца. Эраст Петрович привел пленника в чувство двумя оплеухами, усадил на стул.
— Ты кто? Откуда?
— Гагик… Из Акны.
Паренек, очень бледный, с трясущимися губами, в ужасе озирался на трупы. Увидел приближающегося гочи — зажмурился.
— Я Кара-Гасым. Слышала?
Не открывая глаз, мальчишка кивнул.
— Она меня знает, — удовлетворенно заметил Гасым. — Далеко живет, в Карабах, а Кара-Гасым знает.
Фандорин взял Гагика из Акны за тощие плечи.
— Я буду з-задавать тебе вопросы, а ты отвечай. Честно. Иначе отдам тебя ему. Просто уйду и оставлю тебя с ним наедине. А скажешь правду — отпущу. Я человек слова. Если что-то пообещал, выполняю.
Последняя фраза была произнесена специально для Гасыма.
Теперь паренек смотрел на Эраста Петровича — с таким же ужасом, как раньше на гочи.
— Молчи, Гагик, ничего Юмрубаш-ага не говори, — посоветовал Гасым. — Лучше я с тобой говорить буду.
Бедняга всхлипнул и снова зажмурился.
— Б-будешь отвечать?
Кивнул.
Тем временем Гасым с видимым удовольствием обходил поле боя. Каждому покойнику заглядывал в лицо, что-то приговаривал. Он был похож на садовода, любующегося великолепной клумбой.
— Кто дал приказ прошлой ночью устроить з-засаду в Черном Городе? Чье задание выполнял Хачатур?
— Я в Карабах ездил, письмо от Хачатура возил! Только вчера вернулся! Ничего не знаю, честное слово! Какое задание? Хачатуру никто ничего приказать не может!
Паренек говорил по-русски грамотно. Возможно, учится в гимназии или реальном училище.
— Не могу поверить, что вчера не было разговоров о засаде. Ваша шайка потеряла трех человек. Что ты слышал? Что говорили?
— Ай, Аллах! — радостно возопил Гасым. — Этот живой! — Он схватил за шиворот окровавленного человека — тот захрипел. — Знаю тебя! Ты Леван из Сураханы!
— Не убивай, — сипел раненый. — Сейчас и так умру, честное слово.
Но гочи не оставил его в покое: схватил под мышки, поволок на середину комнаты.
— Я слышал твои вопросы, Юмрубаш. Тоже буду спрашивать.
Наклонился, что-то загудел вполголоса. Окровавленный взвизгнул:
— Ай, всё скажу! Горло пусти!
От этой картины Гагик застучал зубами — того гляди бухнется в обморок. Эраст Петрович решил зайти с другой стороны:
— Про Хромого ты что-нибудь слышал?
— Ка…ко…го хро…мого?
— Из Черного Города. Он революционер или связан с революционерами.
Раненый громко застонал — Гасым опять тряс его за шиворот.
— Есть Селифанов, стрелочник, у него короткая нога. Через него можно оружие доставать, — быстро заговорил юный анархист. — Есть Хасан, сторож на бывшем заводе Мурсалиевых, Хачатур его не любит, убить хотел. Еще я один раз видел колченогого Зазу, он счетовод на степаняновских промыслах, Хачатуру раз в месяц платит, чтоб не трогали… А больше хромых не знаю. Черный Город большой…
Гасым выпрямился, крякнул:
— Э, совсем подохла! Ничего не делал, только тряс. Юмрубаш, она один вещь сказать успела. Не знаю, надо тебе, нет?
— Что?
— Перед засада Хачатур ходила к большой русский человек. Имя чудной — Дятел. Что это «дятел»? Птичка?
Эраст Петрович сразу забыл о Гагике из Акны. Дятел? Горячо! Вот она, любовь к орнитологии!
— Он еще что-нибудь сказал? Про Дятла. — Быстро подошел к раненому, попробовал пульс. Да, мертв.
Гочи сокрушенно пожал плечами.
— Ничего. Я спрашиваю: «Где эта Дятел?» Немножко плечи тряс — а из Левана душа ушел.
Вернувшись к юнцу, Фандорин спросил:
— При тебе когда-нибудь говорили о Дятле? Хачатур или кто-то другой?
Гагик помотал головой, облизнул сухие губы. Он не отрываясь смотрел на медленно приближающегося Гасыма.
— Он сказал п-правду, я это вижу. Учти, убивать его я не позволю.
— Сам не стану. — Гасым пожал плечами. — Когда из Гагик вырастет гайл, тогда убью.
— Кто вырастет?
— Гайл. «Волк» по-ихнему.
Однако отпускать пленного было нельзя. Дятел — скорее всего тот самый большевик, кого полиция называет «Одиссеем». Он ни в коем случае не должен узнать, что Фандорин жив.
— Гагик никому не расскажет, — сказал Гасым, будто подслушав мысли. — Он отсюда домой пойдет, очень быстро. Ни с кем говорить не будет. И дома, в Агдам, тоже не скажет.
— Причем тут Агдам? Он из Акны.
— Это по-ихнему Акна, по-нашему Агдам.
Гасым наклонился, взял парня за плечи, и плеч стало не видно.
— Иди домой, Гагик. Про меня говори всем. Много говори. Про Юмрубаш молчи. Говори: Кара-Гасым один всех убил. Понял, да?
— Понял… — прошептал парень. Зрачки у него были очень широкие, неподвижные.
— Пиштя!
Опрокинув стул, мальчишка с разбегу выскочил в окно и скрылся в саду — даже львов не побоялся.
— Как ты можешь быть уверен, что он меня не в-выдаст?
— Она знает Кара-Гасым. Слышала. Теперь еще видела. Я тоже человек-слово. Обманет — приду в Агдам, найду ее, убью. Она знает. Лучше скажи: что теперь делать будешь? Твой враг Хачатур мертвая. Ты доволен?
— Нет. Это был не враг, а орудие врага. Но теперь, благодаря тебе, я з-знаю, как зовут того, кого я ищу: Дятел.
Гочи подошел к столу, взял с блюда не до конца объеденную баранью ногу. Понюхал, откусил.
— Хорошо, — сказал он, двигая челюстями. — Давай Дятел искать-убивать.
Фандорин удивился:
— Зачем тебе это? С Хачатуром ты враждовал, а что тебе до Дятла?
— Считать давай. Я тебя из колодец спас? — Гасым положил баранину, разогнул измазанный жиром палец на правой руке. — Ты меня спас, когда Хачатур стрелял? — Разогнул палец на левой руке. — Потом этот дурак с хэнджел меня резать хотел, когда «кольт» не стрелял. Ты меня опять спас. — Показал на левой второй палец. — Я в Хачатур стрелял, думал — теперь поровну. — Отогнул второй палец и справа. — Но ты говоришь, не Хачатур надо был стрелять. — Палец на правой руке снова сложился. — Сам видишь, да?
Показал обе руки: на левой два пальца, на правой один.
— Помогу тебе Дятел найти — тогда честно. Мужчина не говорит «спасибо», мужчина делает «спасибо».
— Спасибо. Я рад.
Сказано было с искренним чувством.
С помощью Гасыма будет гораздо легче найти черную кошку в темной комнате — верней, поймать дятла в густом лесу.
* * *
Мальчишки около Масы не было. Зато подле раненого сидел вчерашний тэбиб и чем-то поил его из кувшина с узким горлышком.
— Он говорит, теперь много спать не надо, — перевел Гасым слова старика. — Теперь кушать надо. Будет хорошо кушать, может, живой будет. Или не будет, на всё воля Аллах.
Когда лекарь ушел, Фандорин рассказал японцу о смерти Однорукого и о Дятле.