— Законность, откровенно говоря, и повсюду-то у нас в России плохо соблюдаемая, в Баку отсутствует вовсе, — сказал Пеструхин, бравируя либерализмом, что у жандармских офицеров почиталось особенным шиком. — Полагаю, вы этаких городов еще не видывали.
— Отчего же, видел, — ответил Эраст Петрович. — На американском Диком Западе.
Отсюда и запись в дневнике: «Wild East».
С должностным лицом тоже оказалось непросто. Формально руководителем всей правоохранительной машины является градоначальник, отвечающий за порядок в городе и на промыслах.
— Однако полковник Алтынов — человек хоть и храбрый, но, entre nous soit dit [1], весьма недалекий. Бестолков, суетлив. Шуму от него много, а толку мало, — со вздохом сказал Пеструхин. — Сами знаете, каково у нас с кадрами. Беда! Сменить Алтынова нельзя, потому что лично известен государю как герой и вернейший из верных: пережил три покушения, искалечен осколками бомбы. В общем, к градоначальнику относиться не посоветую… Мой коллега, начальник Губернского жандармского управления Клеонтьев назначен в Баку недавно, потерялся от масштаба проблем и заваливает наместничество истерическими рапортами. Боюсь, он вам тоже не подмога. Самый дельный человек, как у нас сплошь и рядом случается, находится не на верхушке иерархии. — Полковник тонко улыбнулся, давая понять, что это правило вполне распространяется и на его собственное положение в Тифлисе. — Рекомендую вам сойтись с помощником градоначальника подполковником Шубиным. Все сложные и деликатные дела, в особенности политического свойства, мы поручаем ему, минуя непосредственного шефа. Шубин тот, кто вам нужен. Я дам ему шифрограмму о вашем приезде.
— Очень прошу этого не делать, — твердо сказал Фандорин, памятуя о том, что Одиссей имеет внутри сыскной системы своего осведомителя, который — как знать — может иметь доступ к секретной переписке. — Довольно рекомендательного письма.
На том и расстались.
Вопрос, поставленный после фамилии «Шубин» означал, что Эраст Петрович запланировал для начала присмотреться к «дельному подполковнику». Если в самом деле окажется годен, это сильно упростит задачу.
Поезд, наконец, тронулся, занавески снова зашевелились от ветерка, но Фандорин больше не смотрел в окно — он строчил в дневнике, чтобы отделаться от тягостной повинности. В конце концов раздел «Иней» обошелся без философских сентенций. «Человек сам выбирает, какой смысл следует придать тому или иному явлению. Этот город станет для меня не „Лошадиной блевотиной“ и не „Побегом от ведьмы“, а иероглифом (баку), означающим „занавес“, — писал Эраст Петрович, гордясь, что вспомнил подходящий омоним без Масиной помощи. — Я опущу занавес в затянувшейся карьере господина Одиссея. Итак, решено: Баку это Город-Занавес».
— Прибываем, прибываем. — По коридору быстро шел кондуктор. — Прибываем в Баку.
Бакинские новости. 16 июня 1914 г.
Эраст Петрович схватил мальчишку, крикнувшего про Сараево, за плечо:
— Что-что? Дай-ка.
Местная газета «Каспий» перепечатывала сообщение телеграфного агентства «Рейтер»:
Вчера ночью, когда поезд отправлялся из Тифлиса, о покушении еще не было известно.
Рядом, тоже с газетой в руках, дожидался извозчика инженер из соседнего купе. Поклонившись Фандорину, он сказал:
— Бедный Франц-Иосиф! Над ним тяготеет злой рок. Брата казнили мексиканцы. Жену закололи напильником. Сын застрелился. А теперь убили племянника! Что за несчастное семейство эти Габсбурги!
В эпоху, когда Фандорин вынужденно обретался за пределами отечества, ему довелось свести знакомство с «несчастным семейством», для которого он провел одно деликатное расследование, оставшееся тайной для прессы и даже полиции. Несколько раз встречался Эраст Петрович и с императором Францем-Иосифом. Над этим долгожителем, сидящим на престоле уже седьмое десятилетие, принято посмеиваться, однако лоскутная центрально-европейская страна удерживалась на плаву лишь опытом и хитростью старого лиса.
Если собственная империя, Российская, по мнению Эраста Петровича, недужила тяжело, но, может быть, еще не смертельно, то держава Габсбургов дышала на ладан. Государственное образование, в котором одна большая нация попирает множество других, еще может кое-как существовать на задворках Европы и на просторах Азии. Однако посреди просвещенного континента подобный анахронизм не имеет шансов на выживание. В России господствующая народность, великоросская, по крайней мере составляет почти половину, а в Австро-Венгрии немцев, сосредоточивших в руках всю полноту административной власти, — едва пятая часть населения. Фандорин давно пришел к убеждению, что разношерстные по этническому составу, верованиям и культурным традициям народы могут мирно уживаться лишь в том случае, если это всем выгодно и никто не чувствует себя ущемленным в правах. Иначе рано или поздно случится взрыв. Россия пока еще может этой трагедии избежать — если правительство переменит свою конфессиональную и национальную политику по отношению к тридцати миллионам мусульман, десяти миллионам католиков, шести миллионам иудеев и прочим «второсортным» и «третьесортным» обывателям. Лишь бы только не произошло внешнего либо внутреннего потрясения.