— Нет, — сказал он. — Нет, мистер Кентон.
Пауза.
— Пока нет.
Ещё пауза.
— Но ведь он послал Вам фотографии, не так ли?
На мгновение я был так изумлён, что мог только открывать рот как рыба. Затем я произнёс:
— Но ведь я объяснил это.
— Да, объяснили. А теперь Вам необходимо прийти сюда и выложить всё на бумагу.
Тиндейл повесил трубку, оставив меня с чувством злобы и, отчасти, ощущения реальности происходящего, но я солгу тебе, Рут, если не скажу, что более всего я чувствовал страх.
Я заскочил в офис Рождера, рассказал ему, что происходит так быстро и вразумительно, как мог, а затем отправился к лифту. Ридли вышел из отдела корреспонденции, толкая перед собой свою тележку, пустую на этот раз.
— Проблемсы з законом, мист Кентон? — хрипло прошептал он, когда я проходил мимо — я говорил тебе, Рут, ничто не способствовало улучшению моего душевного спокойствия.
— Нет! — сказал я так громко, что двое человек, идущих по вестибюлю, обернулись на мой голос.
— Потому как, если да, то мой кузен Эдди — неплохой адвокат. Угумс!
— Ридли, — сказал я. — В какой колледж ты ходил?
— В Ко’нелл, мист Кентон, это было клёво! — Ридли усмехнулся, показав зубы, белые как клавиши пианино (и такие же многочисленные, даже трудно поверить).
— Если ты ходил в Корнелл, — сказал я. — Почему, Бога ради, ты разговариваешь подобным образом?
— Енто каким образом, мист Кентон?
— Ладно, не важно, — сказал я, бросив взгляд на часы. — Всегда приятно пофилософствовать с тобой, Ридли, но у меня назначена встреча, и мне нужно бежать.
— Угумс! — сказал он, снова сияя своей непристойной ухмылкой. — А если вам нужен номерок телефона моего кузена Эдди…
Но к тому времени я уже был в вестибюле. Всегда облегчение, когда удаётся отделаться от Ридли. Надо полагать, ужасно говорить такие вещи, но мне хочется, чтобы Роджер уволил его — глядя на эту широкую ухмылку, состоящую из клавиш пианино, я удивлюсь, если Ридли не заключил договор, по которому обязан пить кровь белого человека до второго пришествия. Вместе со своим кузеном Эдди, конечно.
Ладно, забудь об этом — я стучал по клавишам печатной машинки полтора часа, и всё это начинает выглядеть как повесть. Итак… Акт III, сцена II.
Я прибыл в полицейское управление поздно и снова насквозь промокшим — такси не было, а дождь превратился в сильный ливень. Только январский дождь в Нью-Йорк Сити может быть таким холодным (Калифорния с каждым днём выглядит для меня всё лучше и лучше, Рут!).
Тиндейл взглянул на меня, выдавил слабую улыбку без намёка на юмор и сказал:
— В Централ Фоллз только что отпустили вашего автора. Что, такси не было, а? Их никогда нет во время дождя.
— Они отпустили Детвейлера? — спросил я с недоверием. — И он не наш автор. Такие нам не нужны.
— В общем, кем бы он ни был, всё оказалось не более чем бурей в стакане воды, — сказал он, протягивая мне чашку кофе, которая могла оказаться самой мерзкой чашкой кофе в моей жизни.
Он завёл меня в свободный офис, что было милосердно с его стороны — чувство, что люди в помещении украдкой поглядывали на преждевременно лысеющего редактора в глупом твидовом костюме, было отчасти параноидальным, но, в тоже время, очень сильным.
Через сорок пять минут после того, как прибыли фотографии и примерно через пятьдесят минут после того, как прибыл Детвейлер (без наручников, но ведомый двумя крепкими мужиками в синих костюмах), чтобы ещё больше удлинить и так длинную историю, прибыл человек в штатском, наблюдавший за «Домом цветов» после моего первого звонка.
Они оставили Детвейлера одного в маленькой комнате для допросов, чтобы, как сказал мне Тиндейл, сломить его, заставить его думать о неприятных вещах. Человек в штатском, который ранее проверял факт присутствия Детвейлера в «Доме цветов», рассматривал «Фотографии жертвоприношения», когда шериф Иверсон вышел из своего офиса и направился в комнату для допросов, где находился Детвейлер.
— Иисус, — сказал человек в штатском Иверсону. — Они выглядят почти как настоящие, правда?
Иверсон остановился.
— У тебя есть причины полагать, что это не так? — спросил он.
— Ну, когда утром я зашёл в этот цветочный магазин, чтобы проверить там Детвейлера, этот чувак, которому тут устроили хирургию сердца, сидел за прилавком, раскладывая пасьянс и глядя «Надежду Райана» по ТВ.
— Ты в этом уверен? — спросил Иверсон.
Человек в штатском вытащил первую из «Фотографий жертвоприношения», где отчётливо было видно лицо «жертвы».
— Без сомнения, — сказал он. — Это он.
— Так почему же ты, ради Бога, не сказал, что он был там? — спросил Иверсон, начиная прокручивать в голове вид Детвейлера, выдвигающего обвинения в ложном и злонамеренном аресте.
— Потому что никто не спрашивал меня об этом парне, — достаточно разумно ответил детектив. — Предполагалось, что я проверю Детвейлера, что я и сделал. Если бы кто-нибудь попросил меня проверить этого парня, я бы проверил. Никто не попросил. До встречи. — И он ушёл, предоставив Иверсону разбираться во всём самому. Вот так всё и было.
Я посмотрел на Тиндейла.
Тиндейл посмотрел на меня.
Через пару минут он смягчился.
— В общем, как бы там ни было, мистер Кентон, некоторые фотографии выглядят настоящими… настоящими, как ад. Но в некоторых фильмах ужасов с помощью спецэффектов добиваются того же. Есть один парень, Том Савини, он делает такие спецэффекты…
— Они отпустили его, — ужас всплывал внутри моей головы, подобно одной из тех русских подводных лодок, которых шведы так и не смогли поймать.
— В общем, как бы там ни было, Ваша задница закрыта тремя парами трусов и четырьмя парами штанов, две из которых бронированы, — сказал Тиндейл, и затем добавил с рассудительностью, присущей Александру Хейгиэну. — Я говорю это с юридической точки зрения, Вы понимаете. Вы поступили добросовестно, как гражданин. Если парень представит доказательства злого умысла с Вашей стороны, тогда… но, чёрт возьми, Вы его даже не знали.
Подводная лодка поднялась немного повыше. Потому что я почувствовал, что начинаю узнавать его, Рут, и мои чувства в отношении Детвейлера ни тогда, ни сейчас нельзя охарактеризовать как чувство радости и чувство безопасность.
— Кроме того, на информанта никогда не подадут в суд за ложный арест — это сделал коп, который прибыл за ним и зачитал ему его права, а затем привёз его в центр города в машине без ручек на задних дверях.
Информант. Вот источник моего ужаса. Подводная лодка была наверху, плавая на поверхности как мёртвая рыба при свете луны. Информант. Я не узнал о Карлосе Детвейлере от телепатической бегонии… но он что-то знал обо мне. Не то, что я глава литературного общества университета Браун, или что я преждевременно облысел, или что я собираюсь жениться на прелестной мисс из Пасадены по имени Рут Танака… ничего из этого (и только не мой домашний адрес, Господи, пожалуйста, только не мой домашний адрес), но он знал, что я тот редактор, из-за которого его арестовали за убийство, которого он не совершал.
— А Вы не знаете, — спросил я его. — Упоминал ли Иверсон или кто-нибудь ещё из полицейского отделения Централ Фоллз моё имя?
Тиндейл прикурил сигарету.
— Нет, — сказал он. — Я уверен, что никто.
— Почему?
— Это было бы непрофессионально. Когда работаешь над делом — даже над таким, которое закончилось так быстро — каждое имя, которое подозреваемый не знает или может не знать, становится покерной фишкой.
Облегчение, которое я испытал, было временным.
Но парень должен быть очень тупым, если не знает его. Если конечно он не отправил фотографии каждому издателю в Нью-Йорке. Как Вы думаете, мог он так поступить?
— Нет, — мрачно произнёс я. — До этого ни один издатель в Нью-Йорке не ответил на его письмо.
— Ясно.
Тиндейл встал, убирая пенопластовые кофейные чашки, давая понять, что вечеринка окончена.
— Ещё один вопрос и отвяжусь от Вас, — сказал я. — Остальные фотографии были очевидными подделками. Как могли они выглядеть столь плохо, когда эти выглядят так чертовки хорошо?
— Вполне возможно, Детвейлер сам сделал фотографии спиритического сеанса, а кто-то другой — скажем, ответ Централ Фоллз Тому Савини — сделал фотографии жертвоприношения. А может быть и так, что Детвейлер всё сделал сам и нарочно испортил некоторые фотографии, чтобы Вы восприняли остальные более серьёзно.
— И зачем ему это?
— Возможно, чтобы заставить Вас понервничать, что Вы и сделали. А может так он развлекается.
— Но ведь из-за этого его арестовали!
Он посмотрел на меня с жалостью.
— Допустим, мистер Кентон, что в баре сидит парень, у которого есть эти шутихи для сигарет. И вот он, шутки ради, засовывает в одну из сигарет своего приятеля такую шутиху, пока тот в сортире или выбирает музыку в автомате. В это время ему кажется это самой забавной идеей в мире, не смотря на то, что чувство юмора его приятеля появляется только тогда, когда шутиха взрывается в чужой сигарете, и парень должен знать это. В общем, приятель возвращается и очень скоро берёт «заряженную» сигарету. Делает две затяжки и БА-БАХ! По всему лицу табак, на пальцах следы от пороха, и ещё он пролил пиво себе на колени. А его приятель — его бывший приятель — сидит на соседнем стуле и истерично ржёт. Представили себе всё это?
— Да, — неохотно сказал я, потому что представил.
А этот парень, «заряжающий» сигарету, не полный идиот, хотя я должен сказать, что, по моему мнению, у парня, считающего такое забавным, совсем плохо с чувством юмора. Но даже если его чувство юмора пробуждается только тогда, когда другой пугается до усрачки и проливает себе на яйца пиво, можно предположить, что не будь он полным идиотом, он был бы заинтересован в том, чтобы держать язык за зубами и не болтать об этом. Но он болтает. Постоянно болтает, мать его. А теперь, будучи литератором… — (Очевидно, он не слышал о таких произведениях, как «Порежь меня, моя дорогая», «Муравьи из ада» и ещё не вышедших «Мухах из ада», Рут). — … скажите мне, почему он продолжает ржать, подтверждая тем самым, что это он засунул шутиху в сигарету?
— Потому что у него нет чувства будущности, — мрачно произнёс я, и впервые, Рут, я почувствовал, что действительно вижу Карлоса Детвейлера.
— Хм. Я не знаю этого слова.
— Он не знает… не способен предвидеть последствий.
— Ага, вы литератор, всё верно. Я бы и за тысячу лет не сказал бы так же хорошо.
— И это ответ на мой вопрос?
— Это ответ на Ваш вопрос, — он похлопал меня по плечу и проводил меня до двери. — Отправляйтесь домой, мистер Кентон. Выпейте чего-нибудь, примите душ, затем выпейте ещё. Посмотрите немного телевизор. Хорошо выспитесь. Вы выполнили свой гражданский долг. Большинство людей просто не обратили бы на них внимания… или оставили бы себе для коллекции. Звучит странно, но я полицейский, а ни литератор, и я знаю, что некоторые так и делают. Отправляйтесь домой. Забудьте об этом. И довольствуйтесь этим, — если книга этого парня плоха, как Вы и сказали, просто откажите ему.
В общем, я сделал, как он и сказал, дорогая — пошёл домой, выпил, принял душ, поел, выпил ещё, посмотрел ТВ, отправился в постель. После трёх часов мучительных попыток заснуть — перед глазами у меня стояла фотография с разрезом на груди и сочащимся сердцем — я встал, выпил ещё пару-тройку рюмок, посмотрел по ТВ фильм с Джоном Уэйном под названием «Пробуждение красной ведьмы» (Джон Уэйн выглядит намного лучше в военной каске, чем в подводной, хочу тебе сказать), снова отправился в постель, и проснулся с похмельем.
Прошло уже несколько дней после того, как всё это произошло, и думаю, что всё постепенно приходит в норму — и у «Зенит Хауса» и в моей голове. Думаю, всё закончилось, — но до конца жизни этот Инцидент будет преследовать меня в мыслях, как сны, которые я видел ещё ребёнком, в которых я отдавал честь флагу и у меня падали штаны. Короче, я чувствую себя ослиной задницей… но, по крайней мере, всё кончилось.
Что качается меня, то я крепко держусь за мысль, высказанную Тиндейлом. Насчёт того, что как гражданин я поступил добросовестно. Единственное, что я не собираюсь делать, так это посылать тебе фотографии, который мне вернули сегодня. От них у тебя могут появится такие же сны, как и у меня — и их определённо нельзя назвать хорошими. Я пришёл к заключению, что все специалисты по спецэффектам — это неудавшиеся хирурги. А вообще, если Роджер даст добро, то я сожгу их.
Я люблю тебя, Рут.
Любящая тебя ослиная задница,
Джон.
Из офиса главного редактора
КОМУ: Джону Кентону
ДАТА: 3 февраля 1981
СООБЩЕНИЕ: Давай, сожги их. Я больше никогда не хочу слышать о Карлосе Детвейлере. Слушай, Джон — немного поволноваться полезно, но если мы ничего не предпримем в отношении «Зенит Хаус», нам всем придётся искать новую работу. Я слышал, что «Апекс», возможно, ищет покупателей. А это тоже самое, что искать доисторических птиц или птеродактилей. Нам нужна книга или книги, которые создали бы шумиху к этому лету, и это означает, что лучше нам начинать поиски уже вчера. Пора начинать трясти деревья, ясно?
Роджер
Внутренняя записка
ОТ: Джона
КОМУ: Роджеру
Тема: Тряска деревьев
Какие деревья? «Зенит Хаус» находится на Великих Равнинах американского издательского бизнеса, и ты чертовски хорошо это знаешь.
Джон
Из офиса главного редактора
КОМУ: Джону Кентону
ДАТА: 3 февраля 1981
СООБЩЕНИЕ: Найди дерево или найди другую работу. Такие дела, милый.
Роджер
4 февраля 1981 года.
Мистеру Джону «Иуде Искариоту» Кенетону
Зенит Жопа-Хаус, издатель какашек
490 Авеню по Собачьему Дерьму
Нью-Йорк, Нью-Йорк 10017
Дорогой Иуда,
Вот значит, какую благодарность я получил за пересылку вам моей книги. Ладно, я понял. Я должен был знать, чего ожидать. Ты всего лишь грязный сволочной предатель. И сколько ты украл? Достаточно, надо полагать. Думаешь, ТАКОЙ УМНЫЙ, но ты всего лишь «Сломанная доска» в «ВЕЛИКОМ ПОЛУ ВСЕЛЕННОЙ». Есть способы разобраться с ТАКИМИ, КАК ТЫ. Возможно, ты считаешь, что я приду и разберусь с тобой. Но нет. Я не собираюсь «пачкать свои руки твоей грязью», как говаривал мистер Кин. Но я разделаюсь с тобой, если захочу. И я хочу этого! Я ХОЧУ!!!!
Между тем, ты наворовал всё, что мог, и я думаю, ты удовлетворён. Это не важно. Я отправляюсь на Запад. Я бы сказал «пошёл ты к такой-то матери», но не буду. Только не я. Я бы не сказал этого, будь я даже девчонкой, а ты Ричардом Гиэром. Я бы не сказал этого, будь ты действительно классной девчонкой с хорошей фигурой.
В общем, я уезжаю, но на мою книгу распространяется закон об авторских правах, и я надеюсь, ты знаешь, что такое авторские права, если даже и не можешь отличить дерьмо от крема для обуви. До свидания, мистер Иуда Кентон.
Я ненавижу тебя,
Карлос Детвейлер
В пути
США
7 февраля 1981
Дорогая Рут,
Я получил, как и ожидал, письмо с пожеланием пойти куда подальше от Карлоса Детвейлера. Я использовал скрипучий доисторический ксерокс «Зенит Хауса», чтобы сделать копию, которую я приложил с этим письмом. Его гнев почти лиричен — мне особенно понравилась строчка о том, что я сломанная доска в великом полу вселенной… фраза, которая привела бы в восторг даже Карлайла. Он допустил орфографическую ошибку в имени Ричарда Гира, но это могла быть всего лишь художественная вольность. В целом же я чувствую облегчение — всё, наконец то, закончилось. Парень отправился на Великий Американский Запад, прихватив с собой, без сомнения, свои ножницы для срезания роз.